посуду.
— Ее похоронили в закрытом гробу.
— Мэм?
— Карен, — сказала она, — похоронили в закрытом гробу, потому что то, что от нее осталось, нельзя было показывать публике. — Она взглянула на меня, и глаза ее влажно блеснули в тускнеющем свете. — Понимаете, даже способ, каким она покончила с собой, был направлен против нас. Она лишила своих друзей и свою семью последнего шанса увидеть ее, оплакать как полагается.
Я не знал, что на это сказать, и поэтому промолчал.
Кэрри Доу устало махнула рукой:
— Когда Карен потеряла Дэвида, а потом работу и квартиру, она пришла к нам. За деньгами. За крышей над головой. К тому моменту она уже явно принимала наркотики. Я отказалась — не Кристофер, а именно я — финансировать ее наркозависимость и ее жалость к себе. Мы продолжали оплачивать услуги ее психиатра, но решили, что ей пора научиться стоять на собственных ногах. Возможно, мы совершили ошибку. Но, повторись эта ситуация, думаю, я снова поступила бы так же. — Она наклонилась вперед, жестом пригласив меня приблизиться к ней. — Как вы думаете, это было жестоко с моей стороны?
— Не обязательно, — сказал я.
Доктор Доу снова хлопнул в ладоши, и в недвижимом воздухе комнаты хлопок этот прозвучал громче выстрела.
— Ну, все было просто восхитительно! Не припоминаю, когда в последний раз я так веселился. — Он встал, протянул руку. — Но все хорошее рано или поздно подходит к концу. Мистер Кензи, спасибо за красивый сказ, надеюсь, вы со своими менестрелями еще не раз пожалуете к нашему двору.
Он открыл дверь и встал на пороге.
Его жена осталась сидеть, где сидела. Налила себе еще чаю. Перемешивая сахар, она сказала:
— Счастливого пути, мистер Кензи.
— До свидания, миссис Доу.
— До свидания, мистер Кензи, — лениво и напевно произнесла она, наливая в чашку сливки.
Доктор Доу повел меня через вестибюль, и только тут я увидел фотографии. Они висели на дальней стене, слева от входа. Когда я входил, чета Доу блокировала мне обзор с обеих сторон, да и вели они меня быстро, ослепив своей вежливостью и жизнелюбием, так что заметил я их только сейчас.
Их было штук двадцать, не меньше. На большинстве из них — доктор и миссис Доу, чуть помоложе, чем сейчас, держащие ребенка, целующие ребенка, смеющиеся вместе с ребенком. И ни на одной из них ребенок не выглядел старше четырех лет.
На некоторых снимках я узнал Карен — совсем юную, с брекетами на зубах, с неизменной улыбкой и идеальной кожей. Весь ее облик словно был окутан аурой нетронутой, свойственной верхушке среднего класса безукоризненности, которая в свете произошедшего показалась мне покровом, наброшенным на отчаяние. На других фотографиях я разглядел высокого и стройного молодого человека. Залысины у него на голове от снимка к снимку разрастались, и настолько стремительно, что точно определить его возраст я бы затруднился — наверное, лет около двадцати. Брат доктора, решил я. Оба отличались своеобразным овалом лица, напоминающим сплюснутое сердечко, и пронзительным, бегающим взглядом — словно постоянно что-то искали. Из-за этого каждое изображение производило одинаковое впечатление — будто фотограф запечатлел человека за секунду до того, как он перевел взгляд на что-то другое.
Я уставился на увешанную фотографиями стену:
— Доктор, у вас есть еще одна дочь?
Он шагнул, оказавшись рядом со мной, и легонько подхватил мой локоть ладонью:
— До Пайк сами доберетесь, мистер Кензи, или подсказать вам дорогу?
— Сколько ей сейчас? — спросил я.
— Потрясающий кашемир, — сказал доктор Доу. — Из «Нейман Маркуса»?
Он развернул меня к двери.
— Из «Сакса», — сказал я. — А молодой парень кто? Брат? Сын?
— «Сакс», — удовлетворенно повторил он. — Мог бы и сам догадаться.
— Доктор, кто вас шантажирует?
Его радостные глаза заплясали.
— Следите за дорогой, мистер Кензи. Сейчас много сумасшедших за рулем.
Да и в этом доме долбанутых хватает, подумал я, когда он мягко выпихнул меня за порог.
9
Доктор Кристофер Доу стоял в дверном проеме и смотрел, как я иду к своей машине, припаркованной за темно-зеленым «ягуаром» в самом конце подъездной дорожки. Не знаю, чего он хотел этим добиться; возможно, опасался, что, оставь он свой сторожевой пост, я немедленно рвану назад в дом, проникну в ванную и сопру весь запас шариков ароматизированного мыла. Я сел в «порше» и почувствовал, как под ягодицами что-то хрустнуло. Это оказался лист бумаги. Я переложил его на пассажирское сиденье и задом выехал на улицу. Проезжая мимо дома, я увидел, как доктор Доу захлопнул дверь. Через квартал я притормозил под знаком «стоп» и прочитал лежащую на соседнем сиденье записку.
«ОНИ ВРУТ. ШКОЛА УЭСТОН. ПРИЕЗЖАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО».
Это был женский почерк, убористый и небрежный. Я миновал еще квартал и достал из-под пассажирского сиденья карту Восточного Массачусетса. Пролистав страницы, нашел Уэстон. Если верить карте, школа располагалась в восьми кварталах восточнее и в двух — севернее от того места, где сейчас находился я.
Я ехал залитыми солнечным светом улицами, пока не увидел Шивон. Она сидела под деревом в дальнем углу площадки теннисных кортов, напротив автомобильной парковки. Вжимая голову в плечи, она бросилась к моей машине и скользнула на пассажирское сиденье.
— Поверните налево, — сказала она. — Только быстрее.
Я так и сделал.
— Куда мы едем?
— Все равно. Лишь бы подальше отсюда. В этом городе у стен есть не только уши, но и глаза.
Мы выбрались за пределы Уэстона. Шивон сидела сжавшись в комок и нервно обкусывала кожу у ногтей. Время от времени она поднимала голову, указывая, куда повернуть, и снова съеживалась. На все мои вопросы она только мотала головой, словно опасалась, что даже на полупустом шоссе, в машине, несущейся со скоростью сорок миль в час, нас кто-то может подслушать. Следуя ее указаниям, вскоре я зарулил на парковку за колледжем Святой Реджины и остановился. Про Святую Реджину я знал, что это частное женское католическое учебное заведение, куда набожные представители среднего класса ссылают дочерей в надежде, что те каким-то чудом забудут, что на свете существует такая вещь, как секс. Разумеется, эффект был прямо противоположный. Когда я сам был студентом, мы имели обыкновение в пятницу вечером совершать сюда паломничество и возвращались к себе, измотанные и слегка ошалевшие от неистовств приличных католических девочек, истосковавшихся по мужской компании.
Шивон выскочила из салона, едва я втиснул машину на парковочное место. Я заглушил мотор и пошел за