Когда Бин говорит по-английски, она иногда ставит ударение не в том месте (например, в слове salad) или располагает слова в предложении так, как это принято во французском. Еще она переводит с французского дословно и говорит «потом» (after) вместо «позже» (later) — во французском это одно и то же слово аргès.
Бывает, Бин просто не знает, как сказать ту или иную фразу по-английски. Когда ей хочется узнать, идет ли ей платье, в подражание многочисленным диснеевским мультикам, она вопрошает: «Я ль на свете всех милее?» Но все это мелочи. Одно лето в детском лагере в Штатах — и проблем с английским не будет.
В наш лексикон входит еще одно французское слово: bêtise. Оно означает маленькую детскую шалость. Когда Бин вскакивает из-за стола и хватает без спроса конфету или кидает горошины на пол, мы говорим, что она «делает bêtise». Bêtise — это такое маленькое непослушание. «Делать bêtise» нехорошо, но не то чтобы очень плохо. Вот если шалостей накопится много, мы грозим Бин наказанием. Но одна шалость — ничего страшного.
Мы используем французское слово, потому что подходящего аналога для bêtise в английском нет. Ну нет у нас слова для «маленькой шалости»! Мы скорее скажем, что ребенок непослушный, плохо себя ведет или вообще «плохой», чем придумаем особое слово для нехорошего поступка. Но все эти выражения ничего не говорят о серьезности проступка. Разумеется, даже если мы говорим по-английски, я знаю разницу между «ударить по столу» и «ударить по лицу». Однако способность отделить на словах маленькое непослушание от большого помогает мне как родителю реагировать соответственно. Мне не приходится истерить и ругаться каждый раз, когда Бин что-то делает не так или бросает вызов моему авторитету. Ведь часто это всего лишь bêtise, шалость. Я рада, что у нас есть это слово.
Большинство новых французских слов я узнаю не только от Бин, но и из многочисленных детских книжек, которых у нас набирается уже целая библиотека (дарят на дни рождения, покупаем случайно или берем за бесценок на распродажах старого барахла у соседей). Я не читаю Бин вслух, если рядом кто-то из французов, ведь я сама слышу свой американский акцент и запинаюсь, встретив незнакомые слова. Я так стараюсь не допустить слишком уж чудовищных ошибок в произношении, что сюжет улавливаю лишь с третьей попытки.
Вскоре я замечаю, что французские и английские книжки и песенки для детей отличаются не только языком. В них нередко и разная мораль. В американских книжках обычно есть проблема, попытки ее преодолеть и хэппи-энд. Например: ложка хочет стать ножом или вилкой, но в конце концов понимает, как здорово быть ложкой. Мальчик не разрешает другим детям играть в песочнице, но потом его самого выгоняют из песочницы, и он понимает, что все должны играть вместе. В общем, каждый извлекает урок, и жизнь налаживается.
И это касается не только книг. Я замечаю, что с каким-то нездоровым воодушевлением напеваю Бин: «Если ты счастлив и знаешь об этом, похлопай в ладоши» или «Солнышко завтра взойдет» (слова из мюзикла «Энни», который мы с ней смотрим). В мире, где говорят по-английски, у всех проблем есть решение, и счастье не за горами.
Французские книжки, которые мы с Бин читаем, вроде бы начинаются так же. Есть проблема, герои пытаются ее преодолеть. Но их успехи длятся недолго. Книжка часто заканчивается тем, чем началась: у главного героя опять возникает та же проблема. Крайне редко мы сталкиваемся с личностной трансформацией, где все чему-то учатся и растут на своих ошибках.
В одной из любимых французских книжек Бин рассказывается о двух красивых девочках. Они двоюродные сестры и лучшие подружки. Эльетт (рыженькая) вечно командует Алис (темноволосой). Однажды Алис решает, что так продолжаться больше не может, и перестает играть с Эльетт. Они долго не общаются, им одиноко. Наконец Эльетт приходит домой к Алис, просит прощения и обещает измениться. Алис принимает извинения. На следующей странице девочки играют в доктора, Эльетт пытается уколоть Алис шприцем. Ничего не изменилось. Конец.
Не все французские книжки заканчиваются так же, но многие. Смысл в том, что необязательно у всех историй должен быть красивый или счастливый конец. Европейцы воспринимают это как само собой разумеющееся. Мораль историй из французских книжек, которые читает Бин, это подтверждает: жизнь не делится на черное и белое, она гораздо сложнее. Нет плохих и хороших парней: в каждом из нас есть немного и того, и другого. Да, Эльетт любит покомандовать, зато с ней весело. Алис — жертва, но разве она не сама напрашивается? Причем снова и снова. И нам остается предположить, что не совсем здоровые отношения между Эльетт и Алис продолжатся по той же схеме, потому что… да потому что так всегда бывает в отношениях двух подруг, разве нет? Жаль, что я не узнала об этом в четыре года, а догадалась лишь в тридцать.
Писательница Дебра Оливье отмечает, что американские девчушки гадают на ромашке так: «Любит — не любит». Француженки различают куда больше оттенков любви и гадают совсем по-другому: «Любит чуть-чуть, любит сильно, страстно, безумно или не любит совсем».
Герои французских книжек для детей часто обладают противоречивыми качествами. В одной из книг про «идеальную принцессу», которые так обожает Бин, Зоуи открывает подарок и заявляет, что он ей не нравится. Но на следующей странице притворяется «идеальной принцессой», подпрыгивает и говорит «спасибо» тому, кто его подарил.
Если бы эта книжка была написана для американцев, Зоуи, скорее всего, преодолела бы свои негативные импульсы и превратилась в «идеальную принцессу» раз и навсегда. Французский вариант больше похож на реальную жизнь: внутри Зоуи продолжают бороться «светлая» и «темная» стороны ее личности. Книга поощряет поведение «как у принцессы» (в конце есть даже маленький диплом «за хорошее поведение»), но ее авторы исходят из того, что всем детям свойственны маленькие шалости.
Книги для французских четырехлеток пестрят обнаженной натурой и любовными темами. К примеру, у Бин есть книжка про мальчика, который случайно пришел в школу голым. И еще одна, про то, как мальчик, случайно написавший в штанишки, влюбляется в девочку, которая отдала ему свои, после чего сделала юбку из банданы. Авторы этих книжек — как и мои знакомые родители-французы — воспринимают детсадовские влюбленности как настоящие.
У меня появляется несколько знакомых, которые выросли во Франции, хотя их родители — американцы. Когда я спрашиваю, кем они чувствуют себя — французами или американцами, почти все отвечают, что это зависит от ситуации. Обычно они ощущают себя американцами, когда находятся во Франции, и французами, когда приезжают в Америку.
Кажется, Бин ждет похожая судьба. Кое-какие черты свойственные американским детишкам прививаются ей без труда: например, склонность постоянно ныть и плохо спать по ночам. Но над другими приходится поработать. Выбираю американские праздники, которые мы будем отмечать, отказываясь от тех, что требуют много готовки. Так, мы оставляем Хэллоуин и «выкидываем» День благодарения. День независимости (4 июля) почти совпадает с Днем взятия Бастилии (14 июля), поэтому празднуем оба одновременно. Я не уверена, что именно следует понимать под «классической американской кухней», но мне почему-то очень хочется, чтобы Бин полюбила сэндвичи с тунцом.
Я пытаюсь объяснить Бин, что значит быть американкой, но я еще хочу, чтобы она почувствовала, что значит быть еврейкой. В детском саду записываю ее в список тех, кто не ест свинину, хотя это вряд ли укрепит ее религиозное рвение. Она все пытается понять, что это за евреи такие, которые даже в Санта-Клауса не верят, и как бы ей увильнуть от всего этого.
— Не хочу быть еврейкой, хочу быть англичанкой, — заявляет она нам в начале декабря.
О Боге с ней пока не хочется говорить. Боюсь, если скажу ей, что Он всемогущ и вездесущ, то есть присутствует в том числе и в ее комнате, она до ужаса перепугается. (Она и так уже боится ведьм и волков.) Вместо этого весной готовлю чудесный ужин на еврейскую Пасху. Однако не успеваю произнести первую молитву о благословении, как Бин умоляет отпустить ее из-за стола. Саймон мрачно сидит напротив, всем своим видом показывая: «Ну, что я тебе говорил». Доедаем суп с шариками из мацы и включаем голландский футбольный матч.
Зато Ханука пользуется успехом. Возможно, потому что Бин становится на полгода старше. Плюс свечки и подарки, конечно. Но больше всего ей нравится, как мы поем и танцуем хору в гостиной, а потом в изнеможении падаем на пол.
Но через восемь дней, открыв восемь тщательно выбранных мною подарков, она по-прежнему настроена скептически.
— Ну вот и Ханука кончилась, мы больше не евреи, — говорит она. И спрашивает, придет ли к нам Санта-Клаус — Рère Noël, о котором она так много слышала в саду.