Читать интересную книгу Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. - Н. Борисов

Царские вопросы и ответы собора были записаны и оформлены в виде обширного сборника, впоследст­вии получившего название «Стоглав» (т. е. «состоя­щий из 100 глав»). Копии его рассылались по всей России, служили своего рода инструкцией для чер­ного и белого духовенства вплоть до 60-х годов XVII в., когда некоторые положения «Стоглава» ока­зались противоположны церковной реформе Никона и потому весь памятник был предан забвению.

Собор 1551 г. во многом напоминал собор 1503 г. Как и полвека назад, глава феодального государства поставил перед церковным руководством вопрос о законности монастырского землевладения. Однако, как некогда его дед Иван III, молодой царь и его советники из числа немногих уцелевших к этому времени нестяжателей натолкнулись на дружное не­годование иосифлянского большинства собора. В от­вете царю иерархи выразились весьма решительно: «Аще ли кто, забыв страх божий и заповеди святых отцов, дерзнет таковое сотворити (отнять у монасты­рей их вотчины. — Н. Б.) ... да будут отлучены от церкви» [108].

Потерпев неудачу в главном вопросе, царь все же заставил Макария и его окружение пойти на не­которые уступки. Уже после завершения работы со­бора было объявлено, «что впредь архиепископам и епископам и монастырям вотчин без царева ... ведома и без докладу не покупати ни у кого. А князьям и детям боярским и всяким людям вотчин без докладу им не продавать. А кто купит, или кто продаст вотчину без докладу, и у тех, кто купит, денги пропали, а у продавца — вотчина. А взяти вотчину на государя и великого князя безде­нежно» [109].

Столкновение с царем по вопросу о монастырских вотчинах не сказалось на положении Макария. На­против, царь вскоре выдает на расправу иосифлянам последних нестяжателей. В 1554 г. их предводитель, игумен Троице-Сергиева монастыря Артемий, был сослан в Соловки.

Расправа с Артемием — яркий пример того, ка­кими средствами стоявшие у власти иосифляне, в том числе и митрополит Макарий, расправлялись со сво­ими противниками из среды черного духовенства. Московский вольнодумец Матвей Башкин, оказав­шись под следствием по подозрению в ереси, назвал Артемия в числе своих единомышленников. На очной ставке Артемий отверг показания Башкина. Тогда сыскан был новый свидетель—бывший ферапонтов-ский игумен Нектарий. Он обвинил Артемия в тер­пимости к новгородским еретикам, в сочувствии к «латыни» и «немецкой вере», а также в критике пи­саний Иосифа Волоцкого. Нашлись и еще свидетели против Артемия. Впрочем, некоторые из них в ходе процесса отказались от своих показаний. Главным обвинителем и одновременно судьей выступал сам митрополит Макарий.

Старый нестяжатель на суде держался твердо и с достоинством. Когда стало ясно, что Макарий и возглавляемый им собор намерены осудить Артемия на смерть, в дело вмешался Иван IV. Памятуя о дав­них симпатиях московских государей к нестяжате­лям, царь велел сохранить ему жизнь. Артемий был приговорен к ссылке в Соловецкий монастырь, где должен был содержаться в одиночной, «молчательной келье». Ему было запрещено говорить и писать, по­лучать письма и посылки. Особый монах-надзиратель постоянно следил за тем, чем он занимается в своем «узилище». Лишь сам игумен имел право беседовать с Артемием, склоняя его к раскаянию. Впрочем, по счастью для Артемия, игуменом этим был знаменитый Филипп Колычев. Человек твердый и независимый, Филипп, по-видимому, проникся сочувствием к Арте­мию. Известно, что узник «молчательной кельи» вско­ре бежал из монастыря, переправился на материк и ушел за рубеж, в Литву. Побег из Соловков, техни­чески крайне сложный, был возможен лишь при явном попустительстве со стороны монастырских властей.

По кончине Макария его место занял «старец» Чудова  монастыря Афанасий, в  прошлом — царский духовник. Он уже в начале 50-х годов был приближен ко двору, сопровождал Ивана IV в походе на Казань. В 1554 г. Афанасий крестил царевича Ивана. Есть свидетельства его близости с митрополитом Макарием.

24 февраля 1564 г. высшие церковные иерархи совместно с царем избрали Афанасия митрополитом, а 5 марта состоялось его торжественное возведение на кафедру. В знак благоволения царь выдал Афа­насию грамоту, в которой подтверждался податный и судебный иммунитет митрополичьих вотчин.

Несмотря на осторожность и большой опыт обще­ния с царем, пребывание Афанасия на митрополичьей кафедре оказалось недолгим. Следуя давней привыч­ке московских митрополитов, он пытался влиять на выработку политической линии правительства, при­нимал участие в придворной борьбе. Вместе с бояра­ми митрополит весной 1564 г. потребовал от царя прекратить расправы с «изменниками». Не ожидав­ший столь энергичных протестов, Иван IV на время затих. Между тем в его голове уже зрел грандиоз­ный замысел создания опричнины.

В декабре 1564 г. Иван IV покидает Москву и поселяется в Александровой слободе. Перепуган­ные бояре отправились к нему, умоляя вернуться в столицу. Они беспрекословно приняли выдвинутое царем требование о разделе всей территории страны на опричнину и земщину. В опричнину отошли райо­ны, где располагались родовые вотчины оппозицион­ной боярской верхушки. Пользуясь неограниченной властью в пределах опричных земель, Иван IV высе­ляет оттуда бояр, а их владения передает своим оп­ричникам. Одновременно царь вновь обращается к казням и ссылкам как к средству борьбы с «измен­никами».

Одним из условий своего возвращения в Москву в январе 1565 г. Иван IV поставил отказ церковных иерархов и в первую очередь митрополита — который, кстати сказать, не ездил вместе с боярами в слобо­ду,— от традиционного права заступничества за опальных. Митрополит вынужден был покориться. Однако когда, по выражению современника, «воску-рилось гонение великое» на многие боярские семьи, он не утерпел и, следуя примеру Макария, стал за­ступаться за тех, на чьи головы обрушился опричный террор. Митрополит ходатайствовал перед царем за боярина И. П. Яковлева, князя М. И. Воротынского. Но времена были уже не те, да и сам Афанасий не имел авторитета Макария.

16 мая 1566 г. митрополит Афанасий под благо­видным предлогом, «за немощью», оставил кафедру и ушел обратно в Чудов монастырь. Там он прожил на покое еще несколько лет, занимаясь своим любимым делом — иконописанием. В 1567 г. именно ему было доверено «поновление» главной святыни Московского государства — «чудотворной» иконы Владимирской Богоматери.

После ухода с кафедры Афанасия Иван IV ока­зался перед необходимостью избрания нового хозяи­на «дома пречистой Богородицы». Царь искал иерар­ха выдающегося, способного освятить своим автори­тетом деятельность правительства. Спасаясь от постоянного душевного смятения, ночных кошмаров и приступов безумия, Иван хотел видеть рядом с собой подлинного «духовного отца», мудрого советника и исповедника.

Обычно кандидатов на митрополию выбирали из числа епископов или настоятелей крупнейших москов­ских монастырей. Иван IV нарушил эту традицию. Его избранником стал игумен далекого Соловецкого монастыря Филипп Колычев. Вопреки ожиданиям царя Филипп оказался одним из самых стойких бор­цов против опричного террора. В исторической лите­ратуре высказывалось мнение, согласно которому му­жественные выступления Филиппа против опричнины объясняются его личными связями с московским бо­ярством. Однако новейшие исследования этой эпохи показывают, что многие боярские роды, в том числе и Колычевы, в 60-е годы XVI в. не только не высту­пали против опричнины, но и сами принимали в ней активное участие. Таким образом, упрощенно-социо­логическое объяснение мотивов конфликта между царем и митрополитом оказывается несостоятельным.

Мы слишком обеднили бы историю русской церк­ви, а вместе с ней и историю страны, стремясь объяс­нить поступки ее деятелей одними лишь корыстными соображениями и холодным политическим расчетом. Воспитанные на каждодневном чтении Евангелия и Апостола, русские иерархи, во всяком случае наиболее искренние из них, не могли не принять ту систему моральных ценностей, тот культ милосердия и само­пожертвования, которым проникнуты эти древние книги. «Кто хочет идти за мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради меня и Евангелия, тот сбережет ее. Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (От Марка, 8, 34—36).

Отчего же не признать за Филиппом права поло­жить жизнь за истины, которые проникли ему в сердце?

Круг жизни Филиппа (в миру — Федора) Колыче­ва можно изобразить лишь в самых общих чертах. Его отец, Степан Колычев, принадлежал к старин­ному московскому боярскому роду, основателем ко­торого считался боярин московского князя Семена Гордого Андрей Иванович Кобыла. Дальними род­ственниками Колычевых, потомками того же Андрея Кобылы, были самые знатные московские фамилии — Романовы, Шереметевы, Горбатые, Образцовы.