1938
" Сейчас тебе всё кажется тобой: "
Сейчас тебе всё кажется тобой: и треугольный парус на заливе, и стриж над пропастью, и стих чужой, и след звезды, упавшей торопливо. Всё — о тебе, всё — вызов и намек. Так полон ты самим собою, так рад, что ты, как парус, одинок, и так жесток к друзьям своим порою. О, пусть продлится время волшебства. Тебе докажет мир неотвратимо, что ты — лишь ты, без сходства, без родства, что одиночество — невыносимо.
1940
" Не сына, не младшего брата — "
Не сына, не младшего брата — тебя бы окликнуть, любя: «Волчонок, волчонок, куда ты? Я очень боюсь за тебя!» Сама приручать не хотела и правды сказать не могла. На юность, на счастье, на смелость, на гордость тебя обрекла. Мы так же росли и мужали. Пусть ноет недавний рубец — прекрасно, что ранняя жалость не трогала наших сердец. И вот зазвенела в тумане, в холодном тумане струна. Тебя искушает и манит на встречу с бессмертьем война.
Прости, я кругом виновата — горит и рыдает в груди; «Волчонок, волчонок, куда ты?» Но я не окликну. Иди.
1940
" Откуда такое молчание? "
Откуда такое молчание? О новый задуманный мир! Ты наш, ты желанен, ты чаян, Ты Сердца и Разума пир.
Откуда ж молчанье на пире? И чаши с вином не стучат, И струны безмолвны на лире, И гости, потупясь, молчат.
1940, Финляндия
" О друг, я не думала, что тишина "
О друг, я не думала, что тишина Страшнее всего, что оставит война.
Так тихо, так тихо, что мысль о войне Как вопль, как рыдание в тишине.
Здесь люди, рыча, извиваясь, ползли, Здесь пенилась кровь на вершок от земли… Здесь тихо, так тихо, что мнится — вовек Сюда не придет ни один человек, Ни пахарь, ни плотник и ни садовод — никто, никогда, никогда не придет.
Так тихо, так немо — не смерть и не жизнь. О, это суровее всех укоризн. Не смерть и не жизнь — немота, немота — Отчаяние, стиснувшее уста.
Безмирно живущему мертвые мстят: Все знают, все помнят, а сами молчат.
1940, Финляндия
ДОРОГА В ГОРЫ
1
Мы шли на перевал. С рассвета менялись года времена: в долинах утром было лето, в горах — прозрачная весна.
Альпийской нежностью дышали зеленоватые луга, а в полдень мы на перевале настигли зимние снега,
а вечером, когда спуститься пришлось к рионским берегам,— как шамаханская царица, навстречу осень вышла к нам.
Предел и время разрушая, порядок спутав без труда,— о, если б жизнь моя — такая, как этот день, была всегда!
2
На Мамисонском перевале остановились мы на час. Снега бессмертные сияли, короной окружая нас. Не наш, высокий, запредельный простор, казалось, говорил: «А я живу без вас, отдельно, тысячелетьями, как жил». И диким этим безучастьем была душа поражена. И как зенит земного счастья в душе возникла тишина. Такая тишина, такое сошло спокойствие ее, что думал — ничего не стоит перешагнуть в небытие. Что было вечно? Что мгновенно? Не знаю, и не всё ль равно, когда с красою неизменной ты вдруг становишься одно. Когда такая тишина, когда собой душа полна, когда она бесстрашно верит в один-единственный ответ — что время бытию не мера, что смерти не было и нет.
1939-1940
РАЗВЕДЧИК
Мы по дымящимся следам три дня бежали за врагами. Последний город виден нам, оберегаемый садами.
Враг отступил. Но если он успел баллоны вскрыть, как вены?
И вот разведчик снаряжен очередной полдневной смены. И это — я. И я теперь вступаю в город, ветра чище… Я воздух нюхаю, как зверь на человечьем пепелище. И я успею лишь одно — бежать путем сигнализаций: «Заражено, заражено»…
…И полк начнет приготовляться. Тогда спокойно лягу я, конец войны почуя скорый… . . . . . . . . А через час войдут друзья в последний зараженный город.
<1940>
[ПОЛУНОЧНАЯ]
Маятник шатается, полночь настает, в доме просыпается весь ночной народ.
Что там зашуршало, что там зашумело? Мышка пробежала, хвостиком задела…
(Никому не видные, тихонькие днем, твари безобидные, ночью мы живем.)
Слышишь сухонький смычок ти-ри-ри, ти-ри-ри?.. Это я пою, сверчок,— тири-ри, тири-ри… В темной щелочке сижу, скрипку в лапочках держу…
Если вдруг бессонница одолеет вас, лишнее припомнится, страшное подчас,—
слушай тихий скрип смычка — тири-ри, тири-ри… Слушай песенку сверчка — ти-ри-ри, ти-ри-ри…
И тоску постылую заглушит сверчок — сны увидишь милые: пряник и волчок.
Слушай, слушай скрип смычка ти-ри-ри, ти-ри-ри… Слушай песенку сверчка — ти-ри-ри, ти-ри-ри…
Осень 1940
МАРШ ОЛОВЯННЫХ СОЛДАТИКОВ
Эй, солдат, смелее в путь-дорожку! Путь-дорожка огибает мир. Все мы дети Оловянной Ложки, и ведет нас Юный Командир.
Гремят наши пушки, штыки блестят! Хорошая игрушка, дешевая игрушка — коробочка солдат.
Командир моложе всех в квартире, но храбрей не сыщешь молодца! При таком хорошем командире рады мы сражаться до конца.
Гремят наши пушки, штыки блестят! Отличная игрушка, любимая игрушка — коробочка солдат.
Всех врагов мы сломим понемножку, все углы мы к вечеру займем, и тогда об Оловянной Ложке и о Командире мы споем.
Гремят наши пушки, штыки блестят! Первейшая игрушка, храбрейшая игрушка — коробочка солдат!
Осень 1940
РОМАНС СТОЙКОГО ОЛОВЯННОГО СОЛДАТИКА
1
В синем сапоге, на одной ноге, я стою пред комнаткой твоей… Буки не боюсь, не пошелохнусь — всюду помню о любви своей!
Пусть и град, и гром, пусть беда кругом — я таким событьям только рад. Охватив ружье, с песней про Нее — крепче на ноге держись, солдат.
2
В синем сапоге, на одной ноге, под твоим окошечком стою. Буки не боюсь, не пошелохнусь, охраняю милую мою.
Пусть беда кругом, пусть и град, и гром — никогда не отступай назад! Охватив ружье, с песней про Нее — крепче на ноге держись, солдат!
Осень 1940