Читать интересную книгу Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - Макс Хейстингс

За кайзеровской империей числилось немало бесчеловечных даже по нынешним меркам кампаний. В 1904–1907 годах колониальные немецкие войска успешно истребили племена гереро и нама в Германской Юго-Западной Африке – преступление, рядом с которым меркнут все колониальные злодеяния британцев. Немецкие методы ведения войны во время вторжения в Бельгию и Францию в 1914 году (включающие массовые убийства гражданского населения, санкционированные на высшем уровне) не могут сравниться с тем, что имело место во время Второй мировой войны, поскольку Германия не занималась пока целенаправленным геноцидом, однако давали ясное представление о характере режима, уготованного Европе.

Было бы ошибочно предполагать, что нейтралитет в 1914 году привел бы к благополучному исходу для Британии. Авторитарные и захватнические замашки немецкого руководства вряд ли удовлетворила бы победа на поле боя. Кайзеровский рейх, хоть и не ставил мировое господство конечной целью вступления в войну, все же рассчитывал на жирный куш в случае уже предвкушаемой победы. 9 сентября 1914 года, когда Берлин уже готовился почить на лаврах, Бетман-Гольвег лично составил список требований. «Наша цель в этой войне, – писал он, – обеспечить на обозримое будущее гарантии [безопасности] с востока до запада, ослабив своих противников»{228}.

Франция должна была уступить победительнице железорудные месторождения в Брие, Белфорт, прибрежную полосу от Дюнкерка до Булони и западный склон Вогезских гор. Стратегические крепости подлежали уничтожению. Как и после 1870 года, предполагалось обложить страну крупными контрибуционными выплатами, чтобы «лишить Францию возможности значительных трат на вооружение в ближайшие 18–20 лет». Люксембург предполагалось аннексировать целиком, Бельгию и Голландию превратить в государства-вассалы, российские границы существенно урезать, в Центральной Африке создать обширную колониальную империю, а в Европе – немецкий экономический союз, простирающийся от Скандинавии до Турции.

Жорж-Анри Суту убедительно аргументировал, что для Бетмана-Гольвега первоочередными были не столько территориальные приобретения (он пытался отговорить кайзера от непременной аннексии Бельгии), сколько введение на Континенте таможенного союза{229}. Однако независимо от предполагаемых средств достижения конечная цель сомнений не вызывала; по словам Суту, «совершенно ясно, что таможенный союз призван был обеспечить Германии власть над Европой»{230}. И хотя другие немецкие руководители предлагали свои варианты «списка покупок», все авторы исходили из того, что война непременно должна обогатить их страну в территориальном и финансовом отношении. Избавившись от единственных достойных соперников на Континенте, Германия вряд ли согласилась бы договориться полюбовно с нейтральной Великобританией и стерпела бы ее мировое военно-морское господство.

Правительству Асквита часто вменяют в вину непрозрачность внешней политики: стратегическую с 1906 по 1914 год и тактическую во время июльского кризиса. Несмотря на членство Британии в Антанте, европейские столицы, не исключая и сам Лондон, не могли сказать наверняка, будет ли она участвовать в войне. Однако от Британии мало что зависело. Германия, хоть и предпочитала не связываться с Альбионом, не рассматривала его как серьезного противника в схватке континентальных сил. Напугать Германию в 1914 году Британия могла, лишь создав, вопреки своему внутреннему политическому курсу, большую регулярную армию. Самая досадная ошибка Британии – предположение, что она сможет поддержать дорогое ее сердцу равновесие сил на Континенте, не подкрепив дипломатические порывы внушительной военной мощью. Однако невозможность ввести всеобщую воинскую повинность вряд ли можно расценивать как разжигание войны.

Аргумент, что Британия должна была еще до кризиса 1914 года заявить о своем намерении участвовать в столкновении российско-французских сил с Германией, плохо соответствует сути демократии и требованию разумного управления государством. Провести через парламент бессрочное обязательство вмешаться в европейский конфликт независимо от обстоятельств его возникновения не смогло бы ни одно правительство – и это правильно. Если бы в июле 1914 года Асквит предложил Франции и России безоговорочную поддержку, то совершил бы тот же безрассудный поступок, что и Германия (справедливо обвиняемая в выдаче «карт-бланша» Австро-Венгрии), и (в меньшей степени) Франция, связанная договором с Россией.

Британия дорожила статус-кво и миром, поскольку пока еще удерживалась на верхней ступени мировой иерархии. Правительство Асквита имело все основания опасаться глупостей со стороны российских властей и не желало подогревать воинственные настроения Франции. Таким образом, единственный разумный для Британии курс в предвоенное десятилетие – а также в июле 1914 года – состоял в том, чтобы предлагать союзникам посильную поддержку в зависимости от обстоятельств и развития событий. Провал этого курса очевиден: сближение с Антантой привело Британию к участию в величайшем конфликте за всю историю, но не уберегло страну от тяжелейших последствий. И все же трудно представить альтернативный дипломатический курс для предвоенной Британии, который обеспечил бы правительству внутреннюю политическую поддержку, но убедил бы Германию, что игра не стоит свеч.

Те, кто утверждает, будто общего конфликта можно было избежать даже после объявления Австрией войны Сербии, и кто винит в дальнейшем развитии событий Россию, подразумевают, что Австрии и ее покровителю Германии следовало позволить с оружием в руках диктовать свою волю на Балканах, в Бельгии и, выходит, по всей Европе. Сторонники войны в британском Кабинете министров добились своего только после немецкого ультиматума Бельгии. Встречается мнение, что это лишь прикрытие, фиговый листок, поскольку Грей, Черчилль и ряд их коллег настраивались на войну еще до того, как встал вопрос о Бельгии. Однако маловероятно, что без посягательств Германии на бельгийский нейтралитет им удалось бы продавить свой курс. Нет ничего предосудительного или глупого в том, что большая часть британского народа и палаты общин сочла предлог удовлетворительным, учитывая, насколько неприемлемой была для них мысль воевать за Сербию или хотя бы ради исполнения расплывчатых обязательств перед Антантой. Даже если с Германии снять обвинение в намеренном разжигании общеевропейской войны в 1914 году, основная вина все равно ложится на нее, поскольку именно она обладала достаточными силами, чтобы предотвратить катастрофу, но не сделала этого.

3 августа кайзер приказал ординарцам выдать ему полевую серую форму, сапоги, коричневые перчатки и шлем без плюмажа для утреннего обращения к рейхстагу. Однако затем он решил, что момент требует большей торжественности, и явился на следующий день при параде, в окружении всех находившихся на тот момент в Берлине орденоносных полководцев. Во всем своем блеске Верховный главнокомандующий немецкой армией с волнением заявил: «От всего сердца благодарю вас за любовь и преданность. В предстоящей борьбе я не вижу больше никаких партий, я вижу только немцев – Ich kenne keine Parteien mehr, ich kenne nur Deutsche». Вильгельм II успеет пережить несколько недель громкой военной славы, о которой он всегда мечтал. Затем и его, и всю Европу накроет зловещая тень.

3. «Величественное зрелище мира, охваченного пожаром»

1. Миграция

Последний раз в истории континентальной Европы население созывали на войну, образно говоря, под звуки фанфар. В таких городах, как, например, Фрайбург, полицейский с горнистом объезжали на автомобиле главные городские площади, оповещая жителей. Большинство стран-участниц вступали в войну с суровой решимостью. Подполковник Герхард Таппен, начальник оперативного управления в штабе Мольтке, признавался, что испытывал «странное ощущение», доставая из кабинетного сейфа «План развертывания войск 1914/15», однако самому начальнику Генштаба мобилизация сулила взлет к вершинам профессиональной славы. До войны Берлин опасался возможных накладок из-за устраиваемых социалистами железнодорожных забастовок, однако все прошло гладко. Из 4 миллионов призванных не явились считаные единицы.

Планы действия в чрезвычайных обстоятельствах европейских правительств не ограничивались простой мобилизацией. Секретарь британского Комитета обороны империи Морис Хэнки с 1910 года заведовал ежегодным переизданием «Мобилизационного расписания». На красном переплете сиял золотыми буквами подзаголовок: «Координация действий департамента в СЛУЧАЕ ОБОСТРЕНИЯ ОТНОШЕНИЙ и ОБЪЯВЛЕНИЯ ВОЙНЫ». В последнем издании, распространенном на Уайтхолле 30 июня 1914 года, на 318 серо-голубых страницах подробно расписывались полномочия и действия каждого ведомства, начиная с «предмобилизационного периода»: «Министр [иностранных дел] предупреждает Кабинет о возможной опасности вступления страны в войну в скором времени». С иносказательностью, достойной истинного джентльмена, подчеркивалась необходимость соблюдения секретности: «Заместитель министра отдельно доводит до сведения уполномоченных сотрудников, что информация, касающаяся обострения отношений и любых действий предмобилизационного характера, огласке не подлежат».