Читать интересную книгу Виктория - Ромен Звягельский

Дальше шел короткий коридорчик в спальню. Да, так он и рисовал себе планировку. Кухня, как и во многих городских домах практически отсутствовала. За спальней шла комната, похожая на кухню, так как в ней стояла маленькая плита, но там же стояла и ванная. Кухня была замызганная, темная, без окон и двери.

Гретта поставила чайник и вернулась в комнату. Жак рассматривал посуду и фигурки в серванте, поскольку больше рассматривать было нечего.

Она обняла его сзади, сжала сильными своевольными руками.

— А сколько тебе лет? — спросила она.

— Двадцать два года.

— Боже мой, какой ты молоденький мальчик!

Ему вдруг почудилось, что она намного старше его, раз так говорит. Он спросил ее.

— Двадцать, — ответила Гретта и повернула его к себе.

В дверь постучали. Она испуганно посмотрела на Жака, он увидел, как ей страшно.

— Ты ждешь кого-нибудь?

Вместо ответа Гретта бросилась открывать. Первой вошла в комнату Катарина. В руке у нее была бутылка пива. Шедшие следом Фридрих и Альберт, держали по две бутылки.

— Как вам удается блуждать по гостям в комендантский час? — всплеснула руками хозяйка и, сама не своя, показала ладонью на Жака, — вы знакомы?

— А он что тут делает?

— А он тут женихается, — фыркнула Катарина, став еще больше походить на взрослую свиноматку, — Проходите, чего встали.

Парни почему-то сочувственно посмотрели на Жака, взгромоздились на стулья, поставив их спинками к столу.

— А мы смотрим, у тебя свет горит, — громыхала Катарина, — Сидели у меня в каморке. Парни в увольнении, соскучились по женскому телу.

— Катарина, мне-то что? — Гретта довольно радушно улыбалась немцам.

Жаку было непонятно, откуда они взялись, зачем они пришли к ней после столь долгого перерыва, и он уже стал догадываться, что никакого перерыва и не было. Очевидно, компания собиралась у Катарины, пока Жак смотрел на темные окна Гретты по ночам.

— Можно тебя на кухню, Жак?

Они вошли не в кухню, а в спальню. Гретта затянула его туда, схватив за манжет. Спальня была тесная с огромной кроватью и стоящим к ней почти вплотную шифоньером.

— Я клянусь, Жак!

— Ты могла их не впускать!

— Да ладно тебе, посидят и уйдут. Не дергайся.

— Ты иногда бываешь очень грубой.

— Я буду еще грубее, если ты нарушишь мои планы, — Жак ужаснулся ее взгляду, в нем было что-то волчье, она смотрела мимо него, — Мне нужно, чтобы они были здесь. Ты меня понял, мальчик?

Он проникся неясным пониманием: здесь была какая-то тайна, какой-то замысел. Это дало ему и облегчение, и тревогу. Что она там задумала? Что она собралась сделать?

— Гретта, господин Смейтс, вы идете? — Катарина прошла в спальню, не заметив двери, — Ребята ревнуют. Особенно Альберт, малышка!

— Катарина, вам кто-нибудь говорил, что вы животное?..

— Сегодня на завтрак чай и молоко, выбирайте.

Мама поставила на стол тарелку с хлебом и масленку.

— У меня нет денег на продукты.

Хендрик опустил глаза. На его продолговатое, раньше времени ссохшееся лицо упала седая прядь со лба.

— Я могу сходить в муниципалитет, узнать про продовольственные талоны.

— Никогда. Я запрещаю кормиться из рук убийц, — Барбара впервые повысила голос на мужа, — Или найди работу, или я пойду в какую-нибудь контору, или… или

— Я только узнаю.

Хендрик встал и направился в кабинет, но когда он вышел в коридор, в дверь позвонили. До гостиной донесся звук отпираемого замка, нарастающий топот не одной пары ног, сдавленный стон.

Барбара и дети рванулись к двери, но та распахнулась и перед ними выросла стена военных, за которыми они увидели отца. Хендрик стоял в неестественной позе, согнувшись и пытаясь обернуться к ним, руки его были заломлены за спину.

— Мадам, ваш муж арестован.

Кто это сказал? Барбара поискала глазами, вот этот, наверняка, этот, стоящий в середине, зацепившийся пальцем за собственный ремень. Что он сказал? Почему Хендрик не подойдет к ним? Не растолкает, не протиснется к жене, чтобы встать лицом к этому самодовольному жеребцу, и не выяснит, по какому праву…

— Мадам, вы меня слышите?

— В чем?

— Мама!

— Что в чем? — офицер посмотрел на нее, как смотрят на надоевшего неуча, простака, — Обвиняется в чем? Это, мадам, не ваше дело. Пройдите и сядьте с детьми на диван. Это ваши дети? Так вот и сядьте. Мы проведем обыск.

Солдат без особых команд обошел офицера и загородил балконную дверь, другой прошел в спальню родителей.

— Где кабинет Хендрика Смейтса?

— Найдете.

Жак и Эльза последний раз посмотрели на отца, который уже с лестничной клетки кричал им что-то.

Отца поместили в тюрьму при гестапо. Предположения Барбары не оправдались. Не излишняя болтовня в таверне, не ерничание в доках послужили причиной ареста. В полдень она ходила к жене бывшего главного инженера судоремонтных цехов, та тоже осталась одна. Ее мужа, как и Хендрика Смейтса, забрали только за то, что он мог сделать, а не за то, что он уже сделал. А они, бывшая администрация Антверпенских судоремонтных цехов, могли проводить диверсии в своих бывших владениях. Кроме того, после освобождения их с должности из канцелярии цехов исчезла вся документация. Свидания с мужьями им не дали, передачи с едой и вещами приняли безоговорочно.

Жак понимал, что он стал спасением семьи. Да-да, единственной опорой. И холодным потом обдавало его при мысли, что мать и сестра будут делать без него: ведь сегодня, когда мама с Элизабет ушла на поиски отца, он ходил к полковнику Блюму, просил его отменить подготовку отсылки в Германию, говорил, что подал заявление сгоряча, но тот качал головой, безразлично отвечал, что этот процесс необратим.

— Вы остались без отца. Вам нужно обеспечивать родных. Вы сможете посылать больше денег из Германии, чем зарабатываете теперь. О, вы станете очень богатым человеком, немцы умеют ценить хорошую работу! Вы нужны вермахту и теперь ваше желание мало что значит. Главное, вы заявили о себе.

Жак не знал, сколько еще продлится подготовка документов, подготовка переселенческого лагеря там, в Германии, но он знал, что будет с мамой, когда за ним приедут.

Этот субботний, клонящийся к закату день был коричневым, сгущались тучи грязновато-болотного цвета, откуда-то еще пробивался оранжевый солнечный цвет, солнце, как увядающий цветок издавало последний аромат жизни.

Он плелся домой, размышляя, откуда взять средства на дальнейшее существование и откуда взять связи, чтобы освободить отца.

Полковник Блюм обещал сделать запрос, но он — и Жак теперь понимал это — готов был пообещать все, что угодно, лишь бы выполнить план доставки рабочей силы с оккупированных территорий.

До свидания, мальчики

— Видела твою самочку в аптеке, — сказала за обедом Эльза, она теперь не училась, колледж временно распустили на лето, — Покупала специальные порошки. Видно, так боится стать мамой? Уа-уа….

Барбара не выдержала и треснула дочь по спине.

— Ты забываешься. Какая ты стала жестокая, Элизабет. Сколько в тебе грязи намешано.

— Оставь ее, мама, разве она виновата, что грязи в этом мире хватило и на нее. А про Гретту… Можешь успокоиться, она приличная девушка.

— Очень приличная, — буркнула Эльза, — Солдатню вонючую толпами принимает.

— Эльза! — крикнула Барбара и вдруг осеклась, — Что тебе известно?

— Я ходила к Петерсам на днях, позавчера, видела, как они шли по бульвару в направлении дома, и прежде, и прежде. И как ты, Жак, путаешься с такой… порядочной.

Барбара молчала. Жаку тоже нечего было сказать. Гретта принимала немецких солдат в открытую, и он ничего не мог сделать, она примагничивала его все больше и больше, он верил ей, как дурак. Вот и вчера она заставила его просидеть до часу, а потом элементарно выставила его. Эти парни уже начали говорить по-фламандски! Один из них все время играл на губной гармошке, да так трогательно, что и Жаку нравилось. Другой, попроще и пониже ростом, Фридрих, со щетиной на щеках, все время желал общаться с Греттой, при этом не переставая лапал Катарину. Он тискал ее одной рукой, а Гретту то и дело спрашивал: где ее родители? как ее шляпки? боится ли она немцев? Рассказывал про фюрера и своего командира, который брал Нормандию и Норвегию.

Жак долго молчал, пережевывая пустой лапшовый суп, вспоминая, что уходил он совсем пьяным, впервые позволив себе опьянеть от пива.

— Это просто приятели, — задумчиво сказал он, не замечая, как мать сотрясается от негодования.

— Такие вот приятели истязают сейчас в застенках твоего отца, — с трудом выговорила мать, — Или я, или она. Выбирай.