то ли от любопытства, а может – от того и другого одновременно – взял Лёшка в руки первую попавшуюся книгу. На обложке стояло: «Куприн. Том II.» Книга была довольно толстая, «одетая» в тёмно-зелёную обложку. Лёшка даже на руке её «взвесил» – ничего не скажешь, книжка действительно была довольно увесистой.
«Надо же, – продолжал размышлять Лёшка, – люди создают целые книги, да не одну (он опять посмотрел на название, где золотистыми выцветшими буквами стояло «Том II») – и где только такое большое количество слов на все эти рассказы да романы находят?»
И, может быть, впервые в жизни пожалел Лёшка, что не читал в своё время того, что рекомендовала старенькая их учительница. «Если бы читал, – с горечью подумал он, – может, и не мучился бы сейчас так. Хоть какое-никакое письмо, а всё же одолел бы написать!»
И вдруг его словно пронзило: «Что это значит, какое-никакое?» Что, у него, у Лёшки Комарова, разве недостаточно слов в голове? Разве их мало в сердце? И что, спрашивается, разве этих слов недостаточно, чтобы написать письмо любимой своей Лесе? Да ему, пожалуй, и листка не хватит!
Побежал Лёшка к столу, который стоял сбоку от стеллажей, схватил первый попавшийся лист бумаги, ручку какую-то там же в ящике отыскал и как начал писать… Даже книжку забыл на место поставить. Она, эта книжка, всё то время, пока писал Лёшка, рядом лежала. А он сделает передышку, посмотрит-посмотрит на зелёный переплёт да на полуистёршиеся золотистые буквы, и снова писать начинает. И про службу, и про ребят из роты, даже Олега не забыл упомянуть в письме.
Но главное – писал он про любовь свою. Про то, как мысли о Лесе ему первые тяготы переносить помогают, и что он думает о ней постоянно, и что снится она ему каждую ночь… Короче, много чего написал Лёшка. И получилось, что он правильно предположил: не хватило ему листка. Он даже в конце почерк поубористее сделал, чтобы строчек получилось побольше. И всё равно не хватило!
– Ладно, – улыбаясь подумал Лёшка, складывая листок вчетверо и убирая его в карман гимнастёрки, – остальное допишу потом.
А в том, что потом он точно напишет ещё – в этом молодой солдат теперь уже даже не сомневался…
Пока не поздно…
Женщина средних лет вышла на лестничную клетку, и, застегнув верхнюю пуговицу на модном темно-вишнёвом плаще, стала спускаться вниз. Пройдя два пролёта, она вдруг услышала лёгкий цокот каблучков и почти одновременно с ним услышала: «Нонна Борисовна! Нонна Борисовна, можно Вас задержать на минуточку?»
Услышав, как её зовут по имени, Нонна Борисовна остановилась и, медленно обернувшись, увидела очень молодую женщину, даже скорее, ещё девушку, бегом догонявшую её по неширокой детсадовской лестнице:
– Извините! – немного запыхавшись, проговорила незнакомая барышня, и тут же прибавила: «Это ведь Вы мама Лёнечки Чистякова из десятой группы?
– Да, это я, – кивнула та. И тут же задала встречный вопрос:
– А Вы, простите, кто будете?
Молодая женщина, стоявшая на полпролёта выше, немного смутилась, бросив взгляд на красивый блестящий плащ и дорогой шёлковый платок, который по цвету очень эффектно подходил к плащу:
– Я… я музыкальный работник, – голос у неё подрагивал, – у… у меня будет к Вам один только вопрос…
Не успела Нонна Борисовна спросить, в чём же заключается этот самый вопрос, как музыкальный работник сходу огорошила её:
– А можно Лёнечка не будет петь на детском утреннике?
– Т-то есть, как это – не будет петь? – оторопело спросила она, глядя в глаза задавшей ей этот вопрос девушке.
– Да… – на несколько секунд замялась с ответом та и потом продолжила более уверенно – понимаете, у Лёнечки совершенно отсутствует музыкальный слух, и плюс ко всему, он пытается петь, то есть… она снова остановилась, подыскивая слова, – то есть не петь, а перекричать других. И получается, что он портит всю картину. В-вернее, извините, всю песню. А мы репетировали почти два месяца! – чуть ли не в отчаянии закончила фразу музыкальный работник.
Они всё ещё стояли на лестнице, то и дело пропуская мимо торопливо поднимающихся или спускающихся родителей или других работников детского сада. И, хотя Нонна Борисовна стояла на несколько ступенек ниже, со стороны складывалось впечатление, что обе женщины стояли практически наравне: молодая худенькая то ли девушка, то ли женщина, с аккуратно, но совсем не модно зачёсанными назад волосами, и представительная, хорошо, даже можно сказать изысканно одетая мама Лёни Чистякова.
На какое-то время между ними диалог прервался, и молодая особа уже думала, что сейчас вот эта шикарная и стильная по всем параметрам женщина начнёт возмущаться и доказывать, что у её Лёнечки прекрасный голос, и лишить её чадо выступления на детском утреннике – преступление из преступлений! Она уже мысленно начала подбирать слова, которые, как ей подумалось, сейчас придётся произносить в свою защиту, но к её удивлению, дама в безукоризненно сшитом по её фигуре тёмно-вишнёвом плаще, совершенно равнодушно взглянула на неё и таким же равнодушным тоном проговорила:
– Ну и пусть не поёт, раз не может. При этом в глазах её совершенно отчётливо появился вопрос: «От меня-то Вам что надо?»
Опешившая от такой неожиданной реакции, муз.работник несколько мгновений стояла молча, а потом произнесла уже более уверенно:
– Ну, если Вы не против, он тогда во время выступления с Вадиком Сергеевым на стульчике около стены посидит.
Убедившись в том, что ей не возражают, она снова пустилась в объяснения: «А то, понимаете, Вадик болел, слов он всё равно не знает, вот они и…». Она не успела договорить. Нонна Борисовна, изобразив на своём лице полнейшее нежелание продолжать разговор, махнула правой рукой (левой она в этот момент доставала из внутреннего кармана плаща перчатки словно этим жестом она пыталась отстраниться от собеседницы), и недовольно вымолвила:
– Ну, и зачем Вы мне это всё говорите? Про какого-то там Вадика, про то, как он болел… мне-то, простите, это зачем нужно знать? Не считаете нужным, чтобы Лёня участвовал в концерте – значит, пусть не участвует!
И, оборвав разговор, она пошла вниз, надевая на ходу такие же блестящие, как плащ, только более светлые, перчатки с круглыми пуговичками на тыльной стороне.
Хотевшая что-то ещё добавить муз. работник спустилась было ещё на несколько ступенек, но поняла, что догонять Нонну Борисовну – бесполезное дело. А заскрипевшая пружиной и хлопнувшая на первом этаже дверь тут же подтвердила эту догадку.
– Странная женщина, – тихо, почти себе под нос, пробормотала молоденькая барышня, поднимаясь наверх, – такое ощущение, что ей