танец.
– Я тебя внимательно слушаю, – высокомерно разрешила она.
Марк выдохнул.
– У тебя пятно на джинсах, сзади. Там… видимо, те самые дни начались.
Соня отпрянула.
– Что?
– Пятно.
Соню словно облили холодной водой. Господи, она ходила с этим пятном с начала дискотеки, вытанцовывала, выпендривалась и думала, что ею все восхищаются, а они смотрели на ее зад и злорадствовали, кому-то было банально стыдно за ее оплошность. А Марк вовсе не был сражен ее танцем, он просто хотел спасти ее от позора. И самое ужасное, что это пятно имело совсем другую природу. Соня прекрасно знала свой цикл, не могло быть на ее джинсах пятна. Кто-то постарался ей подгадить. Вряд ли сама Олеся, она никогда не марает свои руки в гнусных выходках, для этого у неё есть свита. Месть чисто женская, значит, Костя отпадает.
Как же унизительно! После ее триумфа на сцене это злосчастное пятно все перечеркнуло. Лишь бы к ней не приклеилась какая-нибудь постыдная кличка. В понедельник все будут обсуждать не ее танец, а это дурацкое пятно.
Не дожидаясь дальнейших объяснений, она ринулась к дверям класса. Они оказались запертыми, но внутри кабинета явно кто-то был. Ни присутствие директора, ни завуча не помешало школьником протащить на дискотеку алкоголь. В классе как раз откупорили бутылку, остервенело дергающаяся ручка едва не стала причиной сердечного приступа сразу у группы Сониных одноклассников.
– Да, блин! Откройте!
Марк подошел сзади, постучал костяшками пальцев.
– Откройте, директора тут нет.
– Директор бы так и сказал, – раздалось в ответ.
– Открывай.
Как только двери распахнулись, Соня влетела в класс, чуть не сбив с ног Костю. Стянула с вешалки пальто, накинула на плечи, схватила пакет с костюмом, выбежала обратно. Марк вышел следом. На ходу надел куртку и догнал Соню уже на ступеньках школы.
– Соня, подожди!
Она резко остановилась, торопливо застегивая пуговицы, покачала головой.
– Это не то. Не то. Это Марина. Не знаю, как она это сделала, – на секунду задумавшись, воскликнула: – Наверное, когда к стене прижала.
Марк поёжился от студеного ветра и поднял воротник.
– Ну, с кем не бывает, – он явно не поверил в объяснение, пытался сгладить конфуз и посочувствовать, хотя ему самому было жутко неловко, что приходится об этом говорить.
Соня накинула капюшон.
– Все на меня смотрели. Все это видели.
Пытаясь закрыть Соню от потоков кусачего влажного ветра, Марк чуть придвинулся.
– Там было темно и много людей. Вряд ли многие заметили. Ничего страшного не случилось, я вовремя тебя увел.
– Почему ты мне не веришь? Я говорю, это Марина!
Марк устало вздохнул.
– Если тебе удобнее винить всех подряд, пусть будет она.
Соня скинула капюшон, посмотрела на Марка холодно и зло.
– Я бы никогда так не оплошала. За кого ты меня вообще принимаешь? За идиотку?
Марк засунул руки в карманы, бросил взгляд на освещенный уютный холл за стеклянными дверьми.
– За обычную девушку. А такое бывает. Наверное, – не очень уверенно закончил он.
– Чтобы ты знал, я не просто какая-то обычная и уж точно не дебилка, чтобы так глупо прилюдно опозориться.
Марк сощурился.
– А кто ты? Дворянка? Слышал я и этот слух.
Соня отпрянула, привычно вскинула подбородок.
– Да, дворянка. По бабушке у нас в роду были самые настоящие дворяне.
Марк громко и искренне рассмеялся. Подавившись студеным воздухом, закашлялся.
– Куда ни плюнь, у всех в родословной дворяне. А куда же все крестьяне делись? Их вроде больше было?
Соня оскорбленно отвернулась. Дышала коротко и шумно. Не ожидала, что ее так сильно разозлит сарказм Марка. Только он умел так бесить. Буквально от двух слов она вспыхивала и взрывалась неисправной петардой.
– Крестьяне тебе достались. Сразу видно плебейскую тягу во что бы то ни стало выбиться в люди.
Марк хмыкнул.
– Узнаю Кайлу. Человек пока из тебя не получается, не то что дворянка.
– Заткнись! – не сдержалась Соня. – Ты просто завидуешь мне.
– Конечно, завидую, у меня нет фамильного горшка и серебряной вилки для устриц. Как дальше жить?
Соня снова надвинула капюшон на самый лоб, в отчаянии показала слишком много эмоций и обнаружила уязвимость.
– Я видела, как ты на меня смотрел, – выдала она последний козырь.
– И что? – не стал отпираться Марк.
– Что бы ты сейчас ни говорил, ты был поражен танцем. Мной.
– Сонь, ты вроде не дура. Поражен, конечно. Пока ты танцевала, половина зала воображала, на что ты способна в постели. Это нормальная мужская реакция. Я тебя хочу, но ты мне не нравишься. Ты отвратительна мне, – чуть тише добавил: – Когда ты Кайла.
Соня вспыхнула. Обидные, злые слёзы повисли на ресницах. Она отвернулась. Не хватало еще расплакаться. Только не перед ним. Не дождётся.
– Ты мне тоже отвратителен.
– Как хорошо, что мы это выяснили. Всё-таки мы из разных миров, да, Соня?
Она не ответила, сбежала по ступенькам во двор и только тогда в голос расплакалась. Задыхаясь от злости и обиды, летела по улице навстречу колющим каплям и мысленно повторяла: «Ненавижу! Ненавижу! Больше всех ненавижу! Чёртов Марк, ты еще поплатишься и за свои слова, и за мое унижение!»
4 глава. Пепельный декабрь
Облетает пеплом скорбящим,
Сплетает узор в настоящем
Графитово-серая,
Боль застарелая,
Молчанье вины кричащей.
Соня навела камеру телефона на стеллаж со стеклянными шарами и сфотографировала сразу несколько полок. Ручная роспись стоила недешево, таилось в этом что-то душевное, индивидуальное. Каждая игрушка была единственной в своем роде и оригинальной. Когда-нибудь такими поделками она украсит всю ёлку. Желательно живую – с запахом леса и осыпающейся хвоей. Бабуля не признавала искусственные деревья, эта нелюбовь досталась и Вере Андреевне. Каждый раз, когда Кирилл собирал в гостиной идеально симметричную ёлку с пенопластовым снегом, она морщилась:
– Мертвечина, фу, безликая коряга. Нет в ней духа праздника.
Из чувства противоречия Соня не покупала живых деревьев. Тимуру и Юле каждый раз рассказывала, сколько плюсов в «безликой коряге» и пластиковых небьющихся игрушках, пышно украшала комнаты и даже фасад дома. Из всех сил прогоняла из этого праздника серую печаль. Не должно волшебство и ожидание чуда горчить и отливать пеплом, но для Сони именно так и было. Новый год она спасала ради детей. Пусть волшебство для них всегда остается реальным и достижимым, её боль – это её боль. Антрацитовый оттенок зимнего праздника улавливала только она.
Последний раз живую ёлку Соня видела в гостиной восемнадцать лет назад, когда за организацию праздника отвечала Ольга Станиславовна. Дерево привез Феодосий Аристархович, довольный и напыщенный, будто лично отвоевал у