был мрачнее тучи: на выставку его достижений не пришли ни друзья-поэты, ни члены правительства, которых он официально пригласил. Вскоре Маяковский застрелился то ли из браунинга, то ли из маузера, подаренных «милым Янечкой», как называли Агранова обе «светские львицы» – Лиля Брик и Зинаида Райх. Агранов присутствовал на вскрытии тела Маяковского. Агранов был церемониймейстером похорон Владимира Маяковского. О роли любимца творческой элиты спорят до сих пор. Его дружбы искали сами, кстати, были горазды «критиковать» друг друга. Сам Мейерхольд, по некоторым сведениям, писал «жалобы» на Таирова, а Таиров на Мейерхольда. Во всяком случае, Агранова расстреляли еще до ареста Мейерхольда – в 1938 году.
Его арестовали в доме 9 по Милютинскому переулку, где он проживал, как все высшее руководство ОГПУ-НКВД: Ягода – Нарком внутренних дел; Артузов – руководитель отдела контрразведки ОГПУ-НКВД; Дерибас – руководитель секретной части ОГПУ-НКВД; Тримиссер – руководитель иностранного отдела ОГПУ-НКВД; Лурье – руководитель строительного отдела ГПУ-НКВД.
Расстреляли и жену Агранова. В 1955 году их дочь Нора подавала просьбу о реабилитации – отказали. В 2001-м – родственники получили отказ. В 2013-м – Агранов был реабилитирован Главной военной прокуратурой (от 22 января 2013), однако, 27 августа 2013 года Судебной коллегией по делам Военнослужащих Верховного суда РФ он был признан не подлежащим реабилитации.
А Лиля Брик еще успела побывать наперсницей Мейерхольда: утешала его во время романа Зинаиды Райх с Михаилом Царевым.
Надежда Вольпин: Камергерский переулок, дом 3А
Справа от здания МХТ к концу 1914 года был построен дом, первоначально предназначенный для сдачи в наем под магазины, выставки, конторы. Первая мировая война изменила его назначение: здесь разместили Белостокский военный госпиталь, который оставался в этом доме и после взятия власти большевиками. После взрыва бомбы в Леонтьевском переулке сюда привезли раненых участников заседания МК РКП (б) 25 сентября 1919 года (Школе-студии МХАТ здание было передано лишь в 1938 году).
Весной 1920 года в библиотеке военного госпиталя работала Надя Вольпин. Служба заканчивалась в 18 часов, но девушка оставалась еще и поужинать (в зарплату входили обед и ужин). В один из весенних вечеров ее поджидал Сергей Есенин, он нетерпеливо прохаживался от Камергерского до Кузнецкого и обратно. Увидев подругу, радостно кинулся к ней:
«– Вот и вы, наконец! Я вам приготовил свою новую книжку!
– О, спасибо! А я ее уже успела купить!
Сказала и тут же осеклась: глупо как! Он же сюрприз готовил. Вот и лицо сразу угасло…
– Но разве вы не хотите, чтобы я вам ее надписал? Я вас провожу – позволите?
– Конечно.
Бог ты мой, как сразу изменился тон, стал непривычно церемонным. Неужто вкось истолковал мои слова? Направляемся ко мне, по моему новому адресу, то есть в Хлебный переулок».
Камергерский переулок, дом 3А
Хлебный переулок, дом 9
Надя Вольпин
С тех пор, как прочитала воспоминания Надежды Вольпин «Свидание с другом» в 2006 году, мечтала найти этот дом, где столько связано с именем Есенина! Мать его четвертого ребенка, математика и поэта Александра, Надежда Давыдовна Вольпин прожила долгую, интересную жизнь – почти 98 лет, тесно связанную с поэзией. Писала стихи, много переводила, работала в библиотеках и Институте мировой литературы. Надежда рано ушла во взрослую жизнь, покинув родительский дом в Кривоарбатском переулке. Жила у знакомых, дальних родственников, на съемных квартирах. Ее адреса не найти в справочниках «Вся Москва». А между тем, каждый адрес Наденьки Вольпин – это место их встреч и задушевных разговоров с Есениным. Надя – одна из немногих возлюбленных поэта, с кем он делился мыслями и чувствами, и которая умела слушать. Именно адрес дома, где жила Надежда Вольпин в Хлебном переулке никак не удавалось найти. У Надежды Давыдовны сказано: «А у меня главная новость – приезд сестры, преспокойно водворившейся ко мне в комнату. Есенин стесняется при ней заходить ко мне, но, проводив до дому, не спешит проститься. Я живу на четвертом этаже. Медленно поднимаемся по отличной пологой лестнице. Здесь усаживаемся на широком, низком подоконнике. Точно в ложе. И ведем нескончаемый разговор.
Хлебный переулок, дом 9
Так уже много вечеров подряд». Примета: дом должен быть не ниже четырех этажей! Но таких в переулке несколько. Из воспоминаний Надежды Вольпин: «Но вот мы и в Хлебном. Сергей, оценивая, обводит взглядом комнату. Очень большая, в два окна – неплохо обставлена. В углу у входа красивые куранты башенкой. Против света глаза у гостя стали впрямь васильковыми. Простившись взглядом с курантами, гость подходит к столу у левого окна – квадратный раздвижной стол, но для меня он «письменный». Присаживается, первым делом выводит надпись на даримой книге. Это, помнится, была «Трерядница», а надпись такая: «Надежде Вольпин с надеждой. Сергей Есенин».
Хлебный переулок, дом 9 (вид со двора)
Девушка разочарована. Ей хотелось, чтоб слово «надежда» означало – «подающая надежды поэтесса Надежда Вольпин», но оно означает надежду влюбчивого поэта на близость. Поэтесса отчаянно сопротивляется. Уже целый год. Именно в стенах этого дома в Хлебном переулке из уст Есенина вырвалась неожиданная фраза: «В неутоленности тоже есть счастье».
«Май двадцатого года. Хлебный переулок. Пьем с Сергеем пойло, морковное, что ли, которое тогда заменяло нам чай. «Красивая комната, – говорит не в первый раз мой гость и останавливает глаза на курантах. Нет, не старинных: скорее то, что в начале века называлось «стиль модерн» (разные там розы и чайки под Художественный театр). Комната и впрямь хороша и просторна – все двадцать пять метров! «Вещи тут не мои. Хозяйка их распродает одну за другой. На очереди эти куранты». – «Нет, нет. Вы их удержите!» – «Уже просватаны». – «Не отдавайте. У вас стоят, значит, ваши. Закон!» Но знаю: по закону мне должны оставить на чем спать, стол и стул. Да и сняла я комнату по знакомству – не наживать же врага, вместо доброй хозяйки. «Она отдаст за бесценок, деньги проест, через неделю сама пожалеет. Не выпускайте их», – учит Сергей. – «С радостью бы откупила и сама да не на что. Я же их и просватала».
Понимаю: комната ослепнет, когда их увезут, эти куранты!
Есенин возвращается к окну, к столу: выбирает из <…> стопки «Голубень». Томик сам собой раскрылся на стихотворении того же названия, «ночлег, ночлег»… отчеркнута. «Что, понравилось? Или, наоборот, смутило?» – «Очень понравилось.