ешь, — замечает бабушка, двигая ломтики вилкой.
— Иногда ем.
Бабушка хрипло смеется.
— Когда? Твоя мама не учит тебя готовить, да она и сама не умеет. Пусть у меня нет образования, но готовить я мастерица.
— Никто и не говорил про образо… — Я снова вздыхаю. — Да, бабушка.
— Я бы могла тебя научить, могла бы, да. Но ты никогда меня не навещаешь.
— Я больше не бываю в этом районе.
Она выключает плиту и переставляет сковороду с передней горелки на заднюю, освобождая место для второй сковороды, где будет жарить яичницу.
— Болтунью? А, я помню, ты ведь любишь глазунью, да?
— Бабушка, я… Да, глазунью.
Она разбивает скорлупу о край сковороды, и немедленно появляется характерный запах яичницы. Часы на стене показывают, что прошло всего семь минут.
— Кара, достань из шкафа корицу, — командует бабушка таким грубым тоном, что я чуть не предлагаю ей сделать это самой. Но она всегда так разговаривает.
Я захожу в кухню и открываю дверцы шкафа, который висит над раковиной. У этого дома странное свойство: ступая из прихожей в кухню, словно пересекаешь безопасную линию и отрезаешь себе путь отхода, — а потому я изо всех сил стараюсь выглядеть спокойной, стараюсь не показать, как колотится сердце. Я протягиваю бабушке корицу, и она посыпает ею плантан.
— А тростниковый сахар?
— Что ж, и сахаром посыплем, — соглашается она с неким намеком на улыбку в уголках рта.
Еще в детстве я удивлялась, как ей удается готовить на глаз, никак не отмеряя ингредиенты, и без единой кулинарной неудачи; этот секрет я так и не разгадала. Бабушка посыпает жарящиеся кусочки сахаром и переворачивает их.
— Как тут в районе? — спрашиваю я. — Выглядит вроде неплохо.
— Благодари Бога, что добралась без приключений.
— Тут и раньше было безопасно.
— При чем здесь безопасность? Просто я знаю, что мальчиков надо приучать к дисциплине, — отвечает бабушка, хлопоча над яичницей.
4
Второй раз мы жили у бабушки всего пять месяцев, но даже после того, как оставили ее коттедж и уехали в центр, я часто оказывалась в квартале Эглингтон-Уэст, гуляла от Марли до самой Кил-стрит. Там, куда мы с мамой перебрались, в кафе не продавали курицу по-ямайски, а в парикмахерских не умели заплетать африканские косички. Кварталы вокруг школ, где я училась, были заняты сетевыми ресторанами фастфуда и музыкальными магазинами, из чьих окон орали хит-парады последней недели. Даже крупный парфюмерный гипермаркет не оправдывал ожиданий. На полках стояли ряды муссов для увеличения объема с белыми тонкогубыми лицами на упаковках. В одном месте я спросила средство для разглаживания волос, и продавец посоветовал мне съездить в западную часть города.
— По крайней мере, в нашей базе указано, что там этот товар есть, — добавил он.
Когда я по субботам наведывалась в прежний район — в здешнюю парикмахерскую или чтобы встретиться с подругами, — мне ни разу не пришло в голову пройти чуть дальше, за магазин, к бабушкиному дому. Я даже не боялась встретить ее на улице: за продуктами она всегда ходила по воскресеньям после церкви, а в остальные дни трудилась на двух работах в пригороде и домой приходила не раньше полуночи.
Но однажды летом я случайно наткнулась на нее. Стоял жаркий июльский день, я была в бирюзовом сарафане длиной до лодыжек, но с глубоким вырезом. Когда я проходила мимо магазина футболок, у которого собрались ребята, один из них привязался ко мне, а остальные громко подбадривали приятеля, крича мне:
— Ну чего ты, он хороший парень! Дай ему свой телефон, красавица!
Я не заметила приближения бабушки, но внезапно она оказалась рядом и еще более громким и грубым голосом, чем у ребят, окликнула меня:
— Кара!
— Бабушка?
— Как не стыдно расхаживать в таком виде, с титьками наружу?
— Бабушка!
Парни постарше зажали рты руками, чтобы не расхохотаться, а несколько подростков резво вскочили на велосипеды и дали деру: строгая старушенция могла увидеть их в церкви и нажаловаться матерям, бабкам или теткам.
— Пойдем-ка со мной, — подталкивая меня своим телом, потребовала бабушка. — Какая распущенность — заигрывать с мальчишками!
— Я не…
— Молчи и пошевеливайся! Господь милосердный.
— Я ничего не делала! Они просто…
— Имей в виду, я не собираюсь растить твоего пискуна.
— Бабушка…
— Умолкни!
Только когда мы пришли к ней домой, она позволила мне открыть рот: усадила за обеденный стол и выслушала мои объяснения, вытирая кухонные столы полотенцем. Когда я закончила, бабушка некоторое время смотрела на меня, а потом сказала:
— Ладно. Так и быть.
Открыв холодильник, она достала свежую ромовую бабу, довольно ядреную: как только бабушка развернула пленку, я даже издалека почувствовала запах рома. Бабушка отрезала мне кусок и налила морковного сока.
Надо вести себя осторожнее, — проворчала она, когда я начала есть. — Если парни к тебе пристают, скажи, что ждешь своего отца или кавалера. Поняла?
— Да, бабушка.
— Вот и славно.
Я позвонила маме и рассказала ей, что произошло, — пусть лучше услышит от меня, чем от бабушки или случайной прохожей, — и через полчаса она уже сигналила у дома, вызывая меня. Однако бабушка выскочила вперед:
— Почему ты позволяешь ей так непристойно одеваться?
Мама откинула голову на спинку сиденья и вздохнула:
— На улице адская жара, и она одета по погоде.
— Видела бы ты, как мальчишки глазели на нее, Элоиз.
— Она что, кокетничала с ними?
— Я вовремя вмешалась.
— То есть, по-твоему, если бы не ты, Кара пустилась бы во все тяжкие?
— Я такого не говорила…
— Тогда перестань придираться к моей дочери, Верна. Кара разумная девочка, она умеет себя вести.
— Разумная? Как будто ты в этом разбираешься! Помнится, ты тоже была очень разумной, а в семнадцать лет забеременела!
Лицо у мамы потемнело, и она крепко стиснула руль. Не успела я и глазом моргнуть, как мама выскочила из машины, и обе начали орать прямо в лицо друг другу, не обращая внимания на любопытных соседей, с вожделением наблюдающих за скандалом через щели между занавесками. Я тоже настороженно следила за каждым жестом, надеясь, что дело не дойдет до рукоприкладства и таскания за волосы.
— Ты была в возрасте Кары, когда начала шляться по ночам!
— Еще бы, с такой-то матерью! Которая вечно вопит и помешана на чистоте…
— Я, по крайней мере, не живу в свинарнике! Где уж тебе гордиться своим домом! Ты не убираешь, не готовишь, не ходишь в церковь — ты не способна вырастить дочь как следует!
— Клянусь, если еще раз заикнешься о Каре…
— И что тогда будет, а? Думаешь, ты крутая? Попробуй-ка тронь