люди поняли что любят друг друга. Во-вторых потому что он не говорил этого всерьёз. Ну я тем более не хочу играть с ним. Поэтому я сказал ему: они совсем не сумасшедшие. Они мертвы. Но он решил продолжать в том же духе и сказал: По сути мы все мертвы. Я понял куда он клонит. Он хотел чтобы мы прошли весь курс и вместе из солидарности потеряли перспективу. Но это также и политический вопрос. И хотя он старался хорошо сыграть свою роль и говорил о воде сперме и тонких облаках и сказал что именно он придумал воду я прекрасно понимал что он никогда не сможет быть сумасшедшим. Потому что он считает что можно что-то для кого-то сделать. Но это было не то что я сказал. Я сказал: Нет никого для кого бы мы не могли бы ничего сделать даже если это невозможно.
4
Сегодня были некоторые затруднения. Как ты знаешь они придумали траву. Сегодня кто-то помочился на траву, и вот трава стала слишком высокой, потому что трава может достичь известной высоты. Вот почему нам сказали чтобы мы мочились на песок, в песочницах, которые предназначены для этого. Но это также политический вопрос. Потому что трава не должна становиться настолько высокой чтобы сомкнуться за ними так что нельзя будет различать людей. Я очень хочу выбраться отсюда потому что всё время происходит так много вещей которые отвлекают моё внимание. Нпрм., сегодня когда мы стояли и заправляли наши кровати один из врачей ворвался с ножом в руке. Хей-хей, я молния, крикнул он и порезал все наши покрывала в клочки. Затем он сел в уголок и засмеялся и закричал и он стал совершенно шаловлив и игрив почти как юная девушка. Но я не думаю что кто-то из нас поверил ему. Вероятно это был спектакль который они сыграли чтобы мы не слишком буйствовали из-за запрета мочиться на траву.
5
Мне придётся попросить тебя принести моё свидетельство о том, что мы любим друг друга. Не грусти по этому поводу, ты же знаешь, что я-то тебя люблю. Но им оно нужно для некоего тестирования. Сегодня один из прочих проходил какой-то тест. Вы свинья, сказали они ему, не будете ли так любезны опустить пятачок и похрюкать. Они ведь правы, удивительно, что мы постоянно делаем избыточные и бесполезные вещи, но я правда не думаю, что они это имели в виду. Всё происходило в коридоре, и было много младшего персонала, и этот человек действительно захрюкал. Но потом мы все могли видеть, как в его глазах появилась печаль. Я не отвечаю за то, что случится, если сотрудники и пациенты однажды сойдутся вместе и облекут в слова ту потребность мятежа, которая нас переполняла. Любовь сильна. И это хрюканье было действительно сигналом. Я знаю, что это может продлить моё пребывание здесь, но я не мог не угрожать дежурному врачу. Но он просто улыбнулся и сделал вид, что живёт в своём собственном мире, и сказал: В середине нашего жизненного пути жизнь просто становится уродливой, и глупой, и опустошённой. Он всё ещё не хочет верить, что я вижу его насквозь. Я ведь прекрасно знаю, что он не сумасшедший, он просто литератор. Я сказал это ему в ответ. Но он только покачал головой и записал мой ответ, и в круглых скобках прибавил: состояние ухудшилось из-за летней жары.
6
Сегодня я попросил, чтобы меня оставили в покое. Я боялся сойти с ума, а тогда мне пришлось бы забыть о своём задании. Я попросил ещё некоторое количество бумаги, но они сначала притворились, что не понимают меня, но тогда я притворился сумасшедшим и, не переставая, бегал и кричал: Посмотрите на моё сердце. В нём бьётся речь под кожей. И там была уборщица, которая сказала, что это звучит очень красиво, то, что я сказал, и они испугались и дали мне много бумаги. Конечно, они никогда не признают, что испугались. Они просто обрадовались, что получили немало материала, который они могут архивировать и использовать против меня. Я мог бы легко задушить их, чтобы уйти отсюда. Я бы, пожалуй, попробовал сделать это позже. Нет никого, для кого ничего нельзя было бы сделать, даже если это невозможно. Теперь у меня, во всяком случае, много бумаги. Я очень благодарен, что они придумали бумагу. Я знаю, что агитация запрещена. Вот почему я пишу это так красиво. Но я уверен, что они это понимают. Мне очень хочется полюбить твою боль, пишу я. Я написал это на множестве листов и со всей предосторожностью поделился ими как с персоналом, так и с пациентами. Так что теперь мы сможем видеть, что происходит.
7
Сегодня мы, все пациенты, договорились сделать вид, что на улице снегопад. Мы заняли наши места под окнами, и прижались лицом к стеклу, и радовались снегу, и описывали его, и мечтали о том, как замечательно будет с ним играть. Тем временем сияло солнце, и врачи были смущены нашим единодушием и думали, не притвориться ли им, что они сошли с ума, и сказать, да, снегопад, или они должны опять-таки притворяться, что они сошли с ума, и сказать, что нет никакого снегопада. Тем временем мы увидели, что персонал выбежал в сад и стал делать вид, что он полон снега. Я не знаю, подействовала ли наша агитация, или они просто воспользовались общей суматохой, чтобы немного ощутить свободу и выйти на улицу, и подурачиться, и понаслаждаться солнцем. Но какая теперь разница. Потому что приехали корреспонденты и стали снимать и фотографировать сотрудников, которые бегали и бросали снежки, катались на санках, и лепили снеговиков, и валяли друг друга в снегу. В газетах писали, что весь персонал был охвачен безумием. У них были цветы в волосах, они вывалялись в земле и траве. Такие вещи как раз и оказывают давление на мир. И один из них просто засмеялся в телекамеру и закричал: Мне очень хочется полюбить твою боль. Даже если завтра нам придётся вернуться к нормальным условиям, я не думаю, что кто-то из них забудет об этом.
8
Сегодня я весь день лежал на кровати. Ты же знаешь что они придумали кровати. И сегодня они нас всех привязали к ним. Понятно что нас наказывают за вчерашнее. Теперь я знаю что ты вот-вот начнёшь бормотать что-то о всех мелких грязных больных убийствах мира и начнёшь планировать скорый захват власти. Но