возделываем... Если к сказанному еще прибавить своеобразность нашей жизни, то окажется, что в древние времена у нас не было ничего, что могло бы служить поводом для сближения с греками, как, например, у египтян вывоз и привоз товаров или у жителей финикийского побережья оживленная торговля и промышленная деятельность, вызванная жадностью к наживе. Наши предки также не предпринимали, подобно другим народам, войн для грабежа или усиления своего могущества, хотя наша страна и изобиловала храбрыми людьми. Поэтому финикияне, которые ради торговых целей сами отправлялись морем к грекам, стали им скоро известны, а через них уже египтяне и все те, от которых они к ним привозили грузы, переплывая большие моря... После мидяне и персы, достигшие господства над Азией, стали выдвигаться и обращать на себя внимание... фракийцы же сделались известны грекам благодаря своему соседству с ними, а скифы через посредство тех, которые совершали плавания по Понту. Вообще все народы прибрежные, живущие к востоку и западу от моря, были более знакомы тем, которые желали писать историю, тогда как народы, обитающие дальше от моря, остались им, по большей части, неизвестными. И то же явление замечается в отношении Европы, ведь даже о городе Риме... помину нет ни у Геродота, ни у Фукидида, ни у кого-либо из их современников, и о нем только поздно и постепенно кое-какие сведения доходят до греков». Интересно, что отмечаемое Иосифом молчание греческих писателей классического периода относительно Рима обращало на себя внимание уже историков более раннего времени, Полибия и Дионисия Галикарнасского. Более обстоятельные сведения о Риме начали проникать в греческую литературу не ранее времени пунических войн.
Посещая с торговыми целями прибрежные финикийские и филистимские города, греки не проникали далее узкой, занятой этими городами полосы сколько-нибудь вглубь материка, в частности в Иудею. Нет ничего удивительного потому в том, что, обнаруживая относительно хорошее знакомство с прибрежной финикийской и филистимской областью и прежде всего с ее городами, они ничего не знали или же имели лишь самые смутные и неопределенные сведения и представления относительно глубже лежащих местностей Палестины и Сирии. Такие крупные приморские города, как Газа[105],
Асколон, Азот, Иоппия (современная Яффа)[106], Дора[107], Акка[108], были известны грекам еще в доэллинистическую эпоху и упоминаются, по большей части, еще Геродотом, как нам уже известно, лично посетившим Финикию и область филистимлян и знакомым с крупными городскими центрами, расположенными в этой местности, следовательно, не только понаслышке. Посещение Финикии приписывается также еще Пифагору; однако, как и остальные касающиеся жизни этого философа известия, факт пребывания его в Финикии точно так же не может считаться ни доказанным, ни вполне достоверным. Таким образом, города побережья были в большей своей части известны грекам еще в доэллинистическую эпоху и притом не только по названию. Напротив, о городах Сирии и Палестины, расположенных хотя бы на самом незначительном расстоянии от морского берега, греки, по-видимому, не только не имели никаких сведений, но не были осведомлены и о самом их существовании. По крайней мере, мы не встречаем о них ни единого упоминания у греческих писателей классического периода вплоть до самого начала эллинистической эпохи, и это равным образом относится не только к городам и местечкам Иудеи, но и к городам сирийского Дикеополя, включая и крупнейший в числе этих последних город Дамаск.
Впрочем, если на основании всего вышеизложенного мы и должны прийти к заключению, что сами греки и греческие купцы не проникали вглубь Сирии и Палестины и не появлялись, в частности, в области Иудеи и бывшего израильского царства, то нельзя того же сказать относительно греческих изделий и греческих товаров. В пользу того факта, что эти последние успели еще в доэллинистическое время получить известное распространение в Иудее и смежных областях, свидетельствуют данные раскопок, производившихся в последнее время в местности древней Палестины. Так, раскопки, производившиеся английской экспедицией в южной Палестине: в Тэлль эль Гази, древнем Лагише, в древности относительно довольно значительном городе, расположенном между Газой и Элефтерополисом на пути к Иерусалиму, в Тэлль эль Сафи, наконец, в местности древнего города Гезер — находки в Гезере, впрочем, одинаково как и в Сандаванне (древней Мариссе), относятся в большей своей части уже к позднейшему времени, равным образом, как и раскопки австрийской экспедиции в северо-западной Палестине, именно, в Тэлль Тааннеке (в области древнего города Мегиддо) — обнаруживают присутствие во всех этих городах и местечках керамических изделий греческого происхождения или же исполненных по греческим образцам. По времени наиболее ранние произведения греческой керамики, именно керамические изделия, найденные на месте древнего Лагиша и в области Мегиддо, восходят к шестому, частью даже к седьмому столетию до Р.Х., то есть приблизительно к той эпохе истории греческой колонизации, когда впервые завязывались постоянные и прочные торговые связи Греции с Востоком и когда греческие торговцы впервые появляются и начинают играть заметную роль на рынках Египта и Финикии. Седьмое же столетие одновременно является и временем относительно наибольшего оживления торговых сношений Финикии с иудейским царством, игравшим в этих сношениях почти исключительно пассивную роль. Простого сопоставления этих двух фактов достаточно, чтобы прийти к заключению, что греческие керамические изделия своим появлением в иудейских городах обязаны посредничеству финикийских торговцев. Напротив, непосредственное появление греческих купцов в иудейских городах, равно как и вообще во внутренних областях Сирии и Палестины, в силу вышеизложенных и отмеченных еще Иосифом Флавием причин представляется крайне маловероятным. Во всяком случае, вряд ли приходится преувеличивать значение факта нахождения греческих изделий в отдельных городах Палестины, как это мы видим, например, у Vincent’а, считающего возможным, основываясь на данных археологических раскопок последнего времени, говорить о решительном влиянии греческой керамики на местное производство и обозначающего весь период времени с девятого до пятого столетия до Р.Х. в истории развития иудейской керамики, как период эллинско-иудейский. В объяснение факта появления керамических изделий, сделанных по греческим образцам, Vincent предполагает даже возможность возникновения в городах Иудеи специальных иностранных фабрик, выделывавших греческие вазы, не приводя, однако, в подтверждение этого своего предположения каких-либо фактических данных.
Сам Vincent, впрочем, не считает, по-видимому, возможным настаивать на непременном появлении греческих торговцев в Иудее; по крайней мере, он не говорит об этом прямо и ограничивается предположением лишь более или менее прямых сношений, существовавших между Иудеей и заграницей, Грецией в частности, однако, даже и в такой смягченной форме, гипотеза его все же представляется крайне преувеличенной. Все разобранные нами перед этим данные свидетельствуют против того, чтобы греки, в частности греческие торговцы, проникали в