— Прости меня, Лисса. За булочную, за то, что очаг твой разрушил… — Про очаг само вылетело. В памяти сполохами слова Лиссы вспыхивали про булочную, про дом родной, про ее воспоминания…
Замотала головой решительно, косы из стороны в сторону заходили.
— И ты меня тоже прости, Редрик. Не меньше твоего виновата. Когда в твоей кузне хозяйничала, только о своей обиде и думала, хотя и понимала, сколько любви и старания ты вложил, чтоб этой груде камней подобие дома придать. А я…
— Не нужно, Лисса. Ты всего не знаешь.
— А что знать должна?
Пальцы ее обхватил.
— Спустись, как Отец-Солнце на покой уйдет, туда, где костер жертвенный горел, когда тебя сюда привели.
— Зачем? — свела темные брови.
— Подруга твоя туда каждый вечер приходит.
— Алана? — выдохнула, а он кивнул.
— Она после Ночи Костров завела привычку приходить и склон горы слезами орошать. Ты поговори с ней, а то не ровен час гору слезами затопит, — чуть улыбнулся.
По губам Лиссы мягкая улыбка скользнула. Видел, что под глазами ее темные тени пролегли. И не спала, поди, все эти дни толком.
— Не о чем нам теперь разговаривать, — проговорила едва слышно, а сама взгляд на руку свою, что в его покоилась, опустила.
— Ты сперва сходи, а там уж и решишь.
— Отчего передумал? Помню ведь, как против был, чтоб в селение шла.
— Огневик сказал, тебе правду знать нужно. Теперь-то я с ним согласен.
Думал, выспрашивать начнет. Разомкнула коралловые губы, но вопрос с них совсем другой сорвался:
— А ты как же? — глянула на него из-под длинных ресниц.
— А я поем да с Огневиком потолкую. Есть о чем.
— Сейчас позову его, а сама в купальню схожу. Лежанку-то ты себе здесь сделал, а вот купальню не догадался, — наморщила нос.
Редрик улыбнулся. Улыбка, видать, вышла так себе, потому как Лисса на него едва ли не с беспокойством смотрела.
— А ты разве не слышала, что хозяин вулкана в лаве купается?
— Много чего про тебя говаривали, да не все правдой оказалось, — сказала, поднимаясь. Редрик подавил желание узнать, что ж правдой оказалось.
— Лисса, — позвал.
— М? — замерла в дверях.
— Ты помни, что правда, как настойка полыни, горькой может оказаться. В сердце ее не пускай, так легче будет.
— Настоящая правда, супруг, иной и не бывает. — Кивнула и вышла.
Редрик только и успел подумать, что Огневик прав был — сдюжит девица.
Глава 27
Как же хорошо было в горячей воде понежиться! От Редрика не отходила ни днем, ни ночью, об одежде свежей и думать забыла. И теперь в купальне пару напустила такого, что не могла сказать даже, в какой стороне камин.
Откинула голову на край ванны, глаза прикрыла. Мысли разные сновали. О многом передумала за те дни, что хозяин вулкана без памяти лежал. О том, к примеру, как важно прощать уметь. Обиды душу растравляют, в плен берут и разум, и нутро. Прощение всем нужно. Даже хозяину вулкана.
Думала и о том, что прошлое надо в прошлом оставлять. Нет, не забуду никогда ни жизнь свою в селении, ни супруга своего первого, ни подругу любимую, но отныне то будет в сундуке памяти храниться. А уж как возникнет охота о жизни прошлой что вспомнить, достану, полюбуюсь, всплакну, может статься, да опять в сундук припрячу.
Вздохнула глубоко. Смелость нужна немалая, чтоб дальше шагнуть.
«А что дальше?» — пронеслось в мыслях.
Жизнь здесь, в горе этой, с хозяином вулкана, вот что. Не случайно ведь говорят: ежели желаешь богов рассмешить — расскажи о наперед задуманном. Ну так и не стану ничего задумывать. Пускай идет все как идет. Раз богам угодно было, чтоб здесь оказалась и супругой Редрику стала, выходит, есть в том какой толк. Да и пока я жива — и другие девицы живы. Не осиротится больше ни одна семья. Дадут боги, проживу долго. От мысли той губы сами в улыбку сложились.
На сердце легче стало, когда свою судьбу приняла.
Теперь можно и к Алане спуститься. Любопытство так и жгло изнутри. Это что ж такое увидел Редрик в своих видениях, что переменил мнение и разрешил с Аланой встретиться. Он ведь про то не скажет. Выходит, ответ можно узнать, только к жертвенному костру сходив.
Свежее платье надела, волосы у камина наспех просушила, заплела косу, лентой перетянула, плащ набросила и по ступеням каменным заспешила. Снаружи Отец-Солнце уж на покой ушел, сгустились тени, разбросали чернильные пятна по склону. Горный ветер свои прохладные пальцы в волосы запустил, заиграл полами плаща и юбкой платья, хотя на площадку не вышла, стояла в тени расселины, где меня Огневик встречал, когда к хозяину вулкана невестой пришла.
Около пепелища, что от жертвенного костра осталось, — свечей зажженных с десяток. Пламя их колышется под ветром, изгибается, словно сбежать хочет. Стукнуло сердце, будто под дых кто ударил, — около свечей на коленях Алана стояла. По лицу блики скользят, светлые волосы по спине раскиданы, золотятся в неверном свете свечей. И это у Аланы-то, что никогда без лент в волосах из дому не выходила, не хотела, чтоб Арвир ее простоволосую увидел… А тут мало того, что кос не заплела, так еще и одна к чертогу чудовища из-под горы прийти не побоялась.
В свете свечей увидела, как губы подруги шевелятся.
— Знаю, Мелисса, что теперь уж тебе все едино, — донеслось с ветром. — Да только покоя мне нет до сих пор.
Тесно стало в груди. Бедная моя подруга, любимая сестра, хоть и не по крови. Сколько же боли может вместить твое сострадательное сердце?
Шагнула было к ней, протянув руки, да тут же опять в тень отступила. Слишком в памяти свежо было, как подруга от меня по ночному селению убегала. Не стоит пугать ее снова. Но как же хотелось подойти ближе, обнять, успокоить, сказать, что не зря заместо нее к хозяину вулкана пошла.
— Виновата перед тобой не меньше я, — продолжала бормотать Алана. — Не должна была тебя отпускать, да только смалодушничала. Думала, с Арвиром смогу после случившегося быть, но и его, выходит, не знала толком. Не быть мне ни невестой, ни женой, ни матерью. Да и легче-то не стало даже после того, как Арвира прогнала…
Примолкла Алана, утерла слезы руками. Не подозревала, что безмолвный слушатель у нее есть. А я все хмурилась. Неужто узнала, что Арвир в булочную мою приходил? Или соседи добрые чего нашептали?
Отвлеклась от мыслей, когда подруга вновь заговорила:
— Предательство не искупается ничем. Никогда. Только и остается верить, что уже сегодня встретимся с тобой, Мелисса, в Солнечных Лугах Матери-Земли под ласковой сенью Отца-Солнца. А уж как свидимся, загляну в твои глаза и укор немой станет мне вечной мукой…
Тут уж не смогла в тени остаться. Вышла из своего укрытия, шагнула к Алане, уперла руки в бока.
— Ты что это, Алана, удумала? Никак, ума решилась! О батюшке и матушке своих подумала? А что до глаз моих, можешь хоть сейчас в них заглянуть, там не один укор отыщется после таких речей!
— Мелисса… — Алана как стояла на коленях, так и осталась, только голову повернула, меня заслышав, да глаза расширила. Потом зажмурилась, ладонями глаза закрыла и давай бормотать: — Мелисса, ты уж и забери меня тогда, так еще лучше будет — смерть принять от той, кого сама на погибель отправила, и…
— Алана, на меня посмотри, — велела строго. Всегда с ней так говорила, когда она, об очередной проделке Арвира узнав, слезы лила. — Я на духа похожа не больше, чем ты.
Подруга осторожно пальцы разомкнула, глянула через них со страхом.
— Мелисса?..
— Дотронься до руки моей, сама убедишься, что из плоти и крови.
Протянула ей руку раскрытой ладонью вверх. Долго думала Алана, не решалась. Потом все же протянула дрожащие пальцы, коснулась едва. Я шаг сделала, заключила ее ледяную ладонь в свою.
— Видишь, теплая, — улыбнулась ей. — Какой же я дух?
— Мелисса, да как такое возможно-то?.. — жалобно произнесла. В глазах новые слезы налились. — Неужто колдовство какое?