Читать интересную книгу Яконур - Давид Константиновский

Герасим вздохнул.

— Ребята перестали вас опасаться. Поверьте мне! Но если вы рассчитывали заслужить их расположение… Скажите, сами-то вы понимаете, кто вы такой? Вы ловкач, Герасим! Вы очень много сделали для ребят, для нашей работы, но как? Ваши хитрые комбинации видны всем. И сколь бы ни были они эффективны… Поймите, вы! Великовозрастный ребенок! Важно не только что, но и как! Цель и средства, старая песня… Простите, я буду говорить красиво. Нельзя, понимаете, здание Элэл строить вдовинскими ударными методами, оно развалится! Так, Герасим, сооружают другой, вдовинский мир. Вот что вы вносите в жизнь и в ней утверждаете! Нет, точно, во мне пропал великий краснобай… Вы избрали неверный путь, забыли, что у нас иные люди, их мнение зависит не от количества полученных благ. А тактиков, кстати, везде не любят!.. Теперь вы, по мнению ребят, не опасны. Но… Пожалуй, и небесполезны. Но неприемлемы в их кругу… Не того поля ягода. Другая школа, да! Школа! Корни!..

Яков Фомич остановился, повернулся к Герасиму, и Герасим близко увидел усталое, бледное лицо.

— А ну скажите, Герасим, ведь только великая цель могла заставить вас пойти на это — опуститься до комбинаторства, обратить ум в умишко, разрабатывать пошлые хитрости, продавать свое нутро? Такая, чтоб стоило собою пожертвовать? А?.. Мура, мура. Вы делали все это только для себя. Для себя лично. Чтобы себя утвердить… Доказать себе свою собственную ценность… Да цель-то еще помельче средств будет!

Взял Герасима под руку, повел дальше.

— Вот есть хорошая цель — сохранить Элэл и его дело… А, только бы он ничего не узнал!

Яков Фомич привел Герасима к дверям читального зала.

— Есть ведь очень крупные цели… Хотите посмотреть мою тетрадь?..

* * *

Ольга потерлась носом о бинокуляр.

Это у нее от Косцовой. Ее привычка!

Металл прохладный…

Вгляделась. Изменила увеличение. Отрегулировала резкость.

Такие грозные… Усы, ноги — все в шипах. Множество ног и множество шипов на них. И шипы на хвосте. И на шипах — еще шипы. По бокам, по спинкам — зазубрины. Кругом колется. И в латах, — секция на секцию ловко заходит, точно на коленке у рыцаря. Глаза пуговками выпучены. Спинки выгнули, ну совсем будто кошки друг перед другом! Воинственные. А хребетики — темной дугой… насквозь свет идет через рачков!

Взяла иглу… Впрочем, у Тони ошибок не случается. Можно быть уверенной в статистике, если определяла Тоня.

Ольга положила иглу. Подняла глаза от бинокуляра.

Прямо перед ней в окне лежал Яконур.

«Ищите, может, что-нибудь найдете!» — сказал Столбов…

Находит.

Уже кое-что видно.

Днем — в лаборатории, вечерами досчитывала и писала дома, ночью, если была без Герасима, включала лампу и опять бралась за карандаш… В этих рачках заключалась самая суть, они составляли главное звено в природной фабрике по изготовлению чистой воды, которая работала в Яконуре. Едва различимые рачки поглощали все, что могло как-либо испортить озеро. Яконур был их творением и им принадлежал.

Рачки трудились ежеминутно, безостановочное они содержали в блестящем порядке десяток тысяч кубометров воды.

Однако все это оказывалось настолько хрупким, что любая малость была в состоянии все разрушить. Ветер перегонял рачков за несколько метров в ручей — и они немедленно погибали… А ведь ничто в принципе не было исключено: рачки могли измениться, найти себе другую пищу… — и сломалась бы вся природная цепь, чудом установившаяся когда-то в Яконуре.

Любое отклонение в том, что касалось рачков, могло предвещать катастрофу.

Стоки комбината, как выразился однажды Савчук, были тараном по тонкой и нежной цепи. Важно ведь не то, что в озеро сливалось какое-то количество грязной воды; все, сколько способен наработать комбинат, — для объема Яконура капля в море. Но как только перестанет действовать эта природная цепь — в тот же день Яконур, начнет превращаться в гигантскую помойную яму.

И вот в районе слива обнаружились рачки с увеличенными жабрами…

Затем выявились отклонения в численности рачков…

Специалисту понятно, что это означает!

Шатохину и Столбову ничего сообщать не стала, собрала из первых результатов самые показательные и положила на стол Савчуку. Они не говорили об этом, — но Ольга знала: они единодушны в том, как следует поступить с ее материалами.

Савчук понял, что происходит. Воспользовавшись отсутствием Ольги на очередном заседании совета, он сказал, что за последний месяц удалось сделать столько, сколько без Ольги не было бы сделано и за год.

Передала ей это Косцова… «Я вижу, Оля, как вы работаете. В вас появилось исступление. Иногда мне кажется, что и отчаяние. Я не знала в вас этого… Да, впрочем, как хотите»…

Бывало и отчаяние! Разве и так не ясно, что творится с Яконуром? Зачем весь этот трудоемкий анализ? Или недостаточно обыкновенных органов чувств плюс здравого смысла, чтобы понять, как Яконур губят: эти стоки, эти дымы — их вид, запах… Процесс, может, не скорый, но перспектива очевидна! Никакой науки тут не требуется. Если подходить принципиально — ее работу следует прекратить.

Но нет, научные обоснования были нужны. Им придавалось особенное значение; где-то в чьем-то сознании, в каких-то делах научность сообщала аргументам дополнительную силу…

Нужны такие доказательства?

Хорошо, она их представит.

Только… Опять… Ведь кто не хочет понять, что творится с Яконуром, для того и эти результаты бессмысленны, бесполезны…

Какой-то интерес в научном плане тут все же был, она могла видеть, как на существа, миллионы лет жившие в неизменных условиях, действуют внезапно появившиеся новые факторы; вообще, кстати, чисто яконурская картина… Однако принципиально новых знаний это не приносило.

Очень тяжело получилось с Виктором. Он занимался дном, от него ждали многого; вскоре выяснилось, что пробы со дна ничего не дали. «Ничего не дали?..» — поддразнивал Ревякин. Конечно, формулировка эта выказывала Ольгину позицию; да ведь Ольга и не скрывала ее. Пробы со дна не обнаружили никаких следов загрязнений!

Там, где раньше регистрировали пятно, теперь его не оказывалось.

Савчук был вне себя, устроил скандал, послал еще катер, с прямым указанием — найти пятно во что бы то ни стало… Ольга пожимала плечами. По материалам прошлых экспедиций, пятно на дне было не слишком крупное и не сплошное. И уже случалось: загрязнений вычерпывали иногда больше, иногда меньше. Но, действительно, чтобы пятно исчезло совсем… Притом Ольга понимала, — и Савчуку бы тоже должно это быть ясно: пятно могло просто занести илом и песком, ведь весна, половодье на Каракане!

Конечно, все выглядело бы иначе, если б это был не Виктор.

Исчезновение пятна сделалось одной из самых популярных тем институтских разговоров…

Савчук, разумеется, прав, когда говорит, что пятно на дне — наиболее убедительный довод против комбината, он и дураку доступен. Отсутствие пятна ставило их в трудное положение.

Возникнет вопрос: да было ли пятно?

Всё, кто колебался, сомневался, кого Савчуку удавалось тем не менее подстегивать к работе и тащить за собой, — начали теперь упираться. Столбов, конечно, скажет: институт выбрал всю грязь, Шатохин добавит: разве на ваши диссертации грязи наработаешь…

Ну что ж!

* * *

ИЗ ТЕТРАДИ ЯКОВА ФОМИЧА (расшифровка автора). «Эти проблемы во все большей степени начинают сейчас интересовать, в частности, биологов, потому что, по мнению многих ученых, этические и социальные проблемы, с которыми в свое время столкнулись физики-атомщики, покажутся детской забавой по сравнению с проблемами, возникающими в связи с возможным антигуманным использованием комплекса биологических наук (И. Т. Фролов). В наши дни мы все чаще и чаще задаем себе вопрос: должен ли человек делать все, что он может?.. Когда-то мы считали чем-то само собой разумеющимся, что отвечать на этот вопрос надо: „Да! Конечно!“ Теперь же, мне кажется, мы все больше приходим к убеждению, что отвечать надо: „Нет!“ Мы должны выбирать, что делать, а чего не делать (Дж. Уолд). Наука и техника разрушают этический фундамент цивилизации, причем это разрушение, возможно, уже непоправимо (М. Борн). Самая главная опасность состоит в том, что техника угрожает самому человеку… Меня тревожат страшные видения: наступит время, когда машины станут настолько совершенными, что они будут действовать без какой-либо помощи человека, машины овладеют всей вселенной, автомобили и самолеты победят скорость, радио населит воздух музыкой умерших голосов; последние люди, став бесполезными, неспособными дышать и жить в этой технической среде, исчезнут, оставив после себя новую вселенную, созданную их разумом и их руками (Н. Бердяев). С 1800 года число ученых в мире увеличилось более чем в 10 000 раз (Д. Прайс)»,