Читать интересную книгу Записки майора Томпсона - Пьер Данинос

О! Если бы жизнь пришла мне на помощь! Как часто в период нашей драмы я надеялся, что она выручит меня. Все бесхарактерные люди мечтают, не признаваясь себе в этом, о развязке, которой они сами не могут добиться. Мне так часто говорили: «Пусть все идет как идет. Именно события и делают жизнь!» Это, конечно, верно, но из этого следует, что, когда нет событий, нет и самой жизни. Я не говорю о тех страшных несчастьях, которые так часто случаются в пьесах или о которых пишут в газетах, — таких, как инфаркт миокарда или авиационная катастрофа, но ведь Тереза могла бы просто влюбиться… Или сойти с ума… Сколько раз я слышал, как она говорила: «Я совершенно больна, еще немного — и я сойду с ума!» Но нет, не сошла. Ничего с ней не случилось. Только в театрах происходят подобные вещи, называющиеся «неожиданной развязкой», которая приближает финал: самоубийство, грудная жаба, внезапный уход жены, которая все поняла и не захотела мешать. Ничего такого в обычной жизни не происходит, она идет, преодолевая все препятствия. Непредвиденный случай не явится на помощь. Особенно когда на него надеешься. Если вдруг умирает женщина сорока лет (хотя — как желал того один американец — одну сорокалетнюю жену было бы неплохо разменять на две по двадцать), то всегда оказывается, что это именно та, которую обожал муж. У добропорядочных мещан смерть избирает свои жертвы — во всяком случае в том возрасте, когда еще возможны драмы, — только в счастливых семьях. В доказательство можно привести совершенно идентичные комментарии: «Они никогда не расставались… Их всегда видели только вместе». Что же касается несчастливых семей — пусть они не слишком рассчитывают, что судьба поможет разрубить сложный узел их отношений. Авиационная катастрофа, обрыв каната на подвесной дороге, болезнь со смертельным исходом, задний ход, который дал муж, сидя за рулем в своем гараже и который стоил жизни его супруге, кровоизлияние в ванне[178] — вот возможные варианты, которые сам черт рождает порой в голове истерзавшегося супруга, но на деле реализует их только режиссер.

Еще правило. Жизнь никогда не приходит на помощь, когда от нее чего-нибудь ждешь. Несмотря на страшные нервные припадки, несмотря на хроническое состояние истерики и неумолкающие крики: «Мне так плохо, я вот-вот сойду с ума… Я чувствую, что скоро умру…» и неизбежную завершающую фразу: «Впрочем, так будет лучше для всех, я освобожу вас от себя», здоровью Терезы можно было бы только позавидовать.

И еще одно. Женщина никогда не сойдет с ума — во всяком случае не потеряет рассудок настолько, что ее поместят в психиатрическую лечебницу, — если она постоянно твердит: «Я вот-вот сойду с ума». Я слышал эту фразу в течение многих месяцев, но за все это время Тереза даже ни разу не обратилась к психиатру. Впрочем, люди, которые вечно плачутся на свое плохое здоровье, переживают других. От отчаяния умирают лишь в пьесах.

Итак, оставалось надеяться только на самого себя. Обычно решительный шаг делаешь после встречи с каким-нибудь приятелем, которому расскажешь о своих делах, и тот советует: «Лучше вскрыть нарыв сразу. Вы пятитесь лишь для того, чтобы лучше прыгнуть… Но к чему это приведет? Вы же не собираетесь поджаривать свою супругу на медленном огне?.. Так вот, лучше сказать ей обо всем прямо! Только не надо действовать сгоряча».

И вот, вооружившись огромным ножом мясника, вы начинаете резать, кромсать, вы пытаетесь отрубить огромный кусок своего прошлого, которое ваша жена считает безупречным, но которое в действительности все поросло ложью. Все рушится: прошлое, настоящее, будущее. Крики, рыдания, угрозы. Но вдруг… кто это? Ваш ребенок, проснувшийся, как по мановению волшебной палочки, входит в комнату в ночной рубашонке для того, чтобы напомнить вам, что у вас есть дети. Я таю… Вы таете… Мы таем… Все придется начинать сначала.

Момент был выбран неудачно.

В этом еще одно из коренных различий между вымыслом и действительностью. На сцене или на экране момент, выбранный мужем или женой для решительного объяснения, оказывается всегда весьма удачным. Вероятно, потому он и называется «психологическим моментом». В жизни эти объяснения происходят «всегда в неподходящие моменты». Доказательством этому служит хотя бы то, что в течение года я по крайней мере раз двенадцать пытался заговорить с Терезой, и всякий раз она обрывала меня:

— Неужели ты не мог найти более подходящего момента, чтобы выложить это! Как ты всегда умеешь все испортить!..

Если это случалось не «за неделю до годовщины нашей свадьбы», то обязательно «перед самыми каникулами!» пли «как это кстати — как раз перед началом учебного года!», или же: «И ты мне это говоришь за две недели до рождества! Уж скажи прямо, что ты не хочешь провести новогодний праздник с твоими детьми…» (обратите внимание на употребление слова «твои», которое в зависимости от обстоятельств может превратиться в «мои» или «наши»). К этому еще добавляются кануны всех семейных сборищ, дни первого причастия, экзамены, весь ненавистный месяц май, с его «днями матерей» и «днями отцов», со всей нескончаемой праздничной суетой, когда заговорить бывает просто невозможно.

Но отступать уже некуда: вы решаетесь. Но сразу же после этой «операции», которую вы проделали, следуя наставлениям вашего друга — сторонника хирургического лечения нарывов, — когда вы еще не успели расхлебать каши, которую напрасно заварили, не успели прийти в себя и вас еще разъедают сомнения и терзают угрызения совести, вы вдруг встречаете друга детства, с которым до этого забыли посоветоваться, верного друга, который вас не подвел ни разу в жизни и который, узнав о ваших семейных неурядицах, без колебания заявляет:

— Могу посоветовать только одно, старина: пусти все на самотек… Пусть все идет, как идет… А то как бы тебе потом не пришлось пожалеть и горько пожалеть о случившемся.

И снова, какая разница между жизнью и театром! В жизни, главным образом на улице, вы то и дело встречаете людей, которые вам советуют то или другое (я никогда еще не получал двух одинаковых советов кряду). Один полагает, что следует принять твердое решение: «Добрый развод лучше худого супружества». Другой, являясь сторонником определенного modus vivendi[179], утверждает: «Что бы ни случилось, помни одно: такой мягкосердечный человек, как ты — уж я-то тебя знаю, — не сумеет построить нового счастья на развалинах старого!» Третий, напротив, считает, что, с одной стороны, развод немыслим, рано или поздно в этом придется убедиться, но в то же время человек не имеет права задушить в себе столь редкостное чувство — большую любовь. Четвертый убежден, что лучший выход в подобных ситуациях — на некоторое время расстаться и с женой и с любовницей: «Надо исчезнуть, старина, исчезнуть. Я знаю, это нелегко. И тем не менее это единственный выход. Уезжайте, и уезжайте непременно один: вы сможете взглянуть на события как бы со стороны. Когда вы вернетесь, клубок распутается сам собой, вот увидите!»

Даже у такого человека, как я, не очень-то поддающегося чужим влияниям, начинает пухнуть голова от подобных головоломок.

Понятно, что в театре головоломки такого рода исключены: автор не может разрешить своим героям покинуть сцену и отправиться на улицу советоваться, не нарушив самым досадным образом хода пьесы.

Даже если бы не было советчиков, а они не будут вам досаждать, если вы не станете обсуждать с ними свои дела, остается весь окружающий тебя мир, люди, которые многое говорят тебе, даже не вступая с тобой в разговор. Просто удивительно, сколько супружеских пар, которые выглядят такими счастливыми, встречается на улице, когда ты готов порвать со своей семьей! Можно подумать, что они нарочно принимают такой счастливый вид, чтобы досадить тебе.

В самом ли деле они счастливы или только притворяются счастливыми? Когда я отправляюсь на тайное свидание, мне кажется, что каждый встречный в курсе моих гнусных намерений и смотрит на меня так, словно я собираюсь совершить преступление. А сами они точно сошли со страниц целомудренных книг для семейного чтения: родители чинно прогуливают своих малышей, лицеисты, нагруженные учебниками, спешат на занятия, мужчины с портфелями в руках шагают на работу и т. д. Я бы мог поклясться, что мне на пути попадались только примерные граждане, которые догадывались о моих нечистых помыслах. И у меня возникало ощущение, что я «калечу» свою жизнь, свою честную жизнь. Моя старая мещанская основа бунтовала помимо моей воли. То же самое чувство я испытывал, когда под взглядами своих детей, озабоченно хмурясь, с туго набитым портфелем, деловитой походкой отправлялся в бюро на улице Шатодён, что означало — на квартиру к своей секретарше на улицу Доброполь; когда я закрывал за собой дверь, бросая на ходу: «Будьте умниками!», мне казалось, что в лестничной клетке оглушительным эхом отдается хохот всех, у кого чистая совесть: «Тебе ли это говорить, проказник!»[180]