Читать интересную книгу Кавказ - Александр Дюма

Мы остановились у русла ручья. Нас было пятеро: Муане, молодой офицер по имени Виктор Иванович, поручик Троицкий, инженер из Темир-Хан-Шуры, с которым мы познакомились в Хасав-Юрте, Калино и я. Вокруг нас крутилось несколько татар подозрительного вида, разглядывавших наш багаж с какой-то алчностью, не предвещавшей ничего хорошего.

Мы решили, что Калино и инженер должны отправиться на станцию за лошадьми, а Муане, Виктор Иванович и я будем стеречь наш багаж.

Несколько минут мы любовались татарскими женщинами и девушками, спускавшимися по скалистой тропинке к ручью за водой и с трудом поднимавшимися с кувшинами на спине или на голове.

Калино и Троицкий не возвращались.

Чтобы убить время, я начал рисовать Песчаную гору; но так как я никогда не злоупотребляю своим талантом пейзажиста, то скоро закрыл альбом и, спрятав его под подушку в тарантасе, направился к аулу.

— Оставьте ружье и кинжал, — сказал мне Муане, — а то вы походите на Марко Спада.

— Любезный друг, — отвечал я ему, — мне не слишком-то льстит сходство с героем моего собрата Скриба, но я всегда вспоминаю слова г-жи Полнобоковой: «Никогда не выходите без оружия; если оно не защитит, то, по крайней мере, заставит уважать вас». Поэтому я оставлю при себе ружье и кинжал.

— А я, — сказал Муане, — ограничусь альбомом и карандашом.

Я уже ушел вперед; у меня правило — оставлять каждому всю свободу не только мышления, но и действия. Муане снял с себя ружье и кинжал, извлек из-за пазухи альбом, из альбома — карандаш и последовал за мной.

Мы вышли на какую-то улицу, похожую на ущелье, и вступили в некий двор. Я обнаружил, что ошибся, и потому поспешил возвратиться. Мы разыскали еще одну дорогу, но также приведшую нас в другой двор.

Собаки, ворча, следили за нами (татарские собаки, благодаря непонятному нам инстинкту, быстро узнают христиан), к ним присоединились другие собаки и уже не ограничились ворчанием, а начали лаять. Этот лай заставил хозяина выйти из сакли. Мы были виноваты, это правда, но мы же заблудились.

Я вспомнил, как называется по-русски почтовая станция и спросил его:

— Почтовая станция?

Татарин не понял или прикинулся не понимающим русский язык. Он отвечал ворча, как собака, и если бы он мог лаять, то и залаял бы; если бы мог укусить, укусил бы. Я столько же понял его ответ, сколько и он мой вопрос, но я угадал по жесту, что он показывает нам дорогу, — чтобы уйти.

Я воспользовался указанием, но собаки решили, что я обратился в бегство, и бросились за мною вслед. Я обернулся, снял ружье и прицелился в собак. Они попятились, но хозяин шагнул ко мне. Тогда я вынужден был держать на почтительном расстоянии хозяина вместо собак. Он воротился в саклю.

Мы начали отступать в указанном направлении. Действительно, оно выходило на улицу; но улицы татарского аула образуют лабиринт, который хуже Критского. Чтобы выбраться из него, надо иметь Ариаднину нить. У нас не было нити, я не был Тезеем, и вместо сражения с Минотавром, мы должны были схватиться с целой стаей собак. Признаюсь, плачевная участь Иезабели пришла мне на память.

Муане оставался позади, шагах в четырех.

— О, черт побери! — сказал он мне. — Стреляйте же, стреляйте. Меня укусили.

Я сделал шаг вперед — собаки отступили, скаля зубы.

— Слушайте же, — произнес я, — сейчас, обшарив карманы, я нашел только две картуши, столько же в моем ружье, значит, всего четыре. Дело в том, что можно убить четырех человек или четырех собак. Вот кинжал, распорите брюхо первому животному, которое вас тронет; ручаюсь, что убью татарина, которому вздумается посягнуть на вас.

Муане взял кинжал и повернулся к собакам. Теперь я не прочь бы походить на Марко Спада.

Наша несчастливая звезда привела нас к мяснику. Татарские мясники выставляют свой товар на ветвях некоего подобия дерева, вокруг которого собираются собаки, с алчностью смотрящие на мясо. Здесь уже была дюжина собак, которые присоединились к десяти — двенадцати из нашего конвоя. Положение становилось нешуточным. Мясник, который, разумеется, принял сторону собак, насмешливо смотрел на нас, сжав кулаки. Его поза раздражала меня больше, нежели лай собак. Я понял, если будем продолжать отступление, мы погибнем.

— Сядем, — сказал я Муане.

— Думаю, вы правы, — отвечал он.

Мы сели у ворот на скамью: подобно Фемистоклу, пришли отдохнуть у очага своих врагов.

Вышел хозяин сакли. Я протянул ему руку.

— Кунак, — сказал я ему, зная, что это слово означает «друг».

Он заколебался было, потом, тоже протянув руку, повторил: «Кунак».

С этой минуты нам нечего бояться; мы находились под его покровительством.

— Почтовая станция? — спросил я его.

— Хорошо, — отвечал он.

И, разгоняя собак, пошел впереди нас. Теперь татары и собаки на нас уже не ворчали.

Мы добрались до станции. Калино и поручик уже побывали там и ушли со смотрителем.

Хотя дорога к станции была уже нам известна, я сделал знак татарину, чтобы он следовал за нами. На изгибе дороги мы заметили в глубине оврага своих спутников и присоединились к ним.

Мне хотелось что-нибудь подарить своему кунаку за оказанную им услугу, и я поручил Калино спросить его, — что он пожелает. Тот ответил без запинки:

— Пороху и пуль.

Я высыпал в его папаху из своей пороховницы весь запас, а Муане, порывшись в мешке, вынул из него горсть пуль.

Мой кунак был в восхищении; он приложил руку к сердцу и, как нельзя более довольный, отправился домой, по пути два или три раза обернувшись и пожелав нам доброго пути.

Смотритель объявил, что у него налицо только одна тройка, а нам нужно девять лошадей.

Слухи о набеге лезгин просочились и сюда. Милиционеры забрали лошадей и двинулись в поход. Не ясно было, когда они возвратятся.

Я предложил разбить палатку, развести огонь и ожидать, когда нам дадут лошадей. Однако мое предложение было единодушно отвергнуто Муане, спешившим ехать вперед, г-ном Троицким торопившимся в Темир-Хан-Шуру, и Калино, которому не терпелось приехать в какой бы то ни было город по причинам, изложение которых я считаю немного тривиальным.

Один лишь Виктор Иванович хранил молчание, сказав, впрочем, что он сделает так как решит большинство.

Большинство же решило: взять имевшуюся тройку под мой тарантас — Муане, Троицкий, Калино и я поедем в тарантасе; Виктор Иванович и его слуга-армянин, который так хорошо готовил шашлык, останутся охранять наш багаж и свой собственный экипаж до возвращения лошадей; они присоединятся к нам в Темир-Хан-Шуре, где мы будем их ожидать; конвой из четырех казаков последует за нами.

Пришлось уступить. Лошади были запряжены; мы сели в тарантас и отправились.

Уже ночью мы прибыли на казачий пост. Конвой, сопровождавший нас от этого несчастного Унтер-Кале, поспешно возвратился, а Калино направился в крепость к казачьему офицеру с требованием нового конвоя.

Офицер вышел к нам с Калино, чтобы самому говорить с французским генералом. Он был в отчаянии, но не мог дать для конвоя более четырех человек. Все казаки были в поле; только шестеро оставалось при нем, да и из них надо было двоих оставить для охраны поста. Конечно, этого было недостаточно в пору, когда лезгины грозили нападением.

Мы согласились взять четырех человек; хмурясь, они сели на коней, и мы поскакали. Приближалась ночь, накрапывал мелкий дождик.

За четверть версты справа от казачьего поста мы встретили небольшую рощу, в которой насчитали двадцать пять крестов. До сих пор мы привыкли видеть татарские камни, а не христианские кресты. От темноты и дождя эти кресты казались еще более мрачными и будто преграждали нам путь.

— Спросите историю этих крестов, — сказал я Калино.

Калино подозвал казака и перевел ему мой вопрос.

Бог мой, история этих крестов была очень проста.

Двадцать пять русских солдат конвоировали оказию. Был жаркий полдень; кавказское солнце, дающее с северной стороны тридцать градусов тепла, а с полуденной все пятьдесят, сильно припекло головы солдат и унтер-офицера, который их вел. Они нашли эту прелестную рощицу и устроили перекур. Выставили одного часового, а двадцать три солдата и унтер-офицер прилегли в тени и уснули.

Что и как затем происходило, этого никто не знал, хотя дело было днем да еще в полуверсте от поста. Через несколько часов были найдены двадцать пять обезглавленных трупов. Русские были застигнуты врасплох чеченцами — в результате чего и стоят теперь двадцать пять крестов.

Мы продвинулись еще шагов на сто по направлению к Темир-Хан-Шуре, но без сомнения, мрачная история запала в душу казаку, рассказавшему эти подробности, и ямщику, ибо последний, ничего не говоря нам, остановил тарантас и стал о чем-то совещаться с первым. После секретного совещания они заявили, что дорога ночью неудобна для экипажа и очень опасна для путешественников, особенно, если имеется только четыре конвоира. Разумеется, наши казаки пожертвовали бы своей жизнью; безусловно, мы со своим вооружением могли бы долго защищаться, но опасность увеличилась бы, потому что тогда мы имели бы дело с людьми, доведенными до ожесточения.