стойку.
— Ага, — сказала Джоэлла Томас с широкой улыбкой. — Все так. Женская взаимовыручка, мистер Кензи, это прекрасная вещь.
Когда мы вышли на улицу, женщины все еще стояли у нашего столика с подносами в руках и по-прежнему вздыхали, — судя по всему, ждали официантку, которая приберет со стола. Какое-то время мы просто шагали рядом. Утренний ветер пах жасмином. Улицы начали заполняться народом. Прохожие на ходу жонглировали воскресными газетами, белыми пакетами с булочками, стаканчиками кофе или сока.
— Почему она вообще к вам обратилась? — спросила Джоэлла.
— Ее домогался один тип.
— И вы с ним разобрались?
— Ага.
— И думаете, что до него дошло?
— Тогда — думал. — Я остановился, остановилась и она. — Детектив, в последние несколько месяцев Карен Николс не насиловали и не избивали?
Джоэлла Томас внимательно посмотрела на меня, ища патологию — возможно, признаки сумасшествия, лихорадочный блеск в глазах, саморазрушительную одержимость.
— Если я скажу да, — спросила она, — то вы снова отправитесь разбираться с этим деятелем, как в прошлый раз?
— Нет.
— Правда? Как же вы тогда поступите?
— Передам информацию в правоохранительные органы.
Она широко улыбнулась. Зубы у нее были самые белые из всех, какие я когда-либо видел.
— Ага.
— Нет, честно, так и поступлю.
Она кивнула.
— Нет. Насколько я знаю, ни жертвой изнасилования, ни жертвой нападения она не была.
— О’кей.
— Однако, мистер Кензи…
— Да?
— Только учтите: если то, что я вам скажу, дойдет до прессы, я вас уничтожу.
— Понял.
— С лица земли сотру.
— Усек.
Она засунула руки в карманы и оперлась спиной о фонарный столб.
— Это я к тому, чтобы вы не думали, будто я такое трепло, что сливаю информацию каждому частному сыщику. Помните копа, которого вы в прошлом году разоблачили?
Я молчал, ожидая продолжения.
— Он вообще недолюбливал женщин-полицейских, а уж если ты еще и черная — и подавно. Если женщина давала ему отпор, он тут же распускал слух, что она лесбиянка. Когда вы его вывели на чистую воду, в полицейском управлении начались перестановки. Меня перевели из его отдела в убойный.
— Где вы нашли себя.
— Я заслужила это место. Но считайте, что я возвращаю вам долг. О’кей?
— О’кей.
— Вашу покойную приятельницу дважды арестовывали в Спрингфилде. На панели.
— Клиентов брала?
Она кивнула:
— Да, мистер Кензи. Карен Николс занималась проституцией.
8
Кэрри и Кристофер Доу — мать и отчим Карен Николс — жили в Уэстоне, в огромном особняке, бывшем точной копией «Монтичелло» Джефферсона. Дом, такой же большой, как и другие на этой улице, стоял на лужайке размером с Ванкувер, блестевшей от капелек воды, разбрызгиваемых тихо шипящими спринклерами. В этот район я поехал на «порше», который предварительно помыл и отполировал. Одет я был соответствующе — в духе детишек из сериала «Беверли-Хиллз 90210» — легкий кашемировый жилет, белоснежная и ни разу не надеванная футболка, брюки от Ральфа Лорена, бежевые мокасины. Реши я в таком прикиде пройтись по Дорчестер-авеню, то в момент схлопотал бы по морде, но здесь, похоже, подобный гардероб считался нормой. А будь у меня еще солнцезащитные очки за пятьсот долларов и не такая откровенно ирландская рожа, глядишь, меня бы еще кто-нибудь из местных и в гольф сыграть пригласил. Но тут уж ничего не поделаешь — Уэстон не стал бы дорогим районом в и так недешевом городе, если бы у здешних аборигенов не было каких-никаких, а стандартов.
Я шел по выложенной камнем дорожке к парадному входу четы Доу. Они открыли дверь и стояли, дожидаясь меня, — приобняв друг друга за талию и махая мне руками, точно Роберт Янг и Джейн Уайатт из сериала «Отцу виднее».
— Мистер Кензи? — сказал доктор Доу.
— Да, сэр. Рад знакомству. — Я протянул руку, обменялся рукопожатиями и с ним, и с его женой.
— Как добрались? — спросила миссис Доу. — Надеюсь, вы ехали по Пайк?
— Да, мэм. Ни одной пробки.
— Вот и замечательно, — сказал доктор Доу. — Да вы заходите, мистер Кензи. Заходите.
Он был одет в выцветшую футболку и мятые песочного цвета брюки. Его темные волосы и аккуратно подстриженная бородка были чуть подернуты сединой, а улыбка лучилась теплотой. Он совершенно не вписывался в образ деятельного хирурга из главной городской больницы, обладателя портфеля акций и раздутого эго. Он уместнее выглядел бы в кафе в Инмен-сквер читающим поэзию, попивающим травяной чай и цитирующим Ферлингетти.[95]
Миссис Доу носила рубашку в черно-серую клетку, черные лосины и такого же цвета сандалии. Волосы ее имели оттенок темной клюквы. Ей было как минимум пятьдесят — во всяком случае, к такому выводу я пришел, изучив биографию Карен Николс, — но выглядела она лет на десять моложе и повадкой напоминала скорее студентку — из тех, что, собравшись на девичник, сидят по-турецки на полу и дуют винище из горла.
Они провели меня мимо залитого янтарным светом мраморного фойе, мимо ведущей на второй этаж и элегантно, по-ледебиному, изгибавшейся белой лестницы, пока мы не оказались в уютном сдвоенном кабинете, — вишневого дерева балки под потолком, приглушенных оттенков ковры на полу, солидные кожаные кресла и диван. Комната была просторной, хотя на первый взгляд такой не казалась, поскольку стены были выкрашены в темный желтовато-розовый цвет, а внутри она была плотно заставлена стратегически размещенными книжными шкафами, на полках которых теснились книги и компакт-диски. Тут же находилось и восхитительно китчевое каноэ, распиленное надвое и поставленное на попа, чтобы служить шкафчиком для разных сувениров, книг в мягких истертых обложках и даже грампластинок, в основном альбомов шестидесятых — Дилан и Джоан Баэз здесь соседствовали с Донованом и The Byrds, Peter, Paul & Mary и Blind Faith. Ha стенах, полках и столах делили место удочки, рыбацкие шляпы и модели кораблей, выполненные с невероятным вниманием к деталям. За диваном стоял выцветший фермерский стол, над которым висели картины Поллока, Баския и литография работы Уорхола. К Поллоку и Баския у меня претензий нет, хотя я никогда не заменю их полотнами висящий над моей кроватью плакат с Марвином Марсианином,[96] но я постарался сесть так, чтобы Уорхол оказался вне моего поля зрения. По моему мнению, вклад Уорхола в искусство равен вкладу Rush в рок-музыку — иначе говоря, дерьмо он.
Стол доктора Доу занимал западный угол комнаты. На нем громоздились кучи медицинских журналов и историй болезни, две модели кораблей и горка микрокассет вместе с диктофоном. Стол Кэрри Доу располагался в восточном