На берегу, где расположился Черная Птица, было все спокойно, как и на острове, окутанном туманом.
Спустя час индеец приподнялся с ложа и, откинув край плаща из буйволиной шкуры, покрывавшего голову, увидел Черную Птицу сидящим в прежнем положении с открытыми глазами.
— Тишина ночи многое подсказала моему слуху, — произнес гонец, — и я убедился, что такой славный военачальник, как Черная Птица, должен еще до солнечного восхода овладеть своими неприятелями и услышать их предсмертную песнь.
— Воины мои не могут идти по воде так же легко, как они ходят по суше, — возразил индейский вождь. — Люди севера не походят на людей юга, в руках которых карабин не что иное, как безобидный тростник. Они разят наповал, если видят цель.
— Кровь, пролитая Черной Птицей, помутила ясность его духа и затемнила его глаза. Бели он дозволит, я готов за него распорядиться, и его мщение исполнится к утру.
— Действуй, — отвечал вождь. — Откуда бы мщение ни пришло, оно будет мне приятно, как желанный гость у моего очага.
— Хорошо! Я скоро доставлю тебе троих охотников и того, чей скальп твои воины должны были тебе доставить.
С этими словами гонец встал и тотчас исчез в тумане.
Глава XVI
Окруженные со всех сторон врагами, скрывающимися на берету за толстыми деревьями, наши охотники не могли рассчитывать, что им удастся во второй раз, как это удалось накануне, распалить ярость дикарей. Розбуа и испанец слишком хорошо знали непримиримое упорство индейцев и не предавались тщетным надеждам на то, что Черная Птица, соскучившись от бесполезной осады, прикажет своим воинам возобновить нападение и таким образом окажется под их убийственным огнем.
Предводителю ал ахов непременно хотелось захватить белых живыми, истомленными голодом и мучениями страха — это намерение не вызывало сомнения.
Под впечатлением столь печальных мыслей трое охотников молчаливо коротали время и, судя по всему, решились скорее перетерпеть свою судьбу, нежели попытаться спастись, покинув несчастного раненого на произвол врагов. Что касаемо Фабиана, то он так же спокойно ожидал смерти, как и оба его товарища: его обманутые надежды и временное малодушие, овладевшее им, представляли ему смерть с оружием в руках гораздо предпочтительнее постыдной и медленной смерти, ожидавшей их всех от рук индейцев.
Он первый решился прервать глубокую тишину, водворившуюся на островке.
Ничем не нарушаемая тишина, царствовавшая на реке и на берегах, служила в глазах опытного канадца и его товарища верным признаком непоколебимой решимости их врагов. Фабиану же это спокойствие казалось добрым знаком, милостью неба, которой надлежало воспользоваться.
— Все вокруг нас погружено в сон, — молвил он, — не только индейцы, но и все живущее в лесу и в степи. Не благоприятна ли эта минута, чтобы попытаться пробраться на какой-нибудь берег?
— Вы думаете, дон Фабиан, что индейцы спят? — проронил с горечью Хозе. — Да, они спят, как вот эта река, которая, кажется неподвижной, во которая, однако же, катит свои волны до самого океана. Вы не успеете сделать трех шагов, как индейцы тотчас бросятся за вами в погоню. Не предложишь ли ты чего-нибудь получше, Розбуа?
— Ничего не могу придумать, — отвечал отрывисто канадец, схватив одной рукой Фабиана, а другою указывая на раненого, который продолжал вертеться на своем ложе не просыпаясь.
Это движение служило ответом на все возражения со стороны Фабиана.
— Если нам не предстоит никакого другого выбора, — отвечал последний, — то все же нам остается возможность умереть с честью, друг подле друга, сообразно нашему христианскому желанию. Если нам удастся победить, то мы будем еще в состоянии пособить этому несчастному, у которого нет других защитников, кроме нас; если же мы погибнем, то, по крайней мере, перед судилищем Всевышнего нас не будут мучить упреки, что мы пожертвовали жизнью человека, доверенного Господом нашей защите.
— Конечно, нет, — отвечал Розбуа. — Итак, возложим нашу надежду на одно провидение, сведшее нас опять вместе столь чудесным образом. Что не случилось сегодня, может случиться завтра, наши съестные припасы еще не так скоро кончатся. Что касаемо возможности дерзнуть переплыть где-то реку, то это значило бы идти на верную смерть, так как число индейцев теперь, вероятно, уже утроилось. Смерть сама по себе пустяки! Но может случиться, что мы попадем в плен, и тогда… я ужасаюсь при одной мысли о страшных муках, которые нас ждут. Единственным утешением для меня в настоящую минуту служит мысль, что я могу еще провести несколько дней вместе с тобой, любезный Фабиан, прежде чем наступит вечная разлука.
Среди приунывших охотников опять водворилось мрачное молчание. Мысль провести еще несколько часов подле своего любезного Фабиана была для старого охотника то же, что отсрочка для осужденного на смертную казнь. Но вскоре гнев до такой степени овладел канадцем, что он судорожно схватился за одно из деревьев, находящихся подле него. Под напором его могучих рук островок задрожал, как будто его основание готово было отделиться от дна реки.
— Ах, собаки! Ах, черти! — воскликнул в эту минуту испанец, не будучи в состоянии удержать крик ярости. — Посмотрите-ка, что за трюк они выкинули!
Сквозь пелену тумана начал постепенно проникать красноватый свет, подобный отражению распространяющегося пожара, приближавшегося, по-видимому, к островку. Огонь этот, казалось, скользил каким-то чудом по воде.
Несмотря на то, что поднимавшийся над рекою туман был до того густ, что его почти можно было хватать рукой, он расступался перед плывшей по воде огненной массой подобно тому, как темнота исчезает перед появлением солнца.
Не успели еще трое охотников оправиться от удивления насчет появления этого внезапного света, как причина этого явления им стала ясна.
Продолжительная жизнь в саванне и связанные с ней частые опасности выработали у канадца твердость характера, чего нельзя было сказать о Хозе, который не успел еще приобрести твердости духа. Вместо того чтобы предаваться гневу, подобно Хозе, Розбуа не изменил своему обыкновенному спокойствию.
Он понимал, что опасность, встреченная с надлежащим спокойствием, может считаться наполовину преодоленной, как бы она ни была страшна, и поэтому при приближении опасности всегда старался быть еще более хладнокровным.
— Да, — объяснил он в ответ на восклицание Хозе, — я вижу, что это такое, и вижу так же ясно, как если бы индейцы объяснили мне это заранее. Ты только что говорил о лисицах, которых выгоняют дымом из их нор; ну, так разбойники затевают с нами кое-что в этом роде: они хотят нас сжечь.