Читать интересную книгу Потерять и найти - Брук Дэвис

К ней подбежал мальчишка с черными рисованными усиками.

– Вы обронили, мисс, – сказал он, протягивая «Книгу Старости».

Агата забрала ее, и мальчик убежал, колыхая на ветру нашейным платком. Еще несколько мгновений она смотрела, как мальчонка прыгает, молотит кулаками воздух, а затем скрывается в поезде.

– Ненастоящие усы, – проговорила она.

Агата открыла тетрадь и пробежала глазами по своим скрупулезным измерениям: «Упругость щек», «Трясучесть кожи на руках», «Расстояние от груди до живота», «Сколько раз я почти поцеловала Карла»…

– Чего? – буркнула Агата.

И продолжение все тем же незнакомым почерком: «График храпов», «Улыбчивые мгновения», «Сколько раз Карл хотел меня поцеловать», «Мои любимые лица Агаты», «Украденные автобусы»… – она перевернула страницу. «Избитые мной пьяницы». Она засмеялась, переворачивая дальше. «Кого я успела обозвать», «Каких видела Мертвых», «Как много проехала на автобусе/поезде, прошла пешком». «Люди, которых я любила»…

Рядом с последним пунктом стоял большой вопросительный знак.

Между следующими страницами кто-то заложил карту.

«Здрасьте. Вы здесь», – значилось другим почерком. Рядом была нарисована машина с красным крестиком. А возле другого красного креста, над домом, обозначенным как «Большой австралийский бар», было написано: «Они здесь».

От одного креста к другому вела черная стрелка.

«Искренне ваш, Капитан Всё».

Книга задрожала у Агаты в руках.

10:54. Агата стояла перед зеркалом в станционном туалете.

– Они не состарятся, – произнесла она, пальцами оттягивая щеки, – ведь состаримся мы, кто остались…

И вдруг закричала:

– Слишком пятнистые руки!

Затем расстегнула жакет и бросила его на пол.

– Мужские ладони! – выкрикнула она, подняв их перед собой.

Туфли полетели в стену.

– Жирные ступни! – Расстегнула блузку и уронила ее на пол. – Обвислая грудь! – Опустила молнию на юбке, пошевелила бедрами, сбросила и ее. – Пупок слишком высоко!..

И вот Агата, по-прежнему в очках, стояла в одном лифчике, трусах и колготках и смотрела на себя в зеркало, тяжело дыша от одного своего вида.

– Ноздри раздуваются, когда говорю!

Она сцепила перед собой ладони, словно признавая поражение и пытаясь найти в себе хоть каплю изящества и потерянного достоинства, однако в ее нынешнем положении не было ни того, ни другого.

– Слишком старая, – четко произнесла Агата.

Она сняла очки и положила их на раковину. Потом коснулась ладонью лица, щеки и отдалась прикосновению.

– Слишком старая, – повторила Агата, глядя самой себе в глаза.

Она вдруг поняла, что лицо Рона никогда не состарится. Она никогда не увидит его по-настоящему старым. Разве это справедливо: она, Агата, вынуждена показать миру свою старость, а он, Рон, – нет? Вышел сухим из воды.

Она ненавидит себя, свое тело… И вот уже слезы текут по ее жалкому лицу, и вот она – старая-престарая, грустная-прегрустная – старуха, и вот она ненавидит себя… ох, как же она себя ненавидит! Больше всего на свете! Одна только ненависть в груди…

Послышался шум льющейся воды, и из одной кабинки вышла женщина.

Она подошла к зеркалу и принялась мыть руки. Худощавая, но мускулистая, с длинным тонким носом, который притягивал к себе внимание.

Агата перестала кричать и, так и стоя в одном нижнем белье, растерянно замерла. Повисло неловкое молчание. Женщина продолжала мыть руки.

А потом…

– Вы куда едете? – спросила она.

– Э-э… На юго-западное побережье, – ответила Агата, как никогда ощущая свое тучное тело.

– А мы в Перт, – женщина улыбнулась и оттянула кожу вокруг глаз. – Хотим сменить обстановку. – Она высунула язык и посмотрела на собственное отражение в зеркале. – Ну, вы понимаете.

Женщина разгладила блузку, подмигнула Агате и вышла.

11:12. Вскоре, снова одетая, Агата пришла в кафе и встала в нескольких метрах от кассы, томно наблюдая за едой под аккомпанемент своего урчащего желудка.

– Нормально все? – На нее из-за прилавка смотрел мужчина.

– Да! – ответила Агата, не шевелясь.

– Чего-нибудь будете?

– Да!

Он вздохнул.

– Чего именно?

– Вон то! – она указала на блинчик с овощами. – И вот это! – И на мясной пирог.

Мужчина положил то и другое в бумажный пакет и подвинул к Агате. Затем кивнул на него.

– Всего – шесть двадцать пять, спасибо.

Агата была очень-очень голодна. Может, схватить и сбежать? Так же делают, разве нет? Она никогда не хотела ничего так сильно…

Но тут ее рот сказал:

– Я не могу.

– Не можете?..

– У меня нет… – она вздохнула.

Мужчина забрал пакет.

– У нас тут не благотворительность, дамочка.

– Я заплачу, – послышался голос у Агаты за спиной.

Она обернулась и увидела женщину из туалета. Та махала двадцатидолларовой купюрой. Улыбнувшись Агате, женщина направилась к кассе.

– Я заплачу.

– Бизнес есть бизнес, вы же понимаете.

– Отрастите себе сердце.

– Ну хватит. Давайте деньги. – Мужчина забрал купюру и звякнул по прилавку сдачей. Потом, взяв пакет, посмотрел на Агату и потряс им в воздухе. – День удался, да?

Женщина выхватила у него пакет и пошла прочь, жестом позвав Агату за собой.

– Я Карен, – она положила пакет на столик, за которым сидел какой-то мужчина. – А это Саймон, – представила она незнакомца и нежно провела рукой по его плечу.

Саймон был заметно моложе Карен, с резкими смуглыми чертами лица.

«Сын?» – предположила Агата.

Саймон игриво шлепнул Карен по заду.

«Не сын», – решила Агата.

– Здрасьте, – поздоровался Саймон. Он улыбнулся и помахал рукой.

Между зубов у него застряли кусочки хлеба. Карен подвинула стул и мягко похлопала по столешнице. Агата села и уставилась на пакет, будто ждала, что он что-то выкинет.

– Имя у вас есть? – спросила Карен.

– Да, – ответила Агата.

Карен улыбнулась.

– Тихоня. Все с вами ясно. Ну вы чего? Налетайте.

– Что вам от меня нужно? – спросила Агата.

– Ха! – ответила Карен. – Что мне нужно от женщины, которая не может заплатить за мясной пирог? Которая стоит в одном белье и кричит на свое отражение? Просто ешьте свой пирог, милая.

– Сейчас кто-то что-то про белье сказал? – встрепенулся Саймон. Он оттянул и отпустил резинку у Карен на штанах. Карен пихнула его плечом.

– Боже мой, Сайм, – она погладила его по щеке, – сколько у тебя всякой чертовщины-то в зубах! – Оба сдавленно захихикали. – Сходи приведи себя в порядок, ладненько?

Саймон встал.

– Ваше желание для меня – закон. – Он ухмыльнулся, отвесил поклон и ушел.

Агата выудила пирог из пакета и положила сверху. Затем достала вилку и нож из безупречно чистой стальной подставки, разрезала пирог на маленькие квадратики и – квадрат за квадратом – принялась есть. Она чувствовала на себе взгляд Карен.

– Хотите поговорить о том, что случилось в туалете? – спросила Карен.

– Нет, – ответила Агата.

– А можно тогда вам открыть секрет? – Карен подалась вперед.

– Нет, – повторила Агата с набитым ртом.

Карен засмеялась и еще чуть-чуть наклонилась. Потом глянула через плечо и вновь повернулась к Агате.

– Я сделала кое-что ужасное, – прошептала Карен. – И пытаюсь того… всю эту карму, или как ее, выправить, как надо. Не знаю, верю я в нее или нет, но, – она подмигнула Агате, – на всякий пожарный. Хорошо?

Агата кивнула и сказала:

– Спасибо. – А потом: – Вы никого, случаем, не кокнули, нет?

– Нет! Конечно, нет, – Карен заерзала на стуле.

– Наркотики?

– Нет.

– Оружие?

– Нет.

– Вы проститутка, так ведь?

– Нет!

– И насколько все плохо?

– На самом деле кошмар как плохо.

– По десятибалльной шкале?..

– Восемь.

Агата сглотнула и посмотрела на Карен.

– С половиной, – Карен сжала ладони. – Десять. Определенно десять. Десять. Я… я… – Она облокотилась на стол и переплела пальцы. Посмотрела Агате в глаза. – Я нехороший человек.

Агата взяла свой блин и осторожно откусила кусочек. Принялась жевать, наблюдая за Карен. Затем проглотила и вытерла рот салфеткой.

– Я… э… – Агата откашлялась и сказала громче и четче: – Я тоже человек нехороший.

Карен сдавленно пискнула, точно слова Агаты вытянули этот звук у нее изо рта. Потянувшись через стол, женщина схватила Агату за руку.

– Как думаете, а хорошие-то вообще бывают? – И крепко сжала ладонь.

Агата поглядела на руку у себя на руке. Она видела, как старость, точно полиэтиленовая пленка, покрывает кисть этой женщины. Впервые она не радовалась тому, что губительная сила старения затронула кого-то другого. Но она и не печалилась, как бывало, о собственном теле, а только лишь ощущала родство с этой женщиной, будто та была Агатой, а Агата – ею, один в один.