— Доброе утро, Monsieur le docteur,[46] как поживаете?
— О, здравствуйте, вы выглядите чудесно.
— Ничего подобного, — ответила она. — Я не в духе. Но все равно спасибо. — Секундное колебание, потом она добавила небрежным тоном: — Женщина никогда не чувствует себя хорошо в это время месяца.
Пораженный, он дернул поводья, и его кобыла вскинулась, заржала и затрясла головой, испугав лошадь Анжелики. Через несколько секунд обе снова были в полном подчинении всадников.
— Извините, — мрачно буркнул он, — я… я ожидал обратного. — Неожиданность известия и её невозмутимость так встревожили его, что он чуть было не спросил: «Вы уверены?» Должно быть, я старею, подумал он в раздражении на самого себя за то, что не заметил очевидного — очевидного теперь, когда он взглянул на неё во второй раз. — Ну что же, по крайней мере вы знаете.
— Я ужасно разочарована, из-за Малкольма, но, знаете, это как будто перестало… перестало мучить меня, я больше не чувствую себя нанизанной на вертел. Конечно, я выплакала все глаза, но теперь… — Её бесхитростная откровенность вызвала в нем желание протянуть руку и успокоить её.
— Принимая во внимание все остальное, это понятно, Анжелика. Так лучше. Я уже говорил вам, покуда вы способны плакать, никакие горести не причинят вам вреда. Могу я спросить, когда это началось?
На утесе опять заиграл горн.
— Да что же там такое? Я видела, как Сеттри и другие офицеры понеслись туда сломя голову.
— Горн просто вызывает офицеров назад, вещь вполне обычная, можете не беспокоиться. — Хоуг оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не слышит. — Спасибо, что сказали мне, — он нервно засмеялся, — пусть и несколько неожиданно. Мы можем поговорить, пока длится ваша прогулка?
— Разумеется, — ответила Анжелика, очень хорошо представляя себе, почему она все ему рассказала. Эта встреча с Горнтом сегодня и удачное появление доктора. И ещё потому, что она хотела наконец-то начать сражение. — Это началось в воскресенье.
— Я не знаю, что сказать: повезло вам или нет.
— Ни то и ни другое, — ответила она. — Это была воля Божья, и я принимаю её. Мне очень жаль Малкольма, не себя. Для меня это воля Божья. Что вы теперь предпримите, сообщите ей?
— Да, но сначала я передам вам письмо.
Теперь настала её очередь изумленно посмотреть на него.
— Все это время вы хранили у себя письмо и не отдавали его мне?
— Она попросила меня вручить его вам, если окажется, что вы не ждете ребенка от Малкольма.
— О. — Она задумалась над этим, чувствуя легкую дурноту. — А если бы я ждала его ребенка, что тогда?
— Ну, это теперь вопрос гипотетический, не так ли? — мягко произнес он, встревоженный её внезапной бледностью. Эта юная леди ещё не выбралась из глухой чащи, ей ещё далеко до края леса.
— Я хочу знать.
— Меня попросили передать вам это письмо, если ваши месячные начнутся, Анжелика. Вы хотите вернуться прямо сейчас? Я принесу его вам в комнату.
— Благодарю вас, но я… я подожду, пока вы его заберете, подожду у фактории Струана. — Она пришпорила лошадь и закончила этот круг, не замечая остальных всадников — все они, не отрывая взгляда, смотрели на неё. Подчинившись внезапному капризу, она свернула на тропинку и пустила лошадь галопом, чтобы голова очистилась от страха. Она пустила в ход шпоры, колени, руки, и вскоре её лошадь уже стлалась над землей, несясь во весь опор.
Впереди поднимались два церковных шпиля и внешняя ограда, к которой снаружи приткнулась Ёсивара, окруженная своей собственной стеной, мост между ними и караульное помещение. На какой-то миг разум перенес её в прошлое, и ей показалось, что она в панике несется к ним бешеным галопом, оставив позади залитую кровью Токайдо, шляпка слетела с её головы, одежда порвана, горло сжимает смертельный страх. Она натянула поводья, и виденье растаяло — каким древним оно показалось ей. С ней остался страх другого рода. Она бросила свой жребий.
Тесс писала:
Я уверена, вы согласитесь, нам нет нужды обмениваться любезностями, которые лишены меж нами всякого смысла.
Я рада, что вы не носите ребенка моего сына. Это все упрощает в будущем и избавляет нас от лишних неприятностей. Я не принимаю и не признаю вашего «брака» или того, что вы имеете юридические права на какие бы то ни было притязания, — напротив.
К тому моменту, когда вы прочтете это письмо, «Благородный Дом» начнет новую эру либо окажется на грани банкротства. В первом случае это произойдет отчасти потому, что вы послали ко мне того человека.
Поэтому в качестве награды первому, кто нашел клад, я помещу капитал в Английский банк на доверенности, необходимый для обеспечения вас доходом в две тысячи гиней в год — если, в свою очередь, вы предоставите мне в течение тридцати дней от сего числа (когда было установлено, что ваши месячные начались) письменное согласие со следующими условиями:
Первое, вы отступитесь и откажетесь раз и навсегда от всех и всяческих притязаний, которые могут возникнуть в воображении вашем и ваших представителей, на несуществующее наследство моего сына — вы понимаете, что как младший член семьи и не будучи официально признан тайпэном он не мог оставить никакого наследства.
Второе, вы согласитесь отказаться от всяких притязаний и согласитесь никогда впредь не пользоваться титулом «миссис Малкольм Струан» в какой бы то ни было форме. (Для сохранения лица вашего я предлагаю вам «с сожалением» принять такое решение, поскольку, будучи католичкой, вы принимаете тот факт, что не были обвенчаны по закону вашей веры и вашей Церкви; говоря это, я отнюдь не считаю церемонию действительной по любой иной причине.)
Третье, вы больше никогда не появитесь в Гонконге иначе чем проездом, не будете искать встречи со мной, писать мне или иметь какие бы то ни было контакты со мной или моими потомками в будущем.
Четвертое, ваше письменное согласие, официально заверенное сэром Уильямом Айлсбери, посланником Её Величества в Японии, будет доставлено мне сюда, в Гонконг, доктором Хоугом в качестве гарантии не позже 12 февраля, немногим больше чем примерно тридцать дней от сего дня (того числа, когда было установлено, что ваши месячные начались).
Последнее, если вы повторно выйдете замуж в течение года, капитал будет увеличен таким образом, чтобы ваше ежегодное содержание составило три тысячи гиней в течение первых десяти лет. По вашей смерти капитал отходит мне или моим наследникам.
В течение трех недель после прочтения сего, пожалуйста, освободите занимаемые вами помещения в здании компании. С сегодняшним письмом я дала мистера Альберту Мак-Струану соответствующие указания, кроме того, с сегодняшнего дня ваш кредит в компании Струана закрывается и любые расписки, выданные или якобы выданные моим сыном и удостоверенные только его печатью, не принимаются к оплате — за исключением тех, на которых стоят его личная подпись и дата, каковые расписки сохраняют свою полную силу.