ждать, пока просохнет. Завид по привычке сразу приметил тех, кто богаче одет да кто с мошной на поясе, а после припомнил: ведь он не волк, ему перед ними не плясать.
Первуша улыбнулся, проследив его взгляд, и подмигнул. Видно, понял по-своему.
Вошли в дом. Там уже собрался люд, гомонили, ели, пили. Ясно, стольный град. К Невзору в корчму только по вечерам сходились, а тут уже с утра хватало гостей — кто сидел за столом, кто стоя вёл разговоры. Встали на дороге, не пройти.
— Эх, раздайся, грязь, навоз ползёт! — весело сказал Первуша, раскинув руки. Хлопнул кого-то по плечу. Мужики обернулись, заулыбались.
— Никак Первуша! — говорили они, уступая дорогу. — Давно не видались, хоть бы плюнул к нам! Ишь, пообносился, оголел. Рубаха-то — латка на латке!
Первуша отшучивается, с каждым хоть словом перебрасывается. Завид за ним бредёт, голову в плечи втянув. Никто его будто не замечает, один только рыжий корчмарь, сложив руки на груди, хмуро глядит.
А Завид-то его помнит, не раз видались. Всё помнит: и утоптанный, чисто выметенный пол, и белые вышитые скатерти и занавески, и запахи доброго варева. Над окнами и дверью всегда здесь висят сухая полынь да репейник, отгоняют нечистую силу да злых людей. В печи нынче пироги сидят. Как мороз на дворе, так в целом свете места лучше нет, чем тёплый угол у этой печи, если волку удача и в хлев гонят не сразу, как гости натешатся. Сколько он корок да жирных объедков подобрал с этого пола…
Теперь и дышать боится. Всё ему кажется, прикрикнут: волк, волк за людьми в дом прошмыгнул! Бейте, гоните волка! Всё кажется, признают, не зря же корчмарь глядит всё суровее. В хлеву ему место, в клетке да на цепи, а он, будто человек, сюда войти осмелился…
Уж прячется за Первушей, пригибается, глаза отводит, а всё ж таки неладно вышло. Подошёл к ним корчмарь, да и говорит:
— Шли бы вы подобру-поздорову. Завсегда ты как заглянешь, так и жди беды.
— Ты меня за руку ловил? — недобро ответил Первуша. — Вот и не бесчести. Человека я искал, оттого и заглянул.
— Что ж, отыскал человека? Снаружи толкуйте.
Первуша кивнул одному, вышли. Завид его признал: сюда вместе ехали, только он на другой телеге сидел. Мужик низкорослый, рябой, прыщеватый, на лбу глубоко морщины прорезаны. Его так и кликали — Морщок.
— Ну, где бывал, что узнал? — негромко спросил Первуша, когда отошли к сараям.
— Да вот, лён везут, — так же тихо ответил Морщок, кивая на телеги. — Есть один, сам заносчивый, мошна тугая, да трясти не спешит.
— Это который? Не тот ли, в кафтане с золочёными пуговицами?
— Он.
— Сам не трясёт, так мы ему подсобим, — сказал Первуша и тут же добавил погромче: — А я говорю, шапку надобно шить с атласною подкладкой! Что это ты споришь со мной? Я от умных людей слыхал.
Морщок будто бы сразу понял, что от него требуется, и возразил, подбоченясь:
— Нешто они знают! С меховым околышем — вот это будет хорошо.
— Оно бы и хорошо, — тоже уперев руку в бок, сказал Первуша, — да только никуда не годится! Вот уж я посмеюсь над тобой, когда ты с этакою шапкой за кладом явишься. Должно, и кладовик посмеётся. Говорю, делай по-моему, или не видать тебе добра!
— Да что ж ты упёртый такой! — Морщок, горячась, притопнул ногой. — Я про эту подкладку и слыхом не слыхивал. Должно, обманули тебя.
Заспорили, шум подняли — мужики с другого конца двора на них оглядываться стали да прислушиваться. Первуша, заметив это, сказал с жаром:
— А вот люди тебе подтвердят. Ежели не от меня одного услышишь, так поверишь?
— Об чём у вас спор-то вышел? — полюбопытствовал тот из мужиков, что носил кафтан с золочёными пуговицами.
— Да вот, вишь ты, — подойдя ближе к нему, с готовностью поведал Первуша, — когда кладовик огонь разжигает, надобно его шапкой накрыть. И ежели шапка та с атласной подкладкой, так будто и клад богаче. Золота, серебра, жемчугов без счёта… А этот недомыка собрался идти туда с шапкою с меховым околышем. Уж помогите его вразумить!
— Собрался туда — это куда собрался? — тут же спросил мужик. Прищурившись, он цепко и жадно глядел на Первушу и даже шею вытянул, будто чтобы лучше расслышать ответ.
— Так на каменную дорогу, — разведя руками, простодушно ответил Первуша. — Там-то, сказывают, кладовик завёлся…
— Нешто кладовик? Баяли, будто иная нечисть.
— Кто же правду сказывать-то станет? Набежит, наедет люд, кладовик и сгинет, покинет это место…
Тут Первуша досадливо поморщился и сказал, почесав в затылке:
— Только уж вы никому, ладно? Про атласную-то подкладку помогите рассудить.
Мужики переглянулись, не спеша отвечать. Тот, что носил кафтан с золочёными пуговицами, спросил у другого, поглаживая бороду:
— Что, слыхал ли про подкладку?
— Да только теперь и услыхал, — ответил тот.
— Вишь! — радостно воскликнул Морщок, толкнув Первушу в плечо. — А ты всё твердишь: «Подкладка, подкладка»! Про дельную-то вещь все бы ведали, а ежели никто не слыхал, так и нет разноты, что за шапку брать.
— Ну, как знаешь, — ответил Первуша. — А только я на торг пойду, пущай мне такую шапку сошьют, да широкую! А ты, ежели хочешь, хоть лаптем в зелёный огонь кидай, и уйдёт твой клад на десять аршин в землю, мне-то что. Я ему, дурню, подсобить хотел, да он не слушает…
Разобиделись друг на друга, рассорились, да и разошлись в разные стороны. Завид за Первушей поспешает, да в толк не возьмёт, к чему тот разговор вёлся.
На торгу Первуша и правда к шапкам приценяться стал. Такую суету навёл, что и те, кому шапка без надобности, остановились поглядеть да послушать. Хотя и ранний час, а немало собралось народу. Первуша будто их не замечает, всё щупает да приговаривает:
— Хороша шапка, да мала! Эх, мала! А эта будто в самый раз, да кабы у ней была атласная подкладка…
— Да ты примерь, — говорит шапочник. — С чего бы это она тебе мала?
— Эх ты! Да ведь я не для себя, а чтобы клад добыть, — поясняет ему Первуша, как несмышлёному.
Пока они о шапках толковали, подошли и давешние мужики. Сперва приняли такой вид, будто просто мимо проходили, но задержались. Поглядывают, о чём-то меж собою говорят — ждут, может, когда Первуша уйдёт, не хотят при нём показывать своего интереса.
А за ними, в толпе затерявшись, следят Морщок да Хмыра.
— Где ж ты, парень, кладовика чаешь сыскать? — полюбопытствовал один из зевак.
— Вам скажи, самому не