Читать интересную книгу Индейская война в Русской Америке - А. Зорин

Сайгинах прибыл 17 июля 1805 г. Ю. Ф. Лисянскому впервые довелось наблюдать все церемонии, связанные с прибытием вождя и началом переговоров, а потому описывает он это событие с неменьшими подробностями, чем в своё время то делал Егор Пуртов, но более насмешливо, как "цивилизованный" европеец, наблюдающий странные обряды "дикарей":

"Около четырёх часов пополудни показались две ситкинские лодки вместе с тремя нашими байдарками. Все они шли рядом и сидевшие в оных, приблизясь к крепости, запели. В сие время партовщики наши начали собираться, а чугачи, назначенные для торжества, одеваться в лучшее своё платье и, так сказать, пудрить волосы свои орлиным пухом… Многие из них расхаживали в одном только весьма поношенном камзоле, а другие, имея на себе исподнее платье и будучи в остальном совершенно обнажёнными, хвастались и восхищались своим нарядом не менее европейского щёголя в новом и модном кафтане. Ситкинцы, подъехав к берегу, остановились и, подняв преужасный вой, начали плясать в своих челноках; сам же тайон ломался более прочих и махал орлиными хвостами. Едва кончили они сей балет, как вдруг наши чугачи начали свой с песнями и бубнами. Забава сия продолжалась около четверти часа, в которое время дорогие наши гости приехали к пристани и были на лодках вынесены кадьякцами… Ситкинцы ещё на несколько минут остались в своих лодках и любовались на коверканье чугач, которые при пении представляли смешные изображения. По окончании сего тайон был положен на ковёр и отнесён в назначенное для него место; прочие же гости также были вынесены на руках, но токмо без ковров… 18-го числа пред полуднем приехал ко мне ситкинский тайон на яле г. Баранова и со всей своей свитой. Не успели они отвалить от берега, как начали петь и плясать, а один, стоя на носу, непрестанно вырывал пух из орлиной шкурки, которую держал в руках и сдувал оный на воду. Приблизясь к нашему кораблю, они остановились, запели песню, коверкались всячески и потом взошли наверх. На шканцах пляска опять началась и продолжалась около получаса. По окончании сей церемонии позвал я в каюту свою тайона, его зятя с женою и кадьякского старшину, а прочих приказал угощать наверху. Напоив гостей своих чаем и водкой, я начал разговаривать с ними о прошедшем, представил им, сколь несправедливо поступили ситкинцы с нами в старой крепости… Тайон… признавал земляков своих виновными, уверяя, что он сам не имел в том никакого участия, что он всеми мерами старался отводить и прочих от столь злого намерения, но, не успев в том, уехал в Чильхат, чтобы не быть свидетелем их варварства." 80

После переговоров Сайгинаху показали его родственников-аманатов, чьим видом он остался весьма доволен, а также дали выстрелить из 12-фунтовой пушки, что он проделал с большим удовольствием и без малейшего испуга. На прощание вождю подарили медный российский герб, украшенный лентами и орлиными перьями, оловянную медаль и алый байковый капот, подбитый горностаями. Спутники его получили по медали и по синему капоту. Тойон отбыл, весьма довольный оказанным ему приёмом.

Успех поездки брата ободрил Катлиана и он, наконец, решился пойти на примирение с Барановым. К этому шагу толкали его и вести из других куанов, которые не спешили поддержать Ситку в её борьбе. На них слишком сильное впечатление произвели прошлогодний поход Баранова и действия "Невы" у стен Крепости Молодого Деревца. Даже знаменитый Кау, предводитель южных кайгани, прислал в Ново-Архангельск своего сына для переговоров о мире и дружбе с русскими. Баранов решился даже возобновить в Проливах промысел калана и отправил туда партию И. А. Кускова.

Катлиан прибыл в Ново-Архангельск после полудня 28 июля 1805 г. в сопровождении 11 воинов. Прежде. чем пристать к берегу, он прислал Баранову одеяло из чернобурых лисиц, прося принять его с неменьшей честью, чем его брата. Вытащив каноэ на берег, воины вынесли оттуда вождя на руках. Несмотря на прохладный приём – и кадьякцы и русские видели в нём главного виновника резни – он пробыл в Ново-Архангельске до 2 августа, ведя переговоры с Лисянским и Барановым.

"Сперва разговор наш касался до оскорбления, семейством его нам причинённого, а потом начали толковать мы о мире. Котлеан признал себя виновным во всём и впредь обещался загладить проступок свой верностью и дружеством. После сего г. Баранов отдарил его табаком и синим капотом с горностаями… На Котлеане была синего сукна куяка (род сарафана), сверху коего надет английский фризовый капот, на голове имел он шапку из чёрных лис с хвостом наверху. он росту среднего, лицом весьма приятен, имеет чёрную небольшую бороду и усы. Его почитают самым искусным стрелком, он всегда держит при себе до двадцати хороших ружей… Прощаясь с нами, Котлеан изъявил своё сожаление, что не застал кадьякцев, при которых ему сильно хотелось поплясать, уверяя, что никто не знает так много плясок разного рода, как он и его подчинённые." 81

После этого Катлиан недолго оставался верховным вождём Ситки. Видя, что удача покинула их атлен-анкау, тлинкиты вскоре сменили его на лицо, более лояльное к победителям. Лисянский сообщает, что "так как этот тайон при всяком случае показывал своё усердие и дружелюбие по отношению к русским, то г. Баранов навесил на него медный герб." 82 Индейские предания несколько иначе излагают историю с вручением этого герба. По версии тлинкитов "Баранов получил мир в обмен на знак двуглавого орла… Это означало: "Отныне и впредь мы будем братьями. Вы выходите на одну дорогу, а мы – на другой путь." Эта история зафиксирована и на тотемном столбе, изготовленном в 1930-х гг. и стоящем теперь в центре г. Ситка. На нём имеется изображение самого Баранова, двуглавого орла, а "круглая выпуклость у основания тотема представляет собой Крепостной Холм, единственный участок земли, отданный русским." 83

Поражением Ситки поспешили воспользоваться их бывшие союзники и давние соперники – жители Хуцнуву-куана. Ещё 23 октября 1804 г. хуцновский посланник уверял Баранова, что "они желают жить с россиянами дружески, и что тайоны давно бы у нас были, ежели б не опасались помешать нам в продолжении крепостных строений. В подарок привёз он нам двух бобров. Г. Баранов и я со своей стороны, – пишет Ю. Ф. Лисянский, – одарили его разными вещами с полным уверением в желании нашем сохранять доброе согласие со своими соседями. После сего посланник требовал от нас позволения, чтобы хуцновские жители взяли ситкинцев в своё владение, утверждая, что последние не заслуживают никакой доверенности и в Хуцнове имеют к ним столь великое пренебрежение, так что ежели какой ребёнок по скудоумию своему сделает какую шалость, то говорят ему: "ты глуп, как ситкинец"… На столь странную просьбу г. Баранов отвечал, что он в домашние их обстоятельства мешаться не намерен, а желает иметь дружбу со всеми." 84

Потерпев неудачу в своей попытке договориться с русскими за счёт своих недавних союзников и возмущённые возобновлением русского промысла в Проливах, хуцновцы вернулись к прежней, враждебной по отношению к РАК, позиции. Это проявилось летом 1805 г., когда компания возобновила промысел и в Проливы была послана партия И. А. Кускова численностью более 600 человек. 85

Перед выходом партии, А. А. Баранов в своих инструкциях И. А. Кускову от 15 июля 1805 г. обращал его снимание на необходимость строгого соблюдения всех мер предосторожности. Кусков должен был лично следить, чтобы у дозорных всегда было оружие наготове, чтобы содержались в исправности "ружья, пистолеты, орудия и снаряды", а в противном случае "взыскивать со строгостию и виновных наказывать неупустительно." 86 Более того, Александр Андреевич считал необходимым "скрывать ещё от неприязненности мира удаляющихся бывших врагов Ситхинских и протчих народов первое движение партиею и судами дабы разстроить их в предразсудках… и в покушениях зловредных", а потому рекомендовал "назначить судам и партии первым рандеву зборным местом на другой стороне под мысом здешнего острова Ситхи Александровскую Гавань или возле её". 87 Таким образом партия должна была выйти на промысел незаметно для тлинкитов, всё ещё остававшихся потенциально опасными, несмотря на готовящееся примирение с Катлианом. Предосторожности эти оказались нелишни.

Возвратиться в Ново-Архангельск партия должна была к 1 сентября 1805 г., но ближе к этой дате Кускову стали известны намерения хуцновцев атаковать партию. Он поспешил уведомить Баранова о том, что "Хуцновские Американцы угрожают зделать… нападение и тем нас здесь обезсилить". 88 Хотя действия партии и прикрывали компанейские суда "Ермак" и "Ростислав", решено было выслать навстречу возвращающимся партовщикам "Св. Елисавету", вооружённую 6 пушками. Однако тут лишний раз дали о себе знать натянутые отношения между флотскими офицерами, находившимися на службе РАК, и их компанейским начальством. Командир "Св. Елисаветы", лейтенант А. Г. Сукин, вместо того, чтобы исполнить полученное им распоряжение, стал всячески затягивать выход судна из гавани, изобретая для того один предлог за другим. На третьи сутки простоя Н. П. Резанов, "видя, что расположился он дразнить весьма не в пору, когда мы в критическом положении и более 600 человек Руских и Кадьякцов так сказать у Американцов под ножами", отстранил Сукина от командования, поручив вести судно мичману Ф. М. Карпинскому. 89 Однако, даже выйдя в Проливы, "Св. Елисавета" разминулась с партией. В Ново-Архангельске ещё несколько дней "в превеликом страхе "ожидали последствий угрозы хуцновцев, но 17 сентября, "к крайнему порадованию" всей русской колонии, И. А. Кусков со своими людьми благополучно возвратился на Ситку. 90