Читать интересную книгу У последней черты (СИ) - Ромов Дмитрий

— Какая разница, ты всё равно со стволами едешь. Тоже тема не самая невинная, да? Айгюль найдёт возможность забрать у тебя.

— Стволы я тебе отдаю, а обратно пустая на самолёте. Никаких проблем… А теперь вот с этим… грузом… Слушай, она сказала, что этот покупатель надёжный, несколько раз брал и всё нормально всегда было… Ладно, ты прав, надо ехать.

— По машинам! — кричит она, но в этот момент на площадку влетают три машины.

Я присматриваюсь, не менты ли… Нет. Две белые «жиги» и одна белая «Волга». Они проскакивают вперёд нас к кабине первого грузовика. Мы оказываемся немного позади, а они встают так, что передняя «жига» оказывается обращённой бортом к нам и светит на головной грузовик. Две другие машины останавливаются под углом к нам и грузовику.

Я отхожу к машине сам и, хлопнув по плечу Семёна, увожу его за собой. Два раза легонько стучу в окно, и Скачков опускает стекло.

— Тихонько, как мышки, — командую я выходите и вставайте за машину. Оружие к бою.

— Хлопают двери машин вновь прибывших.

— Привет от Зуры Белого, — весело кричит один из примчавшихся джигитов.

— Свет выключи! — командует мужской голос из команды Дарьи Рекс.

— Зачем выключи? — удивляется человек с кавказским акцентом. — Как товар смотреть? Деньги как считать?

— Выключи свет! Фонарь есть. Выключи, я сказал!

В свете фар весь отряд царь-девицы оказывается, как на ладони. Пять мужиков с американскими автоматическими винтовками и она со своей АР-16. Возможно тут не все, не знаю.

— Ладно-ладно, не кипишуй! Выключаем-выключаем!

Свет гаснет и над площадкой воцаряется романтическая зимняя сказка. Белый снег, тёмные силуэты и скачущие, как космические челноки, лучи фонарей. Они группируются вокруг капота «Волги».

Сначала на капот кладётся «дипломат» с баблом. Я скорее догадываюсь, чем вижу. Деньги трогают и проверяют, не кукла ли, и только потом крышка закрывается.

— Показывай товар! — громко требует покупатель.

Одна тень отделяется от остальных и исчезает за грузовиком. Через полминуты тёмная фигура возвращается и показывает крупный брикет.

Они что-то тихо говорят и забирают то, что теперь принадлежит им. Парень из группы царь-девицы берёт чемодан с деньгами, а джигит из группы Белого забирает внушительных размеров свёрток и уносит его в багажник «Волги».

Покупатели быстро возвращаются к своим тачкам, включают свет, и Рекс со своей бандой снова оказывается хорошо освещённой. Твою дивизию! Уйди! Уйди в сторону! Какого хрена!!! Твою дивизию!!!

Рекс понимает, что что-то не так и ускоряется, пытаясь выскочить из луча света. Но не успевает! Воздух прорезает автоматная очередь. Сука!

— Е*ать! — выдыхает Скачков.

— По джигитам на поражение! — командую я.

У нас пистолеты. Бесшумные. У всех. У людей Белого калаши. Три. Они выскакивают из-за машин и гасят. Гасят, как обдолбанные, как Рэмбо, как слетевшие с катушек голливудские супергерои. Пар, запах пороха и фонтаны крови! А сверху падает снег, умиротворяющий, пытающийся обелить всё, что мы натворили и что ещё натворим.

Щёлк! Один готов. Щёлк! Второй готов. Я как в тире.

Сердце моё, сердце, уймись! Не мешай! А впрочем… А впрочем ты единственное, что всё ещё сохраняет меня человеком. Ты и, возможно Наташка, не знаю точно…

Щёлк, щёлк, щёлк, готов, сука.

Поэтому. Да, поэтому и только поэтому… Похеру, что она там решила. Я её не отпускаю! Нет, не отпускаю. Привяжу, прикую, пришью к себе и не отпущу… Знаю, что никогда так не сделаю, но эта мысль успокаивает и позволяет… позволяет лучше прицеливаться.

Может, имей я не такое беспокойное и чувствительное к адреналину сердце, давно стал бы уже хладнокровным кадавром, монстром, вурдалаком… А так… Щёлк! Остаётся ещё два патрона. Переживаю всё-таки…

Скачков с пацанами долбят не рассусоливая. У джигитов только мозги летят. Хлоп! Хлюп! Х*як!

Один из духов вдруг догадывается откуда их обстреливают и посылает в нашу сторону рой раскалённых жужжащих шершней. Они врубаются в металл кузова, тарабанят по железу, но ни до кого из нас не добираются. А я… а я… Хлоп… И всё, остаётся только один патрон в стволе, а джигит с автоматом прекращает свой жизненный путь.

Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу…

— Всё! — коротко бросает Пашка. — Духи всё.

Говорят, Данте, когда писал «Ад», сидел по ночам в природных ваннах Сатурнии. Это сероводородный источник в Тоскане. Темнота, полная луна, заливающая холодным оловом фантастические кальциевые наросты, и горячее движение сероводородных струй…

Что бы он написал, окажись здесь и сейчас, например, умерев и очнувшись в Скачкове. Снег, свет фар и кровь…

— Девушка! — ору я Пашке, бегущему вперёд. — Проверь девушку!!!

Все, лежат. Твою дивизию!!! Ни одного уцелевшего!

Я подбегаю к Пашке. Он расстёгивает, разгрызает, разрывает одежду на груди Дашки. Белая, колышущаяся грудь, молодое сахарное тело, молочное тело, девичье тело… И дыра, из которой толчками уходит жизнь, пульсируя чёрной густой струёй. Струя с каждым всплеском сбавляет силу, уступая обстоятельствам — вот этому мягкому и пушистому совершенно сказочному снегу и холодной тишине, абсолютно необъяснимой и дикой после короткого, но безумного шквала огня…

— Живая пока! — говорит Пашка. — Держи здесь. Он прижимает к ране тряпку, лоскут оторванный от рубашки Рекс, и я перехватываю её и жму, жму со всей силы.

А он вскакивает на ноги и начинает срывать с себя куртку… Но вдруг тишина снова нарушается посторонним, чужим, громким и резким звуком.

Звуком одиночного выстрела и зловещим, адским жужжанием алчного насекомого, вылетевшего из пистолетного ствола…

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу!

16. Что я скажу…

Пашка, такой сильный и знающий, что делать, такой надёжный, спокойный и вдруг замирает, руки его опускаются, а тело… Тело становится неживой органической оболочкой. Он с высоты своего роста падает в снег. Туда, откуда прилетел смертельный шершень, летит целый рой других шершней, справедливых, несущих возмездие и истину в последней инстанции. Последний дух падает навзничь.

Победа, твою дивизию…

Победа…

— Есть кто живой⁈ — кричит Скачков, подходя к «Камазу», а я несусь к машине, запрыгиваю внутрь и начинаю набирать номер.

— Алло… — наконец раздаётся сонный голос Де Ниро.

— Это Брагин. У меня два человека с пулевыми. Состояние критическое. Нужна машина сопровождения и госпиталь без лишних вопросов. Я еду по Каширскому шоссе, то есть по Кирова со стороны совхоза имени Ленина по направлению к центру. Сможете?

— Твою мать, Брагин!

— Сможете или нет⁈ — ору я.

— Говори номер машины!

Мы кладём царь-девицу на задний диван, а Пашку усаживаем на кресло переднего пассажира, до предела опустив спинку. В караване оказывается ещё четверо выживших. Это водители. Они трясутся, как осиновые листья, но Тимурыч быстро приводит их в чувство тумаками и удивительным красноречием.

Он с Семёном и вторым парнем, Шуриком рассаживаются по грузовикам. Оказывается за ними, спрятанный от дороги, имеется ещё «москвичонок». В общем, они рассаживаются по машинам, и все мы выезжаем на шоссе.

Я еду вперёд, а они за мной. Ждать их я не собираюсь, еду так быстро, как могу. Скользко, особо не разгонишься, конечно, но я тороплюсь. У меня каждая секунда на счету. Еду-еду-еду и тут, как назло, ну, собственно, иначе и быть не могло, на дорогу выскакивает занесённый снегом гаишник и машет своей палкой.

Ночь! Чего тебе надо⁈

Хер! Не остановлюсь. Буду лететь вперёд пока меня не перехватят кагэбэшники Де Ниро. Но он, как чувствует, выскакивает на середину дороги. Ну что за козёл! Твою дивизию! Приходится притормозить. Я останавливаюсь.