За пивом обменивались новостями. Выяснилось, что англичане, на которых теперь Леонтий работал, получили-таки концессию, причем совсем недалеко отсюда. Под началом Леонтия было несколько сонгайских техников и рабочих, занимавшихся как бы разведкой. К серьезным работам англичане и не стремились, они хотели собрать в кучу архивные данные, слегка приукрасить их своими якобы результатами и выпустить, наконец, вожделенные акции. Самого Леонтия, как поэта и романтика, такая перспектива вполне устраивала.
Среди прочего, Леонтий рассказал о судьбе геологов – борцов за свою зарплату. Адвокаты противоборствующих сторон, наконец, решили закончить дело. Очевидно, что проигравшей признали платежеспособную сторону. К несчастью для истцов, за время процесса прошла разовая девальвация местного франка ровно вдвое, и в законе о девальвации было специально указано, что все внутренние долги, зарплаты, цены и прочее остается на том же уровне, меняется только валютный курс. Поэтому геологи получили ровно столько, сколько Теймураз предлагал им с самого начала. Впрочем, не получили. Деньги, после еще долгой процедуры, получили судебные исполнители и первым делом оплатили счета служителей закона. Истцам, из соображенй человеколюбия, отдали деньги, достаточные на самый дешевый билет в один конец, через Египет и Турцию. Совершенно павшие духом, постаревшие на много лет, бывшие борцы за свои права, наконец, улетели.
Потом Андрей проводил Леонтия до машины, и они посмотрели на выбитое по дороге заднее стекло новенького пикапа. Рабочие в Сонгвиле загрузили кузов как попало, и в долгом перегоне проселочными тропами груз повело вперед и выдавило стекло.
– Могли и без голов остаться, часто – заметил Андрей без сочувствия. Он хорошо знал эту черту африканских рабочих. Они не учились в школе и ничего не знали о массе, инерции, равновесии и прочих законах Ньютона. Масса автомобилей переворачивалась от неправильной загрузки. Однажды, в начале своей африканской карьеры, Андрей видел, как во дворе гостиницы люди тщательно привязывали новенький мотоцикл высоко на крыше автофургона. Фургон стоял лицом к воротам, и было отчетливо видно, что мотоцикл закреплен прямо на уровне арки ворот. Андрей не вмешивался, полагая, что со двора есть другой выход. Потом шофер сел за руль, дал газ и с размаху врезал мотоциклом по арке. Оттого Андрей с Николаем всегда с начала до конца сами руководили любой погрузкой и упаковкой грузов.
Леонтий уехал, пообещав бывать часто, а на следующий вечер на участок прибыл другой посетитель. В коротких тропических сумерках к дому подъехал мотоцикл, и с него слез белый парень в пропыленном джинсовом костюме, кепке-бейсболке и высоких американских ботинках со шнуровкой. Под курткой топорщилось что-то вроде обреза охотничьего ружья. На багажнике мотоцикла возвышалась сумка, примотанная длинной резиновой лентой, вырезанной из старой камеры. Такие ленты часто широко применяют в Африке – например, приматывают к голове карманный фонарик, создавая подобие шахтерской лампы.
– Я слышал, здесь наши работают, – обратился незнакомец на чистом русском языке, – решил заехать в гости.
Андрей завел посетителя к себе, но прежде, чем предлагать гостеприимство, вежливо попросил документы. Так, Дмитрий Рыбкин, тридцать два года, потрепанный советский загранпаспорт, близкий к окончанию, но еще действительый, несколько годовых виз Верхней Гвинеи, короткие визиты в соседние страны, свежий штамп, показывающий пересечение сонгайской границы сегодня утром. Все было в порядке. За ужином выяснилось, что они окончили один и тот же факультет, хотя и в разные годы, и имели кое-каких общих знакомых среди старателей и геологов. Потом Андрей услышал историю приключений гостя, в том виде, в каком тот счел нужным ее рассказать.
Впервые Дмитрий попал в Верхнюю Гвинею в составе небольшой геологической партии, направленной каким-то новым русским на поиски золота. Работа быстро закончилась по стандартной для новорусских экспедиций причине – кончились деньги. Дмитрий, по природе общительный и способный к языкам, успел познакомиться с местными жителями. Несколько раз ему предлагали купить золото и алмазы, и он сумел оценить разницу в цене здесь, в глубине страны, и в Бельпорте, ее столице. Разница была такова, что было вполне выгодно заняться скупкой в провинции и продажей в столице. Дмитрий был за границей вообще впервые, и страна ему страшно понравилась. В отличие от унылого полупустынного Сонгая, Верхняя Гвинея – страна приморская, с пышной зеленью, яркими цветами и экзотическими фруктами, с дешевыми омарами в ресторанчиках, с практически обнаженными красавицами на пляжах под пальмами. Поскольку в приморской части страны живут не мусульмане, а страна еще более нищая, чем Сонгай, то красавицы были не просто доступны, а сверхдоступны. Ему страстно захотелось вернуться сюда еще. Его проект по скупке-продаже золота заинтересовал одного богатого чеченца (дело было еще до первой чеченской войны).
– У него, – рассказывал Дмитрий – в Москве дом на проспекте, возле Садового кольца, какой-то исторический особняк. Снаружи не заметно, даже не отремонтирован и не покрашен, а внутри все в резьбе, в золоте, мебель как в декорациях к «Бахчисарайскому фонтану» и на стенах изречения из корана. А ведет себя, ну как полный хозяин. И города, и страны.
Чеченец был в костюме от Кардена и в папахе. Из кармана пиджака он вынул двадцать тысяч долларов и сказал: «Золото будешь продавать там. Алмазы, если будут хорошие, привози мне». На том они и расстались. Поначалу все пошло более или менее нормально. Дмитрий купил мотоцикл и отправился в знакомые места на север страны. Будучи геологом, он умел отличать золото и алмазы и мог распознать подделку. Он успел купить граммов сто золота, как в его деятельности произошло неплановое событие.
– Они ко мне пришли вечером, уже темно. Света нет, только фонарик. Двое. Спешат, оглядываются, волнуются, как будто за ними погоня. Говорят: срочно продаем шесть килограмм золота. И мешок на стол. Один засунул в мешок ложечку, пошуровал – вынимает золото. Засунул еще ложечку, опять вынимает золото. Спрашиваю – сколько. Говорят – двадцать тысяч долларов. А в Бельпорте это будет сорок пять тысяч. Я только и думаю, что за раз удваиваю свой капитал. Они говорят – только быстро. Взвесили – да, шесть килограмм, даже чуть больше. Я отдал все деньги, сколько было. Думаю: утром надо уезжать. Наутро сел посмотреть покупку, смотрю, в большой мешок, в горловину, вшит совсем маленький мешочек, ложечки на три-четыре песка. В маленьком – золото, а остальное вокруг – свинец и какая-то желтая дрянь. Все, что было, потерял.