с ним погулять, сейчас, пока солнце невысоко, пока день только начался.
Но это все, конечно, фантазии, ведь Кинг умер несколько лет назад. Его похоронили в лесу за домом, и все тогда были вместе и смогли попрощаться. Джеральд ей про это написал. А теперь умер мистер Джи, а мальчиков дома нет. Странно, ведь в ее воображении мальчики всегда были там. Невыносимо думать, что миссис Джи вынуждена сама обзванивать всех, сообщая такую новость.
Мысленно представляя себе семью, Беа всегда видела их в доме. Миссис Джи хлопочет на кухне, печет хлеб или размышляет над списком продуктов. Джеральд занят своими делами: перебирает бумаги, свою коллекцию облигаций военных займов, составляет новый план сбора металлолома, сидя за кухонным столом. Мистер Джи в кабинете: читает, проверяет контрольные, играет в шахматы. Беа по-прежнему отчетливо помнила дом, словно и не уезжала. Его огромные размеры. Свет. Бело-синий сервиз в угловой горке. Кучу башмаков, сваленных около задней двери. Бесконечные коридоры.
Ей всегда трудно было найти там место для Уильяма. Порой она видела его размытой тенью, пробегающей через кухню к задней двери. Нетерпеливо ерзающим за ужином, поглядывающим на часы в ожидании, пока мама доест десерт. Или слышала, как он поднимается по лестнице, его тяжелую поступь. Как он учит неправильные глаголы, громко повторяя их вслух. Грохает ящиком комода. Ловит бейсбольной перчаткой мяч, раз за разом.
Она налила себе бокал вина и опустилась на диван, перебирая почту. Счета, открытка от мамы из Испании, рекламный проспект о распродаже в универмаге. Мы тут чудесно отдыхаем, родная, начинался текст на открытке, и как-то это было неправильно, что кто-то веселится на каникулах, когда только что умер мистер Джи. Беа отложила открытку и счета в стопку прочей почты – прочитает позже. Когда мамы нет дома, Беа на все машет рукой: посуда в раковине, постель не заправлена, косметика разбросана в ванной. Это был ее собственный жалкий способ отстаивания независимости. Свободы. Беа позвонила и отменила планы на вечеринку во вторник, не объясняя причины, просто сказала, что умоталась на длинных выходных. Как можно объяснить про смерть мистера Джи тому, кто там не был? Как объяснить, что она привязана к нему даже больше, чем к собственному отцу? И как жаль, что она не живет в Штатах и не может приехать на похороны. В конце концов Беа заснула, сжимая в руке фотографию мистера Джи.
Уильям
Уильям отыскал ближайший отель и ринулся к телефонным кабинкам в глубине вестибюля. Пятнадцать страниц «Б. Томпсон» в телефонной книге Лондона. Он начал с самой первой строки, уповая на то, что телефон не записан на мать Беа, хотя это вполне вероятно. А он понятия не имел, как ее зовут. И она, конечно же, сменила фамилию, выйдя замуж. Мама, впрочем, рассказывала, что недавно они развелись. Как в таких случаях женщины поступают с фамилией? Да бог его знает.
После первого ответа он сразу же повесил трубку, ему нужен голос Беа или хотя бы ее матери. Он, конечно, не представлял, как звучит голос мамы Беа, но уж точно не полусонный хрип с Веллингтон-Мью-2 и не детский лепет с Келросс-роуд. Продвигаясь по списку, Уильям вычеркивал одно имя за другим, прямо в телефонной книге, впадая во все большее отчаяние. Можно было бы позвонить матери и узнать у нее адрес Беа, но как раз этого он не хотел делать. Не хотел, чтобы мать знала, что он сейчас здесь.
И вдруг все получилось.
– Алло? – И это была Беа, ее голос, и он не мог повесить трубку. – Алло? – повторила Беа, не получив ответа, и он узнал эту нотку раздражения. – Вы слышите? – Да, это Беа, но акцент у нее гораздо более британский, особенно оттого что сердится. А потом: – Да ради всего святого. Не звоните больше.
И разговор оборвался, но Уильям все равно улыбался.
Он обвел строчку и вырвал страницу из телефонной книги, хотя и так уже запомнил адрес: Ливерпуль-роуд, 283. Открыв дверь кабинки, он заметил справа гостиничный сувенирный ларек. Неприлично появляться на пороге без подарка, словно услышал он голос матери, зашел в магазинчик, огляделся, прикидывая, что тут подошло бы в качестве подарка, и постепенно осознавая, что он совершенно не представляет, что может понравиться Беа. Она ведь больше не та девочка, что отплывала из Нью-Йорка шесть лет назад. Она стала другой. Может, у нее есть парень. Может, она замужем. А может, он просто дурак.
В итоге Уильям вышел на улицу с планом маршрута, полученным от клерка за стойкой, и без подарка. Но по пути к метро, проходя мимо цветочного магазина, все же попросил продавца составить красивый букет. Не слишком большой, потому что к этому моменту он убедил себя, что у Беа, конечно же, есть парень и когда он, Уильям, позвонит в дверь, она непременно будет там с ним. Они будут вместе валяться на диване, она положит обнаженные лодыжки ему на колени, а он будет массировать ей ступни. Этот парень чувствует себя как дома. Он нравится ее матери? Наверное. Беа редко принимает решения, которые не одобряют родные.
Ну и пусть. Он хотел подарить ей цветы. Он вообще-то редко покупал для нее что-нибудь. В их последнюю ночь в Мэне, в ту самую, когда они прокрались в дом, когда солнце уже появилось над кромкой моря, он нарвал для нее диких цветов, а потом, когда все вернулись, проводив ее до Нью-Йорка, он нашел этот букет у нее в комнате – вода испарилась, и вокруг вазочки образовалось кольцо желтой пыльцы. Он положил цветы в книгу, очень важную для влюбленного юноши, – «Ромео и Джульетта», кажется, или «Бесплодные усилия любви», – а два года спустя, изучая Шекспира в колледже и листая страницы, обнаружил эти цветочки и сидел там, в Библиотеке Уиденера, едва сдерживая слезы.
Но сейчас, сжимая в руке пышный букет, он нашел нужную станцию метро, спустился в недра земли и вышел на поверхность в другой части города, в каком-то совершенно ином мире, в тихом районе с детскими колясками, велосипедами и пабами на каждом углу. Дома были увиты плющом. На окнах буйно цвели целые клумбы. Ее район. Не верилось, что еще вчера он был в Париже, глазел на утренние крыши. Сначала Уильям направился не в ту сторону, но спросил дорогу у какого-то парнишки, и вот он уже возле ее дома, и ровно перед тем, как он готов был нажать кнопку звонка под надписью «Томпсон 3А», из дверей выскочила суровая