«Воротился едва живой. Голова разбита, лицо все в крови…» — ярким заревом полыхнули в памяти слова тетушки Ирды.
Посмотрела на Редрика. Было ведь уже с ним такое. Было. И вновь по голове своей многострадальной получил.
Напрягла память, припоминая, что тетушка Ирда сказывала.
«Пришла я к нему после того, увидала, шо едва живой, и давай ромашкой отпаивать. А после еще отваром из мяты да хмеля шишек. Хорош отвар, быстро на ноги ставит…»
— Огневик, отвар мне нужен, — едва не разрыдалась от облегчения.
— Да я ж только и хотел, что помирить, того-самого… — Дух по кузне так и метался, сновал перед глазами одной яркой искрой и меня не слушал.
— Огневик…
— Кому ж по нраву-то придется, когда в его владениях ссоры да раздоры…
— Огневик…
— Потому как нельзя, чтоб и охранители, и духи чего удумали, это ж никуда не годится…
— Огневик! — прикрикнула, чтоб остановить причитания мечущегося по кузне духа.
— Чагось?
— Лед неси. И побольше. А еще отвар понадобится лечебный из мяты и хмеля шишек. Сможешь добыть? Я бы и сама рада, да из-за метки этой проклятой никуда не смогу уйти.
Поняла, что метка затихла и теперь лишь легонько кожу покусывала, словно само присутствие рядом с хозяином вулкана и мне, и ему силы давало.
— Для отвара все достану, а вот льда мы, девица, не держим. Не дружны мы с ним. Нет.
— Тогда ты за отваром ступай, с остальным сама разберусь.
Птицей взлетела по лестницам в яблоневый садик, начала ромашку выискивать, да только не было ее там. Видать, хозяин вулкана всю извел, когда я болела. Зато под одной из яблонек листья знакомые увидела — подорожник, что у нас в селении так же ранником именовали. Припомнила, что это от ран первое средство.
Нарвала сочных листьев побольше, потом вернулась в кухоньку, где Огневик деловито горшками гремел.
— Туточки вот у меня, — бормотал, — мята была припрятана. А шишек нету. За шишками сходить надобно.
— Ступай, Огневик. И ромашки прихвати, ежели сыщешь. В саду ее не осталось. А я пока для ран Редрика отвар приготовлю, — пояснила и листьями ранника в руке сжатыми взмахнула.
— Сделаю, хозяйка, все сделаю, а вы, того-самого, к хозяину идите, — кивнул Огневик, забирая листья подорожника. Едва успела у него несколько выхватить.
Пока он с ранником воевал, спустилась в погреб, где мясо хранилось, прихватила кусок похолоднее. В кухоньке зачерпнула в миску воды из бочки, взяла чистых тряпиц и спустилась в кузню.
Села рядом с хозяином вулкана, смочила тряпицу, отжала и счистила кровь и пыль с сурового лица и крепкой шеи. Потом уж за рану на голове взялась. Хмурилась, шишки касаясь, словно сама ту боль чувствовала. Вода в миске совсем красной стала, когда закончила, а из головы кровь все шла и шла…
— Вот, того-самого, один отвар и готов, — Огневик, от усердия пыхтя, принес горшочек. Поплыл яркий травяной аромат по кузне, мешаясь с запахом железа. — А за шишками мне, значится, придется сбегать куда обычно. Хозяин-то не так давно письмецо отправил капитану, того-самого, так там, кажись, и шишки эти были… И ромашка тоже.
— А ему они зачем? — удивилась.
Огневик плечами пожал.
— Боялся, небось, вдруг опять захвораете, хозяйка.
Кивнула только, потом взгляд на Редрика перевела. После того, как кровь смыла, еще бледнее мне казался. Обмакнула чистую тряпицу в отвар ранника, отжала и приложила к ране на голове.
— Может хозяин вулкана умереть? — вырвалось.
Умолкла и тут же подумала: что ж будет, ежели Старуха-Смерть за Редриком придет? Тогда метка исчезнет? Тогда смогу я снова свободной стать? Но тотчас поняла, что не хочу такой ценой свободу обрести.
— То мне неведомо, девица, — пожал дух плечами.
— Я теперь знаю, кто такой Редрик. На Ночи Костров узнала.
— Неужто рассказал? — усомнился Огневик.
Покачала головой.
— Сама вызнала.
— Э-хе-хех, того-самого…
— Что с прошлым-то хозяином вулкана стало, Огневик?
Ежели думала ответ получить, то ошиблась — хитрый дух тут же к дверям скакнул.
— За травками мне надо, хозяйка, — мелькнул пунцовый бок. — Одна нога здесь, другая — там! Метнусь искоркой! К утру обернусь! — донеслось из-за двери.
Вздохнула, поняв, что одной придется здесь остаться. С Огневиком все ж не так тревожно было. С беспокойством смотрела на хозяина вулкана, а сердце так и выстукивало: только б не умер, только б не умер…
Склонилась над ним.
— Не смей умирать, слышишь, Редрик? — прошептала с отчаянием. — Я в этой горе одна не останусь! Не останусь! Запомни!
Сжала губы и, страшные мысли гоня, начала разминать свежие листья ранника и на рассеченную бровь хозяина вулкана накладывать.
Время незаметно бежало. Окон в кузне не было, потому и не знала, день еще или уж к вечеру дело. Заметила только, что через какое-то время Редрик еще жарче стал, чем был. Кожа, казалось, так и пылает. На висках пот выступил, волосы к шее прилипли. Мнилось, что искры красные в них тусклыми стали и едва пробегали теперь.
— Я Торвина Старухе-Смерти уступила, — шептала, распуская шнурок на груди его рубахи, по́том пропитавшейся, — тебя не уступлю. Много ей чести. Не видать ей сегодня здесь жатвы.
Распахнула рубаху, взялась за края, рванула, обнажив тело. Хрипло дышал хозяин вулкана, грудь с трудом вздымалась. Не могла поверить, что он, такой могучий да крепкий, лежит теперь без сил.
Обтерла его прохладной водой, но капли вмиг на теле исчезали, такой жар хозяина вулкана пытал.
— Ты ведь сам из огня, он у тебя в крови, — говорила, водя по груди тряпицей, — так почему же сейчас горишь в нем?
Обтирала и обтирала его прохладной водой, чтоб жар унять, да то и дело бегала в погреб за кусками мяса холодными, чтоб на шишку положить. Хорошо хоть кровь из раны на голове перестала течь.
— Ты, Редрик, не умрешь. Ты мне еще про Весту не рассказал. Ты мне историю задолжал, слышишь? — старалась говорить громче, хотя от шума крови в ушах и сама ничего не слышала. — И пока не расскажешь, как дело было, никуда не уйдешь.
Словно насмехаясь над моими усилиями, Редрик в бреду метаться начал. Зашевелились бескровные губы, силясь сказать что-то. Наклонилась ближе, чтоб разобрать.
— Веста… — сорвалось с них.
Отпрянула. Имя болью по сердцу резануло. Вот оно как… Есть такая любовь, что и после смерти покоя не дает и не отпускает. Уж три десятка лет прошло, а хозяин вулкана все по той, что его была, тоскует. Ежели и сейчас, в бреду, видит свою Весту, выходит, в два раза ему тяжелее.
— Веста? — позвал снова.
Прикусила губу до боли и смотрела на него не отрываясь.
— Веста…
— Тише, Редрик, тише, — попыталась бредящего успокоить, приблизив лицо к его. — А Весте этой своей скажи, пускай без тебя в Солнечных Лугах под светом Отца-Солнца гуляет. Не время тебе к ней идти.
С трудом, словно к каждому веку по пудовому весу привязали, дрогнул ресницами, устремил на меня блуждающий взгляд.
— Веста, — произнес едва ли не радостно и руку к моему лицу протянул. Коснулся на миг пальцами щеки, потом бессильно опустил. Меня волной жара обдало, такими горячими были. Но не это удивило. А что улыбка уж готова была прорезаться на лице хозяина вулкана.
По сердцу будто ножом прошлись. Сокровенная улыбка эта не мне была предназначена, а любимой его — Весте, но всем телом почувствовала тепло, которое он в дрогнувшие губы вложил. Понимала, что меня и не видит вовсе. Смотрел сквозь словно. Обернулась даже, чтоб увериться, не стоит ли кто за плечом, а когда взгляд на хозяина вулкана вернула, он уж глаза снова прикрыл.
Взяла его за руку, сжала горячие пальцы, прижала к сердцу. Знала, что должна сказать, пока он снова в мир своих кошмаров не отправился. Хоть внутренне и противилась, но не могла поступить иначе. По-человечески так будет. По-людски. Редрик ведь, до того как хозяином вулкана стать, тоже человеком был.
Сглотнула острый ком в горле и проговорила не своим голосом: