Его меч нашел свою жертву, человек вскрикнул, лишившись руки, а Кацумата сжался в пружину и, ничего не видя перед собой, нанёс новый удар, метнулся влево, вправо, опять вправо, сделал ложный выпад, пытаясь протереть глаза. Он крутился, рубил мечом, метался в панике из стороны в сторону, раздирая веки ногтями.
На какое-то мгновение его взор очистился. Перед ним лежал открытый путь к свободе и высилась стена. Обезумев, он прыгнул вперед, и тут чудовищный удар в спину бросил его на траву. В отчаянии он развернул свой меч, чтобы упасть на него, но второй удар отбросил клинок в сторону, сломав ему руку. Он пронзительно закричал. Сознание покинуло его.
Крутящаяся тьма в бездонной яме была нескончаемой пыткой, в глухой черноте перед глазами вспыхивали зеленые и красные пятна. Он не слышал ничего, кроме ударов гигантского молота, грудь горела огнем, сердце бешено колотилось, ни рот, ни глаза, ни уши не служили ему. Ледяная вода окатила его, и он судорожно открыл рот. Ещё один поток обрушился на его лицо, и ещё. Кашляя и задыхаясь, он выкарабкался из темноты. Жгучая боль в сломанной руке — острый обломок кости торчал из кожи — взмыла и ударила в голову, вернув ему зрение. Он обнаружил, что распят на земле и совершенно беспомощен: на каждой кисти и щиколотке стоял ниндзя, но это были не ниндзя. Теперь они сняли маски. Он узнал Абэ, который стоял прямо над ним. Затем он увидел поблизости Ёси, тоже в темном, но одетого иначе, чем те, кто дрался с ним. Двадцать или тридцать воинов окружали их со всех сторон. Безмолвных, как ночь и все вокруг.
— Итак, Кацумата! Кацумата Ворон, Кацумата — главный сиси, вождь сиси и покровитель женщин, — сказал Ёси, и голос его был так мягок. — Какой стыд, что вы живы. Пожалуйста, правду. Койко, она была частью вашего заговора, neh?
Кацумата лихорадочно пытался собраться с мыслями, и когда ответ не последовал немедленно, самурай, стоявший на сломанной руке, резко пнул торчащую кость, и он закричал: железная воля, которой он, как ему всегда представлялось, обладал, оказалась потерянной вместе со свободой.
— Пожалуйста, о, пожалуйста…
— Койко, она была частью вашего заговора?
— Не моего заговора, государь, её и мамы-сан, её, государь, — захлебываясь, забормотал сломленный человек, его голова горела огнем, как и рука, боль была невыносимой, — нет… она была… это была она, она и её мама-сан, не я, господин, я был ни при чем, это все она и Мэйкин, её мама-сан, не я, это они, не я…
— Со ка? А Сумомо, та сиси, которая бежала вместе с вами через поземный ход, ход в Киото, помните? Вы помните Сумомо? Вы запугали Койко и, тайно от неё, приказали Сумомо убить меня, neh?
— Сум… момо, государь? Я не знаю… кто… кто она… я ни при чем… ни при… — Слова перешли в ещё один вопль, когда человек, стоявший на его руке, переступил с ноги на ногу.
Ёси вздохнул, его лицо ничего не выражало. Он сделал знак Мэйкин, которая стояла сбоку, так чтобы Кацумата не мог её видеть, рядом с Инэдзином.
— Вы слышали своего обвинителя, Мэйкин?
— Да, государь. — Она, пошатываясь, вышла вперед, голос её звучал тихо и дрожал. — Прошу прощения, он лжет. Мы никогда не участвовали в заговоре против вас, никогда, он лжет. Нас не в чем упрекнуть. — Она опустила глаза на Кацумату, ненавидя его, радуясь, что предала его и что её месть свершилась — его трусость и то, что он был пойман живым, вознаградили её больше, чем она смела надеяться.
— Лжец! — прошипела она и отшатнулась, когда он начал яростно рваться, тщетно пытаясь дотянуться до неё, пока ещё один самурай не ударил его снова и он, потеряв сознание, не откинулся на спину, бессвязно мыча. Никто из окружавших не сочувствовал ему.
В голове у неё стучало как никогда раньше, рот наполнился горечью.
— Но, государь, прошу прощения, правда также и то, что я знала его, как и мое сокровище, но только как старого клиента, только так. Когда-то давно он был нашим клиентом, и я не знала тогда, кем он был и чем эта… — она заколебалась, подбирая слово, которое вместило бы всю её ненависть, — …эта мразь занималась в действительности.
— Я верю вам, Мэйкин. Хорошо, наконец-то я знаю правду. Хорошо. И поскольку лжет он, вы можете владеть им, как я обещал.
— Благодарю вас, господин.
— Выполняй все её приказания, — сказал он Абэ, — потом выведи её наружу.
Он удалился. Все самураи ушли с ним, окружая его, прикрывая, как щитом. Остались только Абэ и с ним те четверо, что удерживали на земле распятого, который со стоном приходил в себя. Она ждала, смакуя этот миг за себя, за Койко, за весь Плывущий Мир, где месть так редка, так безнадежно редка.
— Пожалуйста, разденьте его, — сказала она вполне спокойно. Они подчинились. Она опустилась на колени и показала Кацумате нож. Нож был маленьким, но достаточным для её целей. — Предатель, тебе не совокупляться в аду, если ад существует.
Когда по прошествии долгого времени пронзительные вопли перешли в бессознательный хрип, она обошлась с ним как со свиньей.
— Потому что свинья ты и есть, — пробормотала она, вытерла насухо нож и заткнула его за свой оби; руки и рукава её все ещё оставались в крови.
— Я заберу это, пожалуйста, — сказал Абэ, борясь с тошнотой, которую вызвала её месть. Она молча протянула ему нож и последовала за ним во двор в окружении воинов. Ёси ждал её. Она опустилась на колени прямо в грязь.
— Благодарю вас, господин. Полагаю, он пожалел, что предал вас, предал нас, прежде чем уйти. Благодарю вас.
— А вы, Мэйкин?
— Я никогда не предавала вас, я сказала правду, я сказала вам все, что знала, и отдала сегодня предателя в ваши руки.
— И что же?
Она без страха посмотрела ему в лицо. Не многие глаза были столь же неумолимы, как у него, но она отбросила это, предпочитая видеть в нем мужчину, одного из тысяч клиентов или чиновников, которых она за свою жизнь подчинила своей воле, добиваясь от них денег или услуг для себя или для своего дома.
— Пора отправляться в дальний путь, государь. — Она опустила руку в рукав и достала оттуда маленькую склянку. — Я могу сделать это здесь, если вы пожелаете, мое посмертное стихотворение написано, Гъёкояма владеют домом Глицинии. Но я из Плывущего Мира, — с гордостью произнесла она. — Мне не к лицу покидать этот мир оскверненной, когда мои руки и одежда запачканы нечистой кровью. Я бы хотела уйти чистой. Я бы хотела вернуться в свой дом. Последнее желание, государь: горячая баня и чистые одежды. Пожалуйста?
56
ИОКОГАМА
Вторник, 13 января
Ранним утром Анжелика вместе с другими всадниками выехала верхом, чтобы прогулять свою лошадь на ипподроме Иокогамы. Она в одиночестве скакала по кругу легким галопом, намеренно отделившись от остальных и едва их замечая. Народу на ипподроме было много, и все внимательно следили за ней. Большие деньги скакали вместе с ней в седле в это утро. У неё была задержка. По крайней мере, на один день.