— О чем вы хотели поговорить со мной? — поинтересовался его величество.
— О принце Брэндоне.
— А что с моим наследником?
— Что мне писать в его официальной биографии? И как писать… о вашей супруге?
— О ней не пишите вообще ничего. Что касается наследника, то вы его биографию знаете лучше, чем я, — съязвил Фредерик. — Двадцать четыре. Скоро двадцать пять. Молод, глуп, горяч. Не может простить мне историю со своей матерью и с матерью Ричарда. Искренне считает, что я его не люблю. Сильный маг, но думает, что это не так. Любовных связей — до последнего времени не было. По крайней мере, о таких, о которых мне стоило знать… И беспокоиться.
— А о каких стоит знать отцу? — улыбнулась я.
— Это вы спрашиваете, как мать трех молодых людей уже почти пятнадцати лет? Или как ответственная по журналу сплетен? — ехидно посмотрел на меня Фредерик, и его черные глаза весело блеснули.
— Ох… — я подумала о Паше, Рэме и Феликсе.
— Хотите добрый совет?
— Конечно.
— Меньше знаете — крепче спите…
— Главное, чтобы потом не встретилась такая девочка, что обитает в приюте с ребенком. И не сказала: «Возьмите, это ваше».
— А вот что вы сделаете, если скажет?
— Урою молодого отца.
— Это, само собой. А с малышом? Хотя… Вы даже щенка выскочили из-под колес вытаскивать. И по поводу чужого ребенка переживаете.
— Это плохо? — фыркнула я.
— Главное, чтобы никто не начал вашей добротой пользоваться. Хотя… из тех, кому вы бросились помогать — нет ни одного недостойного человека. Или животного. У вас удивительная интуиция, Вероника. Это дар. Дар, столь необходимый первой даме Империи.
— А что делать с приютами?
— Не все так просто, к сожалению. Если вы возьметесь опекать детей из приютов, продавливая именно для них возможность образования и карьеры в границах Империи, то у нас будет массовый приток детей в эти самые приюты, — скептически заметил его величество. — Подумайте сами — зачем тогда небогатым семьям тянуться? Зачем матерям, у которых погибли или умерли мужья, работать на нескольких работах, чтобы дать образование детям, если есть добрая вы. А еще — щедрый я. И получается, что ребенок какой-нибудь проститутки, которого она подкинула, как котенка, будет лучше пристроен, чем, скажем, сын или дочь крестьянина.
— И что делать?
— По крайней мере, не судить о том, как мы решаем проблему с сиротами, посетив только один приют, не поговорив толком ни с детьми, ни со взрослыми, которые там по многу лет работают, — достаточно резко ответил император.
Я задумалась. В чем-то он был прав. В чем-то не замечал проблемы, потому что привык думать, что все в порядке.
— Вы обиделись? — обеспокоено спросил у меня Фредерик.
— С чего вдруг? — удивленно посмотрела я на него. — У меня просто есть мысль, и я ее думаю.
— И что надумали?
— Что я не видела полной картины. А для того, чтобы что-то предпринимать, надо понять, что происходит.
— Вот именно, — улыбнулся Фредерик.
— Только я вспомнила сейчас старый-старый фильм про учительницу. Она попала в деревенскую школу и познакомилась с мальчиком-сиротой потрясающего ума и таланта. Она возилась с ним, как с своим собственным и в один момент пыталась пристроить в хорошую школу, чтобы дать ему возможность стать кем-то.
— И что из этого вышло?
— А ничего. Никому этот ребенок оказался не нужен. Там еще один из попечителей рисовал, пока мальчик блестяще отвечал.
— И что он рисовал?
— Этого мальчика в виде пастушка, выпасающего коров.
— В смысле — знай свое место?
— Именно так.
Император рассмеялся. Весело так. Тут уж я нахмурилась — я, конечно, особа самокритичная. Наверное. Но когда над тобой потешаются — да еще так жизнерадостно и задорно… Начинаешь ощущать себя как-то странно.
— Не злитесь, — попросил его величество сквозь смех.
— Буду.
— Пожалуйста…
— Я не понимаю, чем вас так рассмешила?
— Просто я радуюсь, когда вас вижу. Вы — как глоток свежего воздуха.
— Так что писать в официальной биографии Брэндона? — про луч солнца в темном царстве, тьфу, про глоток воздуха в Империи, мне ни говорить, ни слушать как-то не хотелось.
— Завтра вам секретарь доставит необходимую информацию. И — когда сверстаете первый номер журнала — сначала мне на стол.
— Слушаюсь, ваше величество, — поклонилась я.
— Вероника! — поморщился Император.
— Фредерик!
— А теперь — вы позволите вас проводить обратно? Меня, к сожалению, ждут дела.
Мы в молчании дошли до аудитории, где были мои сотрудники и мама. Фредерик открыл передо мной дверь, улыбнулся — хлопок портала — и он исчез.
— Давайте продолжим, — проговорила я, стремительно врываясь в аудиторию. Дел было много — начать печатать новости из провинций, потом…
Но не успела я сделать шаг, как поняла, что меня затягивает в марево кем-то выстроенного портала. Я рванулась изо всех сил прочь, зачерпнула силы в перстне… Но не успела.
Миг — и я стою на какой-то практически ровной каменной площадке. Огляделась. Вокруг скалы, настолько высокие, что их практически задевают проплывающие мимо равнодушные пышные облака.
Поняла, что дышать тяжело и что мне дико холодно. Кто-то накинул мне на плечи тяжелый плащ с меховым подбоем и стремительно отступил назад, словно не желая дотрагиваться.
Сделала шаг вперед — и просто споткнулась об синий яростный взгляд графа Троубриджа.
— Вы? — обалдело выдохнула я. Вот уж кого-кого, а этого потомка аристократического рода я бы никогда не заподозрила в том, что он меня может похитить.
— Какого цвета глаза у ребенка? — голос аристократа был тихим, но от этого не менее яростным.
— Что? — взвилась я.
— Отвечайте на мой вопрос! — приказали мне.
— С чего вы мне задаете подобные вопросы, милорд? — о… мои злобные ноты вполне могли соперничать с его яростными. А страха… Страха как ни бывало. Вот ведь странно — марево неизвестно чьего портала меня действительно напугало. А вот вид разъяренного мужчины, который был намного сильнее меня — вызвал лишь гнев… Нет, все-таки я ненормальная…
— Миледи Вероника… Я повторяю свой вопрос — какого цвета глаза у ребенка бывшей экономки милорда Фицжеральда?
— Как вы посмели меня выкрасть?
— У меня не было выхода… — на мгновение опустил глаза граф, но потом опять посмотрел на меня. Я увидела беспощадность и отчаяние.
Мне бы замолчать или начать сотрудничать с ним, но испуг на меня всегда влияет как-то неправильно. Я, когда пугаюсь, становлюсь агрессивной и очень разговорчивой. Вот и теперь, умом понимая, что надо бы закрыть рот, я не могла этого сделать.