Сара послушно села напротив матери. Выходит, Вейн не сообщил ей правды. Интересно, как ему удалось уговорить известную своей принципиальностью графиню солгать, если та не знала реальных обстоятельств?
— Ты должна была обеспечить мне алиби?
— Верно. Вейн попросил твоего папу, но он… — Графиня опустила голову и принялась ощипывать обивку дивана. — Мы решили, что будет лучше, если это сделаю я. — Она пожала плечами. — При всех его политических заслугах я умею лгать более искусно.
У Сары промелькнула мысль о том, что матери совсем ни к чему перед ней оправдываться.
— Спасибо, мама, но в этом больше нет необходимости. Я сказала Фолкнеру правду о том, где была той ночью.
— Неужели? — Мать пристально смотрела на нее. — Решила обзавестись новым мужем, да? Ловко сработано, моя девочка, но не без риска. Такими мужчинами, как Вейн, лучше не манипулировать. Он может устроить тебе такую жизнь, что ты пожалеешь о том, что сделала.
Многие будут гадать, что в действительности побудило их вступить в брак, но лишь графиня осмелилась сказать о том, что думает, дочери в лицо. Сара почувствовала, как напряглась спина. Шея словно превратилась в стальной стержень.
— Я сделала это не ради нового замужества. Можешь мне поверить. — Сара прикусила губу. — Мне сказали, что Вейн — главный подозреваемый. Накануне вечером у него с Бринсли случилась ссора, и эта ссора произошла в публичном месте. По версии следствия, он приехал в Блумсбери и прикончил Бринсли.
— Хм. Мне эта версия кажется неправдоподобной.
— Я согласна, но мне дали понять, что если Вейн не сможет объяснить, где он находился в момент убийства, и не представит доказательств, его арестуют. Я была вынуждена сказать правду.
Графиня улыбнулась. Улыбка ей шла.
— Вынуждена? Значит, ради собственного спасения правду ты говорить отказывалась, так?
Сара не знала, что на это сказать. Мать была права. Сара пожертвовала своей честью ради Вейна.
И он был в ярости.
Если бы она спокойно и логически подумала, если бы не торопилась бросаться ему на выручку, сейчас все могло бы быть по-другому.
— Я… я поднимусь наверх и переоденусь, хорошо? — сказала Сара после неловкой затянувшейся паузы. Она встала и только тогда вспомнила, что никакой одежды у нее нет.
Пришлось переступить через себя, чтобы озвучить просьбу.
— Мама, похоже, у меня нет ни одного наряда, который было бы прилично носить в трауре. — Она окинула взглядом то платье, что было на ней. — Это платье мне одолжила мисс Коул. У тебя есть что-нибудь, что я могла бы надеть?
Графиня тут же встала и подошла к дочери. В ее глазах не было ни тени злорадства.
— Мы с тобой все еще примерно одного сложения, хотя, возможно, я несколько выше. Думаю, подобрать что-нибудь подходящее будет несложно. Пойдем в мою спальню и посмотрим, что можно найти.
Счастливая тем, что удалось избежать еще одного унижения — материнской жалости, Сара последовала за графиней.
Широкие двустворчатые двери распахнулись, и Сара едва успела отступить, чтобы дверь ее не задела.
Может, синие шторы и были новыми и стулья не всегда были обтянуты тканью именно с таким рисунком в золотистых и кремовых тонах, но в основном все было таким, как тогда, когда в возрасте семнадцати лет Сара покинула этот дом.
Она отчетливо помнила, как любила смотреть на мать, когда та наряжалась, готовясь к выходу на бал или в оперу. Наблюдать, как роскошный атлас или шелк мерцает и струится, облегая стройную фигуру графини, как, словно звезды в ночи, сверкают в свете свечей драгоценности. Помнила дразнящие экзотические ароматы материнских духов, которые Сара так хотела однажды воспроизвести. Воспоминания о том, как они улыбались друг другу в зеркале, померкли, оскверненные сделанным Сарой позже открытием: графиня наряжалась не для того, чтобы угодить своему мужу.
После того как Сара обнаружила, что происходит в материнском будуаре во время частых отлучек графа, смотреть на то, как наряжается мать, стало невыносимо.
О, мать делала все, чтобы о ее романах никто не узнал. Если бы из-за вспышки кори Сару не отправили домой из загородного дома подруги, с которой она проводила летние каникулы, Сара никогда бы не столкнулась с джентльменом, покидавшим материнский будуар.
Сара обожала отца и потому восприняла супружескую неверность матери как личное оскорбление. Как предательство. Она никому не рассказывала о том, что увидела. Но к матери в спальню после того случая больше никогда не заходила.
Сара так и не простила мать.
Графиня отпустила горничную, что, как догадывалась Сара, ничего хорошего не сулило. Это означало, что мать еще не закончила допрос. Ну что же, Сара могла ее понять. Последние двое суток и самой Саре казались фантастическими, и, вне всяких сомнений, для тех, кто знал Сару, события этих последних дней должны были казаться совсем уж невероятными. Сара предала принципы, которыми руководствовалась едва ли не всю свою жизнь, и, как и следовало ожидать, предательство это обернулось для нее катастрофой.
Внезапно Саре страшно захотелось забраться матери на колени и зарыдать, как она часто делала когда-то давным-давно, будучи маленькой девочкой.
Леди Строи раскрыла сундук и вытащила целый ворох нарядов, разложив их на золотисто-кремовом покрывале кровати. Черный цвет этих нарядов ввел Сару в еще более мрачное расположение духа.
— Черный наряд вполне может быть элегантным. Совсем не обязательно выглядеть как ворона, — говорила ей мать. — И черный цвет при твоем цвете лица, глаз и волос тебе пойдет. Тебе повезло больше, чем другим.
Сара не отвечала, она просто стояла и смотрела на черное шелковое вечернее платье, легко касаясь пальцами черного бисера, которым был расшит лиф. Вот уже много лет как она не надевала ничего столь изысканного.
— Отчего ты такая хмурая, дорогая? Только не говори мне, что искренне скорбишь по этому негодяю!
Нет, скорби не было. Сара признавала этот факт, и он ее ужасал. Она вздохнула:
— Ужасная смерть.
Графиня пожала плечами.
— Прошу тебя, избавь меня от подробностей. — Вытащив из сундука последний наряд, который упал на кровать с тихим и благородным шорохом изысканного шелка, графиня закрыла сундук. — Что ты намерена делать теперь?
— Не знаю. — Конечно, Сара помнила о предложении Вейна. Другой мог бы по здравом размышлении прийти к выводу, что лучше свое предложение отозвать, пока не поздно. Сделка эта, с какой стороны на нее ни посмотри, была невыгодна. Но Вейн был исполнен решимости, возможно, даже одержим вздорной идеей. Он не отпустит Сару.