Кроме того, иеромонах Игнатий, нынешний архимандрит, настоятель этой пустыни, под надзором которого производилась постройка, в ближайших окрестностях монастыря нашел превосходного качества гранит, послуживший в значительных размерах, по количеству и величине изделий, к украшению сооружаемого храма. При знании строительного дела как самим настоятелем, инженером по образованию, так и по практической опытности наблюдавшего за работами, при благоразумно принятых ими экономических мерах, нисколько не изменяя полноты проекта, расход исчисленных по смете сумм был сокращен наполовину. Постройка была завершена, был приготовлен изящный мраморный иконостас, но весь храм окончательно отделан и освящен уже при нынешнем настоятеле.
В 1855 году положено было основание еще одной церкви — во имя святого Григория Богослова, у северо — восточного угла монастырской ограды. Небольшая одноглавая византийского стиля церковь эта весьма изящна по внешней и внутренней отделке. Между прочими ценными материалами, употребленными на внутреннюю отделку, пошло немало мрамора, из которого сделан помост церковный. Стоимость этого храма, строившегося под непосредственным распоряжением архитекторов или подряжаемыми мастерами и рабочими ими же заготовленными материалами, простирается до 75, 000 руб. Он освящен в 1857 году и воздвигнут над прахом генерал — лейтенанта графа Кушелева иждивением супруги его. К числу возобновленных зданий относятся и две часовни, находящиеся при въезде в монастырь у Петербургской шоссейной дороги.
При возобновлении и сооружении храмов архимандрит Игнатий озаботился и о приобретении приличной их благолепию церковной утвари, священнослужительских облачений и других церковных принадлежностей. В его время ризница обогатилась многими драгоценными вещами, приобретенными частью на монастырскую сумму, частью от благотворителей: образа, кресты, сосуды, евангелия, митры, одежды и разные другие предметы в золоте, в серебре и в драгоценных камнях, стоящих многих тысяч рублей. На постройку и исправление различных зданий церковных, жилых и хозяйственных, а также на обработку земли и сельскохозяйственное обзаведение за все время управления монастырем архимандрита Игнатия Брянчанинова (23 года 10 месяцев) употреблено всей суммы до 420,000 рублей.
Возвращаюсь к поведанию: В Великий пост 1839 года Андрей Николаевич Муравьев[102], служивший тогда в Синоде за обер — прокурорским столом, приехав к архимандриту в пустынь, известил его, что французский посланник при Русском дворе Барант желает быть в наступающее воскресенье в монастыре и присутствовать при богослужении. Муравьев просил архимандрита принять его с возможной приветливостью и даже показать ему, ознакомить его с внешним строем православно — монастырского быта. В этих видах был нарочно приготовлен на братской общей трапезе обед, хотя без рыбы, но такой, чтоб иностранный гость не затруднился принять в нем участие.
В воскресенье жданный гость приехал с сыном своим и двумя другими спутниками из лиц, состоявших в посольстве. Их сопровождал Муравьев. Все иностранцы стояли во время богослужения благоговейно, после литургии прошли в келии настоятеля, где посланник расспрашивал архимандрита об истории монастыря, о его уставе, о некоторых обрядах при священнодействии в литургии, причем с свободой выразил свое мнение, что наша Церковь ближе к древней, чем римско — католическая.
Приглашенный к обеду, Барант последовал за настоятелем в трапезу, где по обычной молитве сел и он за общим братским столом на предложенное ему место по правую руку архимандрита, кушал охотно и, когда встали из — за стола, после затрапезной молитвы, весьма благоговейно поклонился братии, благодарил в самых теплых выражениях настоятеля за радушный прием и отбыл из монастыря, весьма довольный всем, что видел и слышал. В высшем столичном обществе повторялись отзывы Баранта о стройном пении сергиевских монахов и о благоустройстве монастыря вообще.
Почти через год, в рождественские праздничные дни, архимандрит с Чихачевым был в доме Т. Б. Потемкиной[103], где встретили и супругу посланника Баранта, которая пригласила их к себе обедать на 6–е января. В сам день Богоявления съехались приглашенные к этому обеду: архимандрит Игнатий с Чихачевым, А. П. и Т. Б. Потемкины, Тургенев, А. Н. Муравьев и готовившийся в аббаты француз, бывший домашним учителем в доме Закревского. Сначала разговор коснулся французской книги, которую очень одобряла супруга посланника и спрашивала о ней мнение архимандрита Игнатия, очевидно с желанием слышать одобрение и похвалу книге, но архимандрит, сказав свой взгляд, сумел остаться при своем, высказанном им, мнении. Готовившийся в аббаты начал с разгорячением говорить о религии, сопоставляя разности исповедания греческой и римской Церквей.
Архимандрит, сказав аббату, что он приглашен сюда не для богословского спора, добавил: «Впрочем, чтоб вести такой спор необходимо, чтобы обе стороны знали оружия своих противников — те основания, на которых предпринимаемый спор должен быть законно веден, а потому позвольте Вас спросить, господин аббат, читали ли Вы такие — то и такие книги св. отцов Вселенской Церкви?» И на ответ аббата, что он их не читал, архимандрит Игнатий заметил, что, следовательно, об этом предмете и речи быть не может, потому что они друг другу верить не будут, а основания у них совершенно разные. И разговор о религии сам собой прервался, а архимандрит Игнатий прочитал Баранту (переводя из книги) отрывок из жизнеописания Георгия, затворника Задонского[104], в чем ему помогал Тургенев.
Барант отозвался, что тут видна истинно святая простота, без всякой примеси. Этим кончилась беседа и трапеза, и званные разъехались по домам. Через несколько времени в Великий пост был вызван архимандрит Игнатий к митрополиту, где при собрании всех членов Синода и обер — прокурора ему объявлено было именное высочайшее повеление, коим ему воспрещался выезд из монастыря впредь до разрешения государя.
Государю было доложено, что на обеде у Баранта архимандрит вступил в спор с аббатом о религии и оборвался, а потому с позором для Церкви и ее российских представителей должен был прекратить разговор. Торжественность обстановки была так внимательно соображена, что даже не был забыт доктор, которого пригласили на случай необходимости подания помощи медицинской, если наказание подействует по рассчитанному эффекту. Но доктор не понадобился в этот момент, архимандрит привез в пустыню сердце, поврежденное ударом нервным, началом аневризма сердца, которым впоследствии окончилась его жизнь. Он слег и несколько недель не мог выходить из кельи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});