Читать интересную книгу Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. - Н. Борисов

Печальное состояние восточных церквей в конце XVI в. уже почти ничем не напоминало об их бога­том историческом прошлом. Все патриархи жили и руководили своими церквами на территориях, захва­ченных «неверными» — турками или арабами. Рус­ская церковь была единственной крупной ветвью «вселенского православия», которая пользовалась по­ложением господствующей,    государственной церкви..

Уже в конце XV в. появилась идея об особой ис­торической роли Москвы как новой религиозной сто­лицы всех православных христиан. Мысль об учреж­дении московской патриархии волновала честолюбие Русских иерархов, сулила надежды на возрождение политического суверенитета церкви. Однако на пути ее реализации существовало немало преград. Глав­ной из них была позиция константинопольского пат­риарха. Опасаясь конкуренции, сокращения сферы своего влияния, он издавна препятствовал учрежде­нию патриаршества в славянских странах — Болгарии и Сербии. По тем же причинам не желал он и по­явления нового московского патриарха.

В бурную эпоху Ивана IV русским было не до церковных споров с Константинополем. К тому же и сам царь, очевидно, не имел желания видеть главу русской церкви в достоинстве патриарха. Конфликты с митрополитами многому научили Ивана IV. Он ре­зонно опасался, что рост авторитета церковного ру­ководства пойдет на пользу его врагам — боярской оппозиции.

Мысль об учреждении патриаршества впервые была высказана московскими правителями лишь в 1586 г. Царь Федор Иванович по совету своего шури­на Бориса Годунова, искавшего союза с высшим ду­ховенством, поручил приехавшему в Москву за «ми­лостыней» антиохийскому патриарху Иоакиму разуз­нать мнение других патриархов и всего православного Востока относительно учреждения патриаршества в России.

Прошел год, а от патриарха Иоакима не было никаких вестей. Явившийся в Москву летом 1587 г. грек Николай выдал себя за патриаршьего посла и обнадежил русских вестью о том, что восточные пат­риархи якобы одобрили их замысел. Однако дальней­шие события показали, что это было далеко не так.

Еще через год, летом 1588 г., в пределы России неожиданно въехал сам константинопольский патри­арх Иеремия. Смоленским воеводам и архиерею был послан приказ всячески чтить патриарха, собирать толпу народа в той церкви, куда он захочет пойти помолиться. Одновременно из Москвы были отправле­ны царские приближенные для сопровождения патри­арха в столицу, а также для выяснения его намерений и целей приезда. Наряду с прочими вопросами послан­ным велено было выяснить: не есть ли этот Иеремия самозванец, выдающий себя за патриарха с целью сбора богатой «милостыни»? Такие случаи были до­вольно распространены в отношениях России с пра­вославным Востоком. Прежний константинопольский патриарх Феолит был только что низложен турками, и потому в Москве еще не имели ясного представле­ния о ситуации в Константинополе.

Убедившись в том, что патриарх — настоящий, недавно возведенный на кафедру, царские посланцы проводили его в Москву. Здесь он был помещен со всеми возможными удобствами на подворье рязанско­го епископа. Любопытство московских обывателей было возбуждено до крайности: это был первый в ис­тории приезд на Русь константинопольского патриар­ха. Однако Годунов распорядился держать Иеремию в строгой изоляции, под своего рода «домашним аре­стом». Вокруг подворья были выставлены крепкие караулы. К патриарху допускались лишь доверенные лица Годунова [113] .

Через неделю после прибытия в Москву Иеремия был принят царем Федором Ивановичем, а затем имел долгую беседу с Борисом Годуновым. Из речей пат­риарха стало ясно, что единственной целью его при­езда в Россию был сбор милостыни для обнищавшей константинопольской церкви. Никаких полномочий от других патриархов по вопросу об учреждении москов­ской патриархии Иеремия не имел и вести переговоры на эту тему не собирался. Православный Восток охот­но принимал московские дары, но вовсе не желал появления пятого, российского патриарха.

Уяснив истинное положение вещей, московские по­литики решили добиться своей цели хитростью и си­лой. Патриарх был вновь помещен под «домашний арест». Дни шли за днями, а о нем словно забыли. При этом Иеремию и его свиту снабжали всем необ­ходимым, приносили даже кушанья и напитки «с цар­ского стола».

Патриарх был окружен челядью, передававшей Годунову каждое его слово. Даже среди двух бли­жайших спутников Иеремии, митрополита мальвазий-ского Иерофея и архиепископа элассонского Арсения, один, Арсений, был подкуплен москвичами и сообщал им о тайных помыслах патриарха.

Годунов тонко рассчитал свои действия, проник в душу слабовольного и тщеславного Иеремии. Вско­ре патриарх, сломленный почетным пленом, в разго­воре со своими приближенными обмолвился, что он готов уступить желанию русских иметь собственного патриарха в том случае, если этот пост будет пред­ложен ему самому. Годунов приказал своим людям всячески укреплять патриарха в этой мысли. Наконец, поддавшись уговорам, Иеремия во всеуслышание изъявил согласие стать российским патриархом.

Обсуждение дела тотчас было поставлено на офи­циальную основу и перенесено в Боярскую думу. Го­дунов и бояре поставили условие: патриарх должен жить не в Москве, а там, где был «древний престол русский» — во Владимире-на-Клязьме. Отправляя Иеремию во Владимир, Годунов тем самым спасал своего ставленника московского митрополита Иова. В случае, если бы Иеремия остался в Москве, Иов неизбежно должен был покинуть кафедру.

Было и еще одно препятствие утверждению Иере­мии в Москве. Водворение в «доме пречистой Богоро­дицы» грека, чуждого русским обычаям и языку, мог­ло вызвать всеобщее возмущение. За полтора столе­тия, прошедшие со времени установления автокефалии русской церкви, на Руси успели привыкнуть к мысли о том, что греческое православие «порушилось», ут­ратило первоначальную чистоту.

Иеремия не пожелал переезжать в захолустный Владимир. Он указал на то, что по византийским обычаям патриарх всегда должен находиться при ца­ре, в столице государства.

Отказ Иеремии ускорил развитие событий. Ука­зав патриарху, что в принципе он уже признал воз­можность открытия русской патриархии и вопрос заключается лишь в том, кто именно будет патриар­хом, Годунов предложил поставить на кафедру мос­ковского митрополита Иова. Иеремия отклонил мос­ковского кандидата, ссылаясь на отсутствие полномо­чий для его поставления со стороны трех других патриархов.

За обработку Иеремии принялись государевы дьяки Андрей и Василий Щелкаловы. Обещая бога­тые дары в случае положительного решения вопроса, патриарху в то же время дали понять, что если он отвергнет просьбу московского царя, то будет до кон­ца своих дней жить в России под арестом. Спутник патриарха, митрополит Иерофей, убеждавший Иере­мию не уступать требованиям Годунова, имел беседу с Андреем Щелкаловым. Дьяк без околичностей предупредил митрополита, что если он и впредь бу­дет мешать московским замыслам, то его попросту утопят в реке.

Константинопольский патриарх понял, что он и его спутники оказались в западне. Неосторожный визит в московское царство мог закончиться для греков трагически. Сломленный духом, Иеремия согласился на все при одном лишь условии: чтобы его самого и его людей отпустили в отечество.

26 января 1589 г. Иеремия возвел митрополита Иова в достоинство патриарха. Он признал право русских и впредь поставлять себе патриарха собором местных архиереев. Любой ценой стремясь вырвать­ся из России, Иеремия обещал уговорить других вос­точных патриархов признать московского собрата.

Однако и после возведения Иова на патриарше­ство москвичи, кажется, долго колебались, стоит ли выпускать Иеремию. Его заставили съездить на бого­молье в Троице-Сергиев монастырь, затем долго за­держивали в Москве, ссылаясь на весеннюю распути­цу. Лишь 19 мая 1589 г., проведя в Москве почти год, незадачливый иерарх отбыл на родину. На про­щанье московские правители богато одарили Иере­мию. Царь дал ему грамоту к султану, в которой убеждал турецкого правителя «беречь» патриарха. Практичный Годунов навязал Иеремии и весьма де­ликатное поручение: находясь в Литве, разведать та­мошние политические новости и тайно сообщить о них в Москву.

Оказавшись на свободе, Иеремия почел за лучшее примириться со всем происшедшим, «не поднимать шума» в православном мире и действовать в интере­сах Москвы. Уже в следующем 1590 г. он созвал в Константинополе собор православных патриархов, который утвердил создание московской патриархии. Летом 1591 г. Иеремия направил в Москву тырнов-ского митрополита с известием о признании русского патриарха и с просьбой о новых пожертвованиях на нужды греческой церкви. Царь и Годунов и на сей раз не поскупились на подарки Иеремии и его послан­цу. Щедрость эта имела свои причины; новый алек­сандрийский патриарх, авторитетный и непреклонный Мелетий Пигас заявил протест относительно неза­конного, по его мнению, создания русской патриархии. Назревал крупный международный скандал. Однако русское золото, меха и «рыбий зуб», своевременно и в большом количестве посланные в 1591 г. восточным патриархам, сделали свое дело.