и к верхушкам вековых деревьев взвился дымок.
— Ариан, — наконец заговорила Юля, когда он опустился на землю, прислонившись к шершавому стволу, и потянулся к своей кружке с кофе. — Мне нужны цветы… Это ведь неправильно, что я вот так… На похороны обычно приходят с цветами.
— Я попрошу ребят, они съездят в город, купят гвоздики, не волнуйся об этом! — ответил он, не сводя взгляда с ее лица… Она не обернулась к нему. Ни разу после того как они покинули дом Емельяновых, не подняла глаз.
— Спасибо тебе, — отозвалась девушка, закусив губу.
— Совершенно не за что, — произнес он. — Юль, не отдаляйся от меня, не замыкайся в себе. Поговори со мной! Я ведь твой друг, помнишь? Я с тобой в любом случае.
— Не уверенна.
— Ты о чем?
— Ариан, знаешь, я ведь не сказала тебя главного. Мне кажется, дед причастен к смерти Четвертинского! И это не мои домыслы… В тот вечер, когда вернулась домой с альбомом, я услышала, как дед разговаривал с дядей Славой… Дед беспокоился, а дядя пытался уверить его, что та история давно в прошлом. Вроде как срок давности вышел, но деда не это беспокоило. Они упоминали Сиренево. Я не хочу верить, но, как бы страшно это ни звучало, наверное, мой дед убил Сергея Четвертинского… — прошептала она, кусая губы, в надежде не заплакать опять.
Ариан ничего не ответил. Он сидел, словно окаменев, и не знал, что можно сказать в ответ на подобное признание. Тяжело и больно было думать о дяде Сереже, Анастасии Александровне и о Прохоре Емельянове, которому пришлось столько пережить. Старовойтов не мог ни судить, ни оправдывать. Он предпочел бы всего этого не знать. И тем более не хотел, чтобы отголоски той страшной беды, которая случилась здесь, легли на плечи восемнадцатилетней девочки.
— Юля, расскажи мне о своих родителях, — попросил Ариан.
— А… дед? — обернувшись, она растерянно посмотрела на него.
— Твой дед умер, как и все Четвертинские! Чтобы я сейчас ни сказал, это уже ничего не изменит. Негодовать, возмущаться, ненавидеть, требовать возмездия я не могу. Мне бесконечно жаль всех, кто причастен к той трагедии, но они уже лежат в могилах, а значит, лучше поставить точку. Пусть покоятся с миром.
— А причем здесь мои родители? Ты про кольцо думаешь? Не факт, что оно то самое, тем более настоящее. Родители вообще к этой истории не причастны. Мамы не было в то время в Сиреневой Слободе, насколько мне известно. Она училась в Ленинграде, сюда редко приезжала. Бабушка говорила, что они даже на свадьбе не присутствовали, а меня увидели, когда пять лет исполнилось. Тогда уже и Настасья родилась. Мама с отцом познакомились в университете. Он старше на пару курсов. Они оба из наших мест. Он из районного центра, мама из деревни. Поженились. Родилась я. Мама ушла в академический. Потом перевелась на заочку. Папа окончил учебу и остался отрабатывать положенные два года. Потом родилась сестра. Вскоре они вернулись в Беларусь. У отца мать заболела, нужно было ухаживать за ней. Впрочем, она скоро умерла, оставив нам трехкомнатную квартиру. По возращении папа устроился в строительную фирму, а мама — в кадастровую контору. После развала союза папу позвали архитектором в одну фирму, потом в другую, в результате пригласили работать в Германию. Он талантливый архитектор… Мама уволилась, и они уехали, а я осталась. Вот и вся история, — Шарапова пыталась говорить ровно и бесстрастно, но каждый раз на слове «папа» она спотыкалась. Ариану казалось, что ей приходится делать усилие над собой, чтобы назвать Шарапова отцом.
— Он бил тебя? — спросил Ариан.
— Нет, — поспешно отозвалась она.
— Ты ведь до ужаса боишься этого человека. Почему? Если он не обижал тебя, тогда что? В чем дело? Расскажи мне, Юль!
— Зачем, Ариан? — слезы снова покатились у девушки по щекам.
— Потому что я беспокоюсь. Мне страшно оставлять тебя здесь одну. Я должен знать, что тебе угрожает.
— Мне ничего не угрожает. Они уедут, и снова все будет хорошо, почти… Потому что уже без деда.
— Юля…
— Не волнуйся, Ариан, я справлю… Привыкла уже.
— К чему?
— К одиночеству.
— Но ведь тебя окружают родные, друзья, твои родители. Я убежден, несмотря ни на что, они любят тебя, — попробовал возразить парень.
— Да, дед и бабушка меня очень любят, это правда, — не стала спорить она. — А родители… Не уверена, что мама меня так уж и любит! Мне кажется, она испытала облегчение, когда я отказалась ехать в Германию. Зачем ей я? Они там жили своей семьей, а я…
— Шарапов не твой отец, — Ариан даже не спросил, а просто произнес вслух то, о чем подсознательно давно подозревал.
— Почему-то никто не удосужился мне об этом рассказать. Впрочем, даже не уверена, что бабушка или Танька знают. Мама окончила десять классов и уехала в Ленинград, а вернулась много лет спустя. Он был в моей жизни с рождения, я любила его, и он тоже… Он не бил меня, нет, наоборот, я как будто была папиной дочкой. Он баловал меня, играл со мной, возил в музыкальную школу… Но потом я подросла и больше уже не была маленькой девочкой, которую он носил на руках. Долгое время я ни о чем не догадывалась и старалась не придавать значения слишком откровенным взглядам отца. Однажды он даже как будто случайно заглянул в ванную, а я как раз вышла из душа. Он, конечно, извинился. А потом мы остались дома одни, мама и сестра уехали в деревню.
Ариан закрыл уши руками, не в состоянии больше слушать весь этот кошмар, через который ей пришлось пройти.
— Юлька, пожалуйста, не надо! — умоляюще попросил он охрипшим голосом.
— Нет, Ариан, ты не думай, он меня не изнасиловал! — рыдания вырвались из ее груди, а слезы, не переставая, катились по щекам. — Он просто сказал, что я не его дочь. Он вошел ко мне в комнату, присел на софу и сказал, что я уже большая девочка и должна знать правду. Мама нагуляла меня с кем-то из деревни. Для меня это было таким ударом, я сначала даже не поняла, зачем он мне все это рассказал. В какой-то момент во мне что-то надломилась. Нет, я по-прежнему улыбалась и пыталась жить как раньше, наверное, у меня все же неплохо это получилось. Мама не поняла, что со мной что-то не так, не догадалась, что существует другая причина, из-за которой я не хочу уезжать в Германию. Она так и не заметила, что я уже не