увидел ее уже на опердеке. Возможно, мне померещилось. В любом случае, я тоже не искал встречи с ней. Не мог смотреть в это лицо.
Я уступил ей каюту, а сам устроился в кубрике. Хотя роли это не играло никакой – сон нигде не берет меня. Я забываюсь от усталости и выпитого рома на несколько минут и просыпаюсь опять. Стоило мне прикрыть глаза, как я видел ее.
Измучившись, я тихо, чтобы никого не разбудить, встал и подошел к трапу. Когда я вышел на палубу, в полутьме я разглядел знакомую женскую фигуру, сидящую на русленях.
– Ты – свет во тьме, душа моя. Ты светишь мне, цветные сны храня. Дочурка, я так люблю тебя… – тихо напевала Ирен и пробормотала что-то, я не разобрал. – Ты помнишь наш язык? – с печальной улыбкой в голосе спросила она и заплакала.
Я закрыл глаза и прижал руку к груди. Никогда не мог понять, почему сердцу приписывают столько функций, ведь это только насос. Наверное, все потому, что в минуту грусти именно в области сердца что-то болезненно разрывается. Лучше бы я никогда этого не выяснял.
Под моей ногой скрипнула доска и Ирен, мгновенно овладев собой, огляделась и громко спросила:
– Кто здесь?
Я вышел.
– А, это вы, господин Меткалф…
– Флакт, прошу вас, госпожа Регресар.
– Хорошо, Флакт. Тогда и вы зовите меня Ирен.
Я молча подошел и сел рядом.
– Вы, наверно, ненавидите меня, – сказала она.
– За что?
– За то, что я сделала.
– Это только между вами. Мне вас ненавидеть не за что.
Она промолчала. Я спросил:
– Помните, вы сказали, что в первую очередь человек бросается на того, кто на него слишком похож, а во вторую – на самого близкого к себе?
– Помню, – немного с удивлением ответила Ирен.
– Почему?
Задумавшись, она сказала:
– Потому, что первый слишком хорошо тебя понимает. А второй всегда простит. То есть, я так думала…
Ирен запнулась и сжала губы.
– Она понимает, почему вы так поступили.
Слегка усмехнувшись, она покачала головой.
– Идел никогда не была человек прощающим.
– Я этого не говорил.
Ирен посмотрела на меня. Я отвернулся.
– Наверно, это все, на что я могу теперь рассчитывать. Флакт, ведь вы все это время были вместе, так?
– Так.
– Расскажите мне.
И я рассказал. Все, от начала и до конца, ничего не утаивая. Ирен не перебивала. Только резко вскинула голову, когда речь зашла о Саффи и еле заметно подняла брови на моменте с деньгами. Когда я закончил, она сказала:
– Спасибо, Флакт. Что были с ней, когда… меня не было.
– Это меньшее, что я мог сделать, чтобы вернуть долг.
– Долг? У вас нет передо мной долга.
– Не перед вами.
Она впервые чуть хохотнула и я улыбнулся, стараясь запомнить этот смех.
– Знаете, в своих рассказах она много чего недоговаривала. Например, того, что долгое время люди думали, что у матери родилась только одна дочь.
Ирен, оживившись, стала вспоминать, начиная с самого детства. Как они обманывали торгашей, пользуясь своей одинаковой внешностью, как получали от матери, как устраивали стычки с другими детьми, как нанимались в компанию, как учились морскому делу, как прикрывали матросов, беря их грехи на себя и представлялись другой. Как жарились на экваторе и мерзли на севере. Мы вдвоем смеялись, когда какой-то дед, испугавшись одинаковых детей, чуть не отдал концы; вдвоем сидели, затаив дыхание, в трюме, прячась от офицеров. За всем этим мысль о случившемся немного забылась и стало немного легче.
Ирен передохнула и улыбка сошла с ее лица.
– Я боялась быть матерью. Мне едва исполнилось 20, и я не знала, останется ли Нок. Хотела избавиться от ребенка, от моей Саффи… Идел отговорила меня. Она сказала: “Ренчик, мы взрослые, состоявшиеся люди с работой, кое-какими деньгами и даже домом. Уж крошечного 8-фунтового малыша мы потянем. И не бойся, ты не одна. Никогда не будешь. Обещаю”. Она свое обещание сдержала. А я нет.
Она закусила губу.
– Все люди иногда не сдерживают обещания. Это не делает их плохими, это просто делает их людьми.
Ирен покачала головой.
– Нет чувства, что… ее нет. Мы всегда думали, что если с кем-то из нас что-то случится, то… станет ясно. Но я ничего не чувствую.
Она поникла. Я сплел с ней пальцы. Она слабо сжала их.
Через несколько дней мы вернулись. Мы не стали задерживаться на Туге и по возможности сразу пересели на судно, идущее на Крацкий архипелаг. Ирен звала к себе погостить.
– Поможете мне сориентироваться, кто я и что я делала.
– Думаю, вы и сами справитесь. Я вас провожу, но оттуда сразу к себе.
Она не стала настаивать. Добравшись до дома, Ирен сразу сбежала на причал и со слезами на глазах прижала дочь к груди, осыпав ее поцелуями. Нок с трудом подошел и обнял обеих. Теперь, с таким состоянием, эта семья наконец найдет свою тихую гавань. Но не Ирен. Она никогда не простит себе того, что случилось, но ради Саффи выдержит.
Пока они не вспомнили обо мне, я ушел. Вернулся в единственное место, где был по-настоящему счастлив, хотя и не надеялся, что счастье тоже вернется сюда. Наша лодка стояла на том же самом месте, где мы ее оставили, и в доме ничего не было тронуто. На нашем островке даже воров не нашлось.
Наконец-то я закончил. Прошло 2 недели прежде чем у меня хватило духу закончить эти записи. Теперь я их скорее всего сожгу, чтобы зря не теребить рану. Хотя, как бы я не хотел их закончить, я не могу отложить перо. И все же придется, тем более что кто-то усердно, посреди ночи, выносит мне входную дверь. Схожу спроважу его, а пока, Идел, знай. Дружище, я люблю тебя и все еще надеюсь на чудо.