на нападавшего. Я вслепую ударил локтём, никуда особо не метя, но попал, кажется, в живот. Противник охнул и обмяк, я быстро вскочил на ноги и пнул мыском парнишку, скорчившегося на полу. Мне хотелось добавить ещё, чтобы неповадно было больше со спины набрасываться, но вовремя остановился.
Трое юнцов, которых я заприметил ещё тогда, отбивались от четверых толстобрюхих крестьян. Двое мужиков пытались вытащить из-за стола коротковолосую девку, та брыкалась и визжала, но и она, и её друзья были слишком слабы, видно, к дракам не приучены, и отбивались неумело, как малые дети. Белобрысый паренёк впился пальцами в бороду крестьянина, как кошка, но быстро получил по скуле и, оглушённый, сполз вниз.
Я вынул кинжал, запрыгнул на стол и взревел, забыв о том, что не хотел привлекать к себе взгляды:
– Именем князя Страстогора повелеваю всем прекратить!
Приземистый широкоплечий мужик пнул меня по коленке, но я устоял.
– Вот иди и лижи зад своему Страстогору, а тут у нас своя княгиня! Проваливай, откуда пришёл.
– Страстогор – верховный князь! – выкрикнул я, но меня уже никто не слушал. Люди колотили друг друга с упоением, от которого становилось страшно. Я спрыгнул на пол и ударом в челюсть свалил одного мужика, вцепившегося в девчонку, а второго приложил лбом о стол. Его дружки вроде бы испугались, увидев в моей руке кинжал, и кинулись в другую драку.
Уютный трактир сложно было узнать. Трещали кости и столы, разбивались кружки и мужицкие лбы, кругом рычали, рвали, толкались, пинали, избивали, втыкали в мякоть ножи и вилки, выли зверьми и падали на дощатый пол, сцепившись безобразными живыми клубками. Кто-то истошно вопил, угодив рукой в пылающий очаг, и несколько углей тлели теперь на полу, оставляя под собой чёрные пятна.
Я помог усадить белобрысого парнишку на стул. Девчонка плакала, спрятав лицо в ладонях, а двое других – рыжевато-русый и черноволосый – недоверчиво смотрели на меня. Я понимал, что им до смерти хочется сбежать отсюда, но они не бросят товарища.
– Берите его под мышки и проваливайте, – скомандовал я. – Прикрою сзади. Бегите прочь, иначе вас затопчут или ещё чего похуже сделают.
Черноволосый дёрнул подбородком. В наш стол прилетела глиняная кружка и разлетелась на острые осколки, едва не задев одним из них мою скулу. Я вдруг вспомнил, что скоро должен вернуться Огарёк. Хватит ему мозгов не лезть сюда? Должно хватить.
– Бегом! – гаркнул я яростно, и мальцы тут же вскочили, подхватили белобрысого и затолкались к выходу, неуклюже протискиваясь между стенкой и последним рядом столов, подальше от свалок из обезумевшего мужичья, которое колотило уже друг друга без всякого разбору и жалости. Я, как и обещал, прикрывал юнцов, держа кинжал наготове, только и мой разум нет-нет да и надламывался, и морок битвы стелил глаза, рябился чёрными мушками. Цель и удерживала меня: если б не надо было проводить ребят, я бы, наверное, тоже бросился резать и бить.
Дверь открылась снова, и на этот раз в трактир потекли не люди, а тени. Я моргнул несколько раз и чуть не вскрикнул от досады, злости и удивления. Тени двигались точно, быстро, как молнии, жутко и не по-людски. Они не кричали, не горланили, не командовали друг другом – лишь изредка шипели, свистели и взрыкивали, глухо, утробно, устрашающе. Запахло грязными тряпками, гнилью и заскорузлой кровью.
Я уже встречался с этими тварями, стремительными и опасными, одетыми в обноски, прячущими лица. Какие там лица? Нет их, Смарагдель ясно сказал. Ни лиц, ни имён, ярость одна.
Трое безликих направились к музыканту, тот прекратил играть, выпрямился во весь рост и вынул из-под плаща короткий уродливый лук. Не лучший выбор для боя в четырёх стенах, но кто знает, есть ли у этих тварей вообще мозги.
Выход оказался перекрыт. Я процедил сквозь зубы замысловатое ругательство, усадил своих подопечных за ближайший стол, а сам достал дюжину звёздочек и метнул три штуки одну за другой. Все попали в цель, и три твари, зашипев мерзко, по-гадючьи, ветошью рухнули на пол, осели бесформенными кучами, словно не было в них ни мяса, ни костей. Музыкантишку я тоже уложил, и гусли лежали теперь на полу, среди побитой посуды и выломанных досок скамей.
Всё изменилось. Звуки изменились. Люди изменились. Если ещё минуту назад выпивохи колотили друг друга и рычали зверьми, то теперь они заметались, как испуганные куры в курятнике, раскричались тонко, как бабы, пытаясь пробиться к выходу. Опрокинулись стулья, с грохотом повалились столы, бардак мешал людям, но безликих с их звериной ловкостью вовсе не останавливала перевёрнутая мебель.
Нелепые луки тварей и короткие стрелы знали своё дело, несмотря на то, что целиться и натягивать тетиву тут явно было несподручно. Безликие стреляли так быстро, что я не успевал заметить, как их короткие стрелы слетали с тетивы. Падали мужики, хватаясь за проткнутые горла, пробитые бока, зажимали раны, исходили горячей кровью, поливали ею покрытый осколками пол, и кровь их мешалась с пролитым пенным, и запахи перемешивались в непонятный кисло-пряный смрад, не то хмельной, не то до смерти страшный. Твари бросались к раненым и убитым, хищно склонялись над ещё дёргающимися телами и впивались скрытыми за капюшонами зубами в горячие лица.
Я метал и метал звёздочки, покуда мог разобраться, где безликие, а где местное мужичьё. Самым верным было бы попросту сбежать, не думая ни о ком, только о шкуре своей и о Рудо, который на псарне остался, но честь соколья проснулась, едва смолкла музыка, расправила крылья и кричала, что я должен быть здесь, защищать людей от неминуемого, неописуемого, нечеловечьего, именем князя Страстогора, именем покровителя моего…
Вдруг что-то ударило меня в спину. Я пошатнулся, опустил глаза и с изумлением разглядел остриё чёрной безликовской стрелы, торчащее у меня из груди. Ноги мои стали мягкими, будто соломой набитыми, я закачался и упал, сперва на колени, капая кровью, удивляясь мимолётно, какая она яркая и красивая, а потом и вовсе завалился на бок, безуспешно пытаясь ухватиться ослабевшими пальцами за край стола.
За какой-то миг я сделался безвольным, слабым, как новорождённый щенок, глаза мои закрылись сами собой. Крики и шум затихли, словно в уши натолкали пакли, и сам я растворился в чём-то скверном, липко-чёрном, будто меня и не было никогда.
Глава 12
Пять смертей
Попасть в Коростелец оказалось вовсе не так просто. У семьи Велемира не было лошади и телеги, когда приходило время везти товар на торг, Велемир и его отец просили соседей помочь или выходили на Тракт и ждали, когда кто-то согласится их подвезти. В этот раз ждать пришлось долго: Тракт просматривался далеко, но оставался пустым. Должно быть, пошли слухи о том, что кто-то нападает на путников.
Отчего-то Тракт на подъезде к Коростельцу оказался закрыт, стрельцы княгини развернули их телегу на полпути, посоветовав не пользоваться Трактом, а ехать в объезд, через селение Липоцвет. Возница долго ругался, сетовал на разбитую кружную дорогу, потерянный день и ворчал на своих попутчиков, принесших ему такую неудачу.
Скоро стало ясно, что в Коростелец им удастся попасть, самое лучшее, лишь на следующий день. В Липоцвет они прибыли уже затемно, и ни один возница из тех, с которыми говорил Велемир, не согласился ехать в ночь. Энгле и Велемир ругались сквозь зубы, Мейя по-прежнему молчала, а Ним решил, что будет терпелив и стоек. Он устал нервничать и волноваться и решил, что пусть всё идёт так, как идёт. Частично ему передалась искренняя вера Энгле в Господина Дорог – странного властителя судеб и путей. Ним предоставил Господину Дорог полную свободу действий: пусть прядёт его путь так, как ему самому хочется.
Единственное, что им осталось, – подыскать ночлег и обеспечить себя горячим ужином. К счастью, Велемир знал в Липоцвете неплохой трактир. И всё действительно шло не так плохо, пока люди не начали бросаться друг на друга…
Ним не уследил, с чего всё началось. Вроде бы кто-то стал приставать к девушке-подавальщице… И музыку тут играли какую-то странную, она одновременно