Читать интересную книгу Потерять и найти - Брук Дэвис

Канун Первого дня ожидания

Когда папа умер, жители города делали вид, что без ума от Милли.

– Да, Милли, – говорили они.

– Бедная крошка, – говорили они.

– Держи леденец, – говорили они.

Но Милли знала, что это все из-за того, что у нее умер папа, и они:

1. Либо были рады, что папа умер не у них, и пытались представить, каково это, но никак не могли…

2. …либо сами потеряли папу.

Поэтому тетеньки из магазина здорового питания отдали ей все стеклянные банки, какие у них только были, а дяденька из хозяйственной лавки – столько чайных свечей, сколько она захотела.

– А когда папа родился? – спросила Милли у мамы, которая смотрела в стену спальни.

Но мама не ответила. Тогда Милли пошла к тетеньке из библиотеки и спросила у нее. Тетенька эта была старая-престарая, наверно, старее всех самых старых стариков в мире. И вместе они достали из архива все старые школьные фотографии и на одной из них нашли папу: у него лицо было гладким, и светлым, и чистым – но это точно был папа. А когда стемнело, Милли прокралась из дома мимо мамы, которая сидела в одних трусах и майке и смотрела в темноте телевизор. Ночь была жаркая и душная; показывали крикет, но мама его не любила, и Милли видела, что она не смотрит; зато папа крикет любил, может, поэтому мама его включила?..

В сумке у Милли позвякивали стеклянные банки, но мама не шевелилась. Она не шевелилась весь день и только однажды похлопала ее по голове – когда Милли принесла из холодильника миску винограда и положила ее рядом. Но тем вечером, проходя мимо, Милли заметила, что все виноградинки по-прежнему на месте.

Вскоре Милли выскользнула на улицу и пошла к пустырю с высоким деревом. Забравшись на это дерево, она повесила по банке с горящей свечой на каждую его ветку. Затем расставила еще несколько свечек на земле – так, чтобы из них получилось слово «ПАПА», а под ним одну за другой выстроила все остальные. Такого длинного дефиса у нее никогда еще не получалось!

Милли зажгла все свечи и уселась на траву, потом легла на живот и подложила руки под подбородок, как подушку. Трава хрустела и кололась. Ох сухое же и жаркое выдалось лето!

Свечи на дереве мягко покачивались, а на земле – мерцали. В небе горели звезды, и теперь казалось, что они горят и на дереве, и на земле, точно Милли целый мир превратила в звездное небо. Она встала и прогулялась по своему небу, размышляя, может ли быть, что папа у себя наверху делает то же самое.

И вдруг налетел сильный ветер, как много месяцев назад, когда Милли держала в руках паука. Она услышала, как банки брякают о дерево, увидела, как несколько свечей на земле переворачиваются вверх дном, и попятилась: трава вспыхнула. Сначала огонек был маленьким, но потом стал большим, и потом стал огромным, и весь участок вспыхнул пламенем.

Милли замерла на месте. Она смотрела, как разгорается пожар и ночное небо исчезает у нее на глазах. Она попятилась к тротуару. Огонь обжигал кожу, пепел вздымался в небо, с треском лопались стеклянные банки. И она бросилась прочь – прочь! Чуть ниже по улице нашла другое дерево и забралась на самую его вершину. Улица просыпалась: появились люди, а затем и ведра с водой, и шланги, и пожарные машины. Милли смотрела на все это из своего укрытия, и никто не знал, что она там.

Когда снова рассвело, Милли пошла домой. (Все же, в конце концов, возвращаются домой, так ведь?) Там были полицейские, и они держали ее сумку, и мама смотрела на Милли так, будто была нарисованной. И у Милли болело все внутри, и она не знала, как попросить прощения, потому что в жизни не делала ничего ужаснее.

* * *

– Ну? – протянула черноволосая девочка.

А дальше все случилось очень быстро: девочка зажгла спичку, спичка вспыхнула, и девочка поднесла ее к рубашке Мэнни, и Милли попыталась остановить девочку, но было уже поздно, и рубашка Мэнни загорелась.

Милли встала и попятилась. Огонь пополз по рубашке… Бу-бум, бу-бум, бу-бум! Пламя поднималось все выше, и вот оно снова – то самое дерево! И тогда она бросилась к Мэнни… Милли не знала, как тушить огонь: она дула и махала руками, ощущая на коже горячее пламя. И это она сказала: «Папа»? Милли не помнила. Но это ее папа, ЕЕ ПАПА… И, свернувшись клубком, смотрела в огонь: «ПРОСТИМАМПРОСТИМАМПРОСТИМАМ…» – и кашляла, кашляла, кашляла…

Карл-который-печатает-вслепую

Милли лежала на полу и кашляла. Она смотрела на Карла, и у него сердце кровью обливалось. Что может быть хуже страха в глазах у ребенка?..

Мэнни загорелся – ЗАГОРЕЛСЯ! – и бармен потушил его, окатив водой из шланга. Рядом оказалась еще одна девочка (откуда она-то взялась? Откуда вдруг столько маленьких девочек?) со спичками в руках. Но мозг Карла еще не заметил связи, и Карл опустился на колени возле Милли. Она кашляла и плакала, и он коснулся ладонью ее щеки, а потом вдруг оглянулся на незнакомую девочку и крикнул:

– Что ты натворила? – Он знал, что кричать на маленьких девочек нельзя, особенно на незнакомых, но так получилось, и она тоже ударилась в слезы. А Карлу было все равно.

И тут один из мужчин подал голос:

– Полегче, приятель, это моя дочка!

Карл понял, что сейчас «приятель» было сказано с иронией, и ему захотелось отплатить той же монетой. Разве он когда-нибудь так произносил это слово? Разве он вообще его произносил? Карл поднялся и подошел к мужчине. Обнаружил, что ростом выше его – уже что-то, правда?

– Ну, приятель… – Карл сделал особый упор на последнее слово. Произносить его было сплошное удовольствие! Он решил обязательно это повторить, если, конечно, выживет.

А потом он добавил:

– Не будь твоя дочка малолетней преступницей, я бы промолчал!

И Скотти, или Джонзи, или Крашер, или как его там – в общем, мужчина, с которым Карл пил и смеялся всего несколько минут назад, вцепился ему в шею. И Карл, задыхаясь, потянул его за руки и дрожащим коленом ударил в живот. Мужчина cогнулся пополам, и на пол повалился табурет. Карл схватился за свою шею. Он не знал, каково это, когда тебя душат, и был благодарен за бесценный опыт.

– Прости, приятель, – выдохнул он.

Скотти-Джонзи-Крашер взглянул на него и зарычал – зарычал? – да, определенно зарычал. Он бросился на Карла, но Карл каким-то образом сумел увернуться – и вот они уже неуклюже носятся по бару. Скотти-Джонзи-Крашер преследовал Карла, и Карлу казалось, что он с легкостью уворачивается от каждого выпада, перепрыгивает стулья и детей, прикрывается столиками как щитами, – хотя, по правде сказать, Скотти-Джонзи-Крашер был очень уж упитанным и обгонять его труда не составляло. А потом Карл дал слабину (что поделать – это случается даже с самыми великими Мужчинами-с-большой-буквы!) и, отвлекшись, забыл уклониться от удара. И толстяк Скотти-Джонзи-Крашер схватил его за рубашку и потянул на себя. Они принялись хлестать друг друга руками, бить локтями и молотить ладонями, будто похоронены заживо и рвутся из могил наружу.

Внезапно откуда-то сверху повалила белая пена: она покрыла их с головы до ног, и они наконец расцепились, кашляя и отплевываясь, кашляя и отплевываясь.

Карл отступил и стер пену с глаз. Во время драки рана у него на ладони открылась вновь и теперь кровоточила. Голова слегка кружилась. А потом Карл поднял взгляд и через пленку пены, пота и красной пыли увидел ее – Агату Панту.

Непокорные взъерошенные волосы, одышка и огнетушитель в руках. Она смотрела на них с нескрываемой кровожадностью беспощадного воина и демонстрировала огнетушитель, как окровавленную голову, будто говоря: «Вы следующие». Выглядела она так чертовски восхитительно, что Карл не мог оторвать от нее глаз.

– Что ты наделал? – возмутилась Агата.

Из-за всего случившегося Карл совсем позабыл о Милли. Как же он мог о ней позабыть? Он показал пальцем на другую девочку, которая все еще плакала, съежившись под столом в дальнем углу зала, и сказал:

– Спроси у нее.

Милли по-прежнему лежала на полу возле барной стойки – какое маленькое тельце, маленькое тельце… и Карл подумал о Еви и о ее маленьком тельце…

Я всегда буду рядом, Еви.

…но тут встрял толстяк Скотти-Джонзи-Крашер:

– Подожди-ка секунду, приятель! – Пригнувшись, он в очередной раз ринулся на Карла и уже в следующий миг схватил его за живот и вдавил в стену.

Агата снова окатила их из огнетушителя. Карл выпрямился, вытер лицо рукавом и, собрав в кулак остатки самообладания, заявил:

– Я тебе не приятель, приятель.

– Заткнись уже! – рявкнула Агата. – Все заткнитесь! Ты! – Она ткнула пальцем в бармена. – Дай холодной воды!

Бармен растерянно моргнул.

– Ну?..

Он подскочил на месте, повозился за стойкой и достал две большие, полные воды бутылки.

– Возьми их, – велела Агата Карлу, и тот послушался, одарив бармена натянутой улыбкой.