От этой мысли мне стало жутко. Вот почему для меня были закрыты иные миры: я всегда боялся, что войти в них можно не иначе, как в тоге до пят, со знаком Марса на алой ленточке, в шапочке на голове и с полуулыбкой на губах. А затем сделаться частью ритуальной церемонии, превратиться в еще одного жреца этой параллельной церкви, под страхом сурового наказания приказывающей скрывать свои запретные тайны. Нет, нет и нет! Моя цель — открытие новых миров, формул счастливой жизни, но без собственничества, без всяких ограничений, без обязательств перед тайными обществами.
Вот какие выводы я извлек (по одному или разом) из разговора с Адриао. Вот почему теперь пересматривал с критических позиций причины, из-за которых я оказался в Лиссабоне.
Несравненно приятнее было думать о Виолете и Джейн. То, чему я у них научился, было намного ближе к моим идеалам, свободно от эгоизма, ревности, от слов «твое» и «мое», от тетраплегии[56] страстей. Такой путь манил меня, потому что уводил прочь от нездоровых традиций жизни, полной насилия, угроз и поддерживаемой веками лжи. Религия, которую создает для себя человек, — это совокупность разочарований, мешающая вести здоровую жизнь, открытую мирозданию, полную гармонии и безграничного счастья.
И все-таки мысль о новой встрече с магистром, посвящающим в тайны подземных миров, привлекала меня: вот возможность убедиться в существовании Бадагаса, этого подобия Атлантиды, спрятанного в Синтрийском лесу, под широким зеркалом деревьев, под величественными руинами того, что ценнее золота, — духовности. Возможно, Бадагас имеет выход к морю и продолжается под Атлантическим океаном. Я представил себе его счастливых обитателей…
«Виолета, как же мне тебя не хватает!» — подумал я, и мой призыв был услышан: словно в ответ, зазвонил телефон, и это была она, Виолета.
— Рамон, я хочу быть с тобой. Я удерживалась, не звонила ради твоего спокойствия, чтобы не нарушать твоего одиночества.
— Я только что думал о тебе. Сегодня вечером я познакомился с Адриао.
— Ну и как он тебе?
— Немного чопорен, но что тут поделать?
— Он таков, каков есть. Большего от него нельзя требовать. Ему много известно о философских странствиях, о потаенных мирах, и ты должен у него учиться. Об остальном не беспокойся.
— Виолета, приезжай! А как дела у Джейн?
— Она говорила, что собирается тебе позвонить, но отыскать тебя не так-то просто. Ты сказал «приезжай» или это я сама придумала? Не знаю, получится ли у меня.
— Я жду тебя. Мне бы хотелось, чтобы ты отправилась со мной в Синтру, чтобы мы вместе искупались на Яблочном пляже.
— А мне бы хотелось, чтобы ты открыл для себя нечто важное. Я от всей души этого желаю, но ты должен сделать все сам.
— Послушай, Виолета, тут кое-что произошло. Впрочем, ты, наверное, уже сама знаешь. Когда я был в Асторге, мне рассказали, что там есть дом, где жила семья Фламелей.
— Да, я знаю. Теперь они в Хорватии, в городке Макарска, хотя иногда перебираются на остров Хвар. А за домом присматривает их старая экономка.
— Ты знаешь, что в этом доме была рукопись?
— О чем ты?
— О «Книге еврея Авраама».
— В том доме? Невозможно! Рукопись хранится в надежном месте, в Голландии, точнее — в одном из музеев Амстердама.
— А меня заверили, что теперь книга здесь, в Лиссабоне, в руках еврея по фамилии Канчес.
— Рамон, Канчес умер много веков назад, именно он переводил отрывки из «Книги» для Николаса Фламеля.
— Тогда это либо его потомок, либо шарлатан. Откуда мне знать? Но дело обстоит именно так. Теперь книгой владеет Рикардо Ланса, он приобрел ее у экономки семьи Фламелей, той самой сеньоры, что присматривает за их домом в Асторге.[57]
— Рамон, этого не может быть. Не может быть, и все тут. Кроме того, если бы дело обстояло именно так, нам бы угрожала опасность, серьезная опасность. Израильтяне, американцы, русские, китайцы готовы убить или выложить миллионы евро за такую книгу. Это библиографическое сокровище с хрупким содержанием, которое не должно попасть в руки неподготовленного человека. Прости, Рамон, но мне нужно срочно кое с кем переговорить. Ох, если все это правда и ты сумеешь завладеть рукописью, ты окажешь великую услугу человечеству и потомкам Николаса и семейство Фламелей сумеет тебя отблагодарить.
— Ты просишь меня выкрасть рукопись?
— Кто обворует вора, тот на тысячу лет прощен. И уверяю, в моих словах заключено пророчество, о котором ты думаешь сам и которое может осуществиться.
Я рассмеялся, но ответом была звенящая тишина на том конце трубки — бесконечная тягучая пустота. Виолета была серьезна, очень серьезна. И встревожена. Я не видел ее лица, но легко мог его себе представить. То, что началось как обычная болтовня между добрыми знакомыми, стало для Виолеты трагическим событием, и ей помогало только умение держать себя в руках.
— Объясни все по порядку.
— «Книга еврея Авраама» не должна находиться в руках недостойного владельца, ее не должны читать или переводить люди, не входящие в наш круг, потому что в этой рукописи таятся величайшие опасности. Но если это все же произошло, «Книгу» необходимо спасти и доставить в Амстердам — только там она будет в полной безопасности. Там ее прятали веками. Но как же рукопись оказалась в Асторге? Об этом надо немедленно поставить в известность законных владельцев. Я сейчас же позвоню в Хорватию, а тебе перезвоню завтра, пораньше — ты ведь, кажется, скоро отправляешься в Синтру?
— Да, мы с Адриао договорились встретиться утром.
Было уже полвосьмого, а я все еще оставался в гостинице.
Стремительно одевшись, я заказал такси и приехал в «Бахус» около восьми часов вечера.
— Привет, Рамон, я тебя уже заждался! Начал думать, что ты заблудился на извилистых тропинках Наварры.
— Путь пройден, Рикардо, не беспокойся, — ответил я не без иронии.
Очень элегантно одетый Ланса пришел один. Высокий, худощавый, с абсолютно белой шевелюрой, голубыми глазами и резкими чертами лица, Ланса смахивал на немца или шведа и производил впечатление полностью уверенного в себе человека. Его выгода — вот что важнее всего на свете. Он был из тех, кого узнаёшь за пять минут знакомства. Я имею в виду, что такие люди не представляют для собеседника никакой загадки, хотя способны утаивать свои неблаговидные поступки. В общем, Рикардо принадлежал к числу людей холодных, расчетливых, с ледяным взглядом, чьи интересы и жизненные цели можно разглядеть без помощи психоаналитика. Всегда знаешь — если Рикардо здесь, значит, ему что-нибудь от тебя нужно. Сам он никогда ничего не дает, а если что-то и предлагает, то только в обмен на нечто более ценное.