возвращению бабушка уже утомится и ляжет спать.
Скандалы начались в сентябре, когда наступил очередной учебный год. Однажды утром я даже не смогла доесть завтрак и заснула за столом. Накануне вечером бабушка, приехав домой с работы, обнаружила на кухонном столе несколько зернышек риса и пришла в негодование: она громыхала кастрюлями и сковородками, долбила кулаком в стену, демонстративно пылесосила ковровую дорожку под нашей дверью и нараспев горланила оскорбления, замаскированные под церковные гимны.
— Я пригласила их в свой дом и принесла на кухню рис! А они устроили БАРДАК! Уму непостижимо, какие же НЕРЯХИ! Убрать не могут даже за собой! Господи помилуй! За что мне наказание такое?
Когда она угомонилась, спать нам с мамой оставалось всего час. За завтраком я постоянно клевала носом, и мама, со злостью швырнув коробку с хлопьями на стол, рывком распахнула бабушкину дверь.
— Моя дочь так не выспалась, что не может даже поесть перед школой!
— Не смей вламываться в мою комнату…
— Девочка пойдет на уроки не спавши и голодная…
— А не надо было гадить в моем доме! Ты грязнуля!
— А ты маразматичка! Больная на всю голову!
С этого времени мама не сдерживалась: каждый раз она встречала бабушкины жалобы новыми выпадами, отвечала оскорблением на оскорбление, криком на крик, грохотом кастрюль на громыхание сковородок. Я опасалась, что они покалечат друг друга, и научилась спать вполглаза, чтобы быть в курсе происходящего в гостиной.
Однажды мы с мамой катались до трех часов ночи, а когда приехали, дверь была закрыта на цепочку.
— Может, бабушка решила, что мы сегодня не вернемся?
Мама не ответила и даже не взглянула на меня. Она вонзила палец в дверной звонок и жала, пока внутри не зажегся свет и сквозь приоткрытую дверь мы не увидели направляющуюся к нам бабушку.
— Пошли вон с моего крыльца! — рявкнула она. — Мне вас тут не надо. Я больше не могу! Вы плюете на мои правила! В вашей комнате бес ногу сломит! Вы ели там гамбургеры из «Макдоналдса»! Теперь воняет на весь коридор!
— А что ты делала в нашей комнате?
— Это мой дом! Где хочу, там и хожу!
— Сейчас три часа ночи. Куда прикажешь нам деться?
— Не моя забота! — Бабушка попыталась закрыть дверь, но мама навалилась на створку, а затем, наддав плечом, разорвала медную цепочку и распахнула дверь. Мне не хватило смелости войти следом за мамой в дом и попытаться остановить ее, когда она стала бить об пол тарелки и чайники, срывать картины со стен, топтать ковры и размазывать грязь каблуками.
Я стояла на крыльце и смотрела, сдерживая слезы: если мама увидит, что я плачу, то наорет на меня. Мы уехали только после того, как бабушка пригрозила вызвать полицию. Я ничего не говорила; мамин гнев проникал глубоко в душу и долго не отпускал, и по опыту я знала, что лучше всего промолчать от греха подальше.
Следующим утром, в субботу, я пошла к бабушке, чтобы уговорить ее приютить нас еще на неделю, пока мы не найдем квартиру.
Она перестала скрести ковер и повернулась ко мне, медленно поднимаясь с колен.
— После того, как она разгромила мой дом?
— Всего на одну неделю.
— Кара, я сказала «нет»!
— Сегодня ночью мы спали в машине. Можешь ты сделать одолжение не ей, а мне?
Наконец она взяла бутылку средства для мытья посуды, оглянулась и зыркнула на меня:
— Одна неделя. Ровно через семь дней чтоб духу вашего здесь не было.
— Спасибо, бабушка.
7
День клонится к вечеру — на часах половина шестого. Бабушка замариновала курицу на завтра, для воскресного ужина. Сейчас она подметает пол в кухне, хотя там и подметать-то нечего. Однако такие мелочи не имеют для нее значения. Всегда найдется где навести лоск. В детстве меня раздражало, что бабушка бесконечно сама себе создает работу, в то время как для нее уборка равнялась противостоянию дьяволу.
— Мне надо идти, — говорю я.
— Уже?
— Скоро стемнеет.
Она прекращает подметать, прислоняет ручку швабры к кухонному столу и подходит ко мне.
— Сначала съешь булочку с сыром.
— Нет, спасибо, — отвечаю я, вставая и направляясь в прихожую. — Не хочется.
— А мороженое? У меня есть в запасе шоколадное, ты же его любишь.
— Я правда наелась.
— Да, тебе немного надо. Давай я хотя бы заварю чаю с мятой — он полезен для пищеварения.
— Я не люблю чай.
— Знаю, и все-таки…
— Бабушка, — перебиваю я, — я хочу домой.
Возникает пауза, и я думаю, что сейчас она заорет, а то и ударит меня или рискнет позвонить матери, но она только хмыкает и возвращается в кухню.
— Тебе долго ехать.
Она подходит к посудомоечной машине, открывает дверцу и выдвигает поддоны; в них громоздятся полиэтиленовые пакеты и пустые упаковки из-под маргарина и йогурта. Вряд ли бабушка когда-нибудь использовала посудомойку по назначению. Она раскладывает в контейнеры остатки жареного плантана и немного риса с бычьим хвостом, который достает из холодильника, и заталкивает все это в желтый пакет с логотипом дешевого супермаркета.
— Съедите дома вместе с мамой.
— Ладно, — тихо отвечаю я, беря у нее пакет. — Съедим.
— Ну все тогда.
Она стоит в дверном проеме между кухней и прихожей и смотрит, как я надеваю сандалии. Мой взгляд падает на цветную репродукцию с изображением ямайского рынка на берегу моря, чуть-чуть надорванную по краю, — она едва не пала жертвой того скандального вечера.
Не забудь поделиться с мамой, хорошо? — говорит бабушка.
Я киваю и стискиваю ручки пакета, ощущая вес полных контейнеров из-под маргарина и йогурта, вспоминая вес всей той еды, которую бабушка каждый раз вручала мне с собой все эти годы. Слегка улыбаясь, я поворачиваю к двери.
— Спасибо за угощение, бабушка.
Благодарности
За годы, ушедшие на сочинение рассказов из этого сборника, я много раз думала, что их никогда не напечатают; что я накопила огромное количество студенческих задолженностей во имя цели, которой никогда не достигну; что, называя себя писателем, я морочу людям голову. И сейчас я хотела бы выразить признательность всем тем, благодаря кому издание моей первой книги стало реальностью (приготовьтесь: список будет длинным).
Спасибо издательству «Хаус оф Ананси» за то, что так замечательно отнеслись к книге дебютантки, за отзывчивость, легкость в общении и восприимчивость к моим художественным предпочтениям. Отдельно от всей души благодарю Амелию Спеда-льере, которая истово верила в мою рукопись и дала мне время переработать рассказы и объединить их в сборник, прежде чем снова представлять на