в кооператив; не выносила музыку, постоянно звучавшую в их доме; не выносила стулья из гарнитура, табуретки, диваны; не выносила дождь и хорошую погоду.
Юру она тоже втайне не выносила, так как он догадывался, что за всеми ее стонами и жалобами пряталось заурядное эгоистическое существо, неспособное никого любить и поэтому всем и вся раздраженное. «Болезнь жизни», — поставил он обычный диагноз…
— Поздравляю! — сказал Юра шепотом, опасаясь, что девочка спит. — А где молодой папа?
Настенька равнодушно приняла подарки и, взглянув на этикетку торта, сказала:
— Не выношу с кремом… А Гриша еще не появлялся.
Они вошли в большую комнату, и Настя смахнула пылинку с подзеркальника.
— Ну, что будем делать? — она взглянула на Юру выжидательным долгим взглядом.
— Посидим, поговорим, — предложил он с максимальным энтузиазмом. — Как живете?
— Не живем, а тлеем, — поправила его Настенька, и Юра слегка улыбнулся, боясь ей противоречить…
Возникла пауза. Юра смущенно кашлянул.
— М-да, где же Гриша? — Его беспокоил взгляд, которым Настя продолжала его изучать. — Он не звонил?
— Звонил. Ему не дали увольнительную…
— Значит, его вообще не ждать?
— Значит, вообще…
Снова возникла пауза.
— М-да, — сказал Юра, — девочка спит?
Настя не ответила.
— Мы ей, наверное, мешаем?
Настя молчала.
— Пожалуй, мне пора двигаться, — сказал Юра, опасливо косясь в ее сторону. — Грише привет от меня.
— Господи, как тошно, как тошно! — проговорила Настя и усмехнулась. — А ты двигайся…
— Чем ты расстроена?
Своим в меру участливым голосом Юра как бы преуменьшал степень ее расстройства, чтобы не быть обязанным на слишком щедрое сочувствие.
— Я?! Нисколько! Это все чудачества, чудачества! Я же для вас дама с причудами!
— Напрасно ты… — начал Юра, но Настя его перебила:
— Ах, уйди…
Он молча стал собираться, показывая обиженным видом, что уходит не по собственной воле.
— Нет, останься, останься! Прошу, побудь со мной!
Он приблизился к ней, подчеркивая, что делает это охотно и без принуждения.
— Понимаешь, эти стены, шкафы, пианино, я же здесь одна, постоянно одна! Подруги все куда-то делись, у родителей своя жизнь, Гришка в армии! Понимаешь, как невыносимо?!
— Старайся как-то… — заикнулся было Юра и тотчас замахал руками, готовый возненавидеть себя за эти слова. — Я понимаю, понимаю!
Она смотрела на него, как бы колеблясь, верить или нет.
— Юра, я же мужа не люблю. Хотела бы… но не люблю, нет! Сначала нас что-то связывало, не знаю, любовь ли, а теперь он прилипнет к своему пианино, маленький, в очках, и я смотрю… смотрю…
— Успокойся, — сказал он мягко.
— Он музыкант, а я кто? Что у меня есть? К музыке я равнодушна, ко всему равнодушна! Я просто женщина и хочу быть счастлива как женщина!
— Ты счастлива, только не замечаешь, — с усилием произнес Юра то, во что он сам едва ли верил.
— Юра! Юра! — Она все теснее и в то же время безнадежнее прижималась к нему. — Ну почему, почему?! Мне бы глоток настоящей жизни! Почему с другими что-то происходит?! Хоть бы ты меня соблазнил, что ли! — сказала она и резко от него отодвинулась. — Ладно, прощай… Передам ему твои приветы.
Глаза у нее сразу высохли.
Моросило…
— Где бы выпить кофе, а то я не завтракал, — сказал Кирилл Евгеньевич, и они перешли на ту сторону улицы, где был кафетерий. — Вчера снег, сегодня дождь! Терпеть не могу такой погоды, а вы?
Юра почувствовал желание согласиться.
— А эта маникюрша в парикмахерской, — раздраженно продолжал Кирилл Евгеньевич, — мне она внушает безнадежную тоску… Стекло залито дождем, она как-то застыла, оцепенела, взгляд пустой…
Юра едва успел взглянуть на маникюршу, но ему показалось, что он полностью разделяет впечатление мэтра.
— Вчера привезли арбузы, и на них еще не растаял снег, — сказал Кирилл Евгеньевич, переводя взгляд со стекла парикмахерской на арбузный лоток и ожидая, что скажет Юра.
— Да, зябко, грустно, — сказал он, угадывая мысли учителя.
— Вы считаете? — вопрос прозвучал чуть насмешливо. — А мне, наоборот, весело… арбузы в снегу… в этом есть шарм.
Юра спохватился, что и он так думал, но теперь исправляться было поздно.
— Не знаю… просто белый цвет… — Он сделал вид, будто пытается выразить какое-то сложное ощущение, но оно ускользало от него.
Кирилл Евгеньевич достал книжечку и что-то вписал.
— …минус три с половиной… минус восемь, — бормотал он.
— Что это? — спросил Юра, но Кирилл Евгеньевич качнул головой, показывая, что ответит позже.
Они нырнули в кафетерий. Кирилл Евгеньевич занял столик, а Юра принес две чашечки.
— Любите завтракать в городе? — спросил мэтр, ссыпая из облатки в кофе крошащийся сахар. — Утро… никого народу… столики чистые, а?
Юра подумал, что теперь уже не допустит оплошности.
— Да, очень люблю, — сказал он.
— И вас не угнетает дождь?
— О, что вы! — воскликнул Юра, убеждаясь, что моросящая погода не доставляет ему ничего, кроме довольства и умиротворенности.
— …шкала сорок шесть и три, — занес мастер в книжечку.
— Что это? — настойчиво спросил Юра.
— Цифра сорок шесть и три означает, что эмоционально вы очень податливы. В течение десяти минут мне удалось внушить вам два противоположных настроения. Это свидетельствует о текучей неустойчивости вашего «я». В вас пока отсутствует настоящий костяк.
Юра сокрушенно вздохнул.
— Не огорчайтесь… Лучше обсудим программу. — Кирилл Евгеньевич склонил бугристую голову с кольцами волос на лбу, придававшими ему сходство с Платоном. — Полный курс дизайна занимает месяц-полтора, но, учитывая, что вы довольно запущенный материал, продлим этот срок до двух месяцев.
— У нас будут лекции?
— В основном практические занятия. Я вообще не полагаюсь на теоретические источники, хотя кое-какой опыт дизайна зафиксирован в романистике.
— А в конце? Экзамен?
— Как полагается… Вернее, зачет, потому что экзаменующимся я выставляю лишь две оценки: «счастлив в жизни» и «несчастлив в жизни».
— И выдаете диплом?
— Видите ли, я лицо частное, да и зачем он вам?
— А как же я узнаю, что я личность?!
— Ну, прежде всего это замечу я, потом другие, а потом и вы сами заметите… Впрочем, — внимание мэтра отвлекла неожиданно пришедшая на ум мысль, — я бы спрашивал подобный диплом при приеме на работу, потому что производительность труда тоже зависит от счастья человека. У счастливых она выше.
Они допили кофе и вышли на улицу.
— Если вы не утомлены, я мог бы сегодня прочесть вам вводную лекцию, а потом провести сеанс у меня в мастерской. Согласны?
Юра с жаром заверил, что даже не начал утомляться.
— Хорошо, только мне надо предупредить жену, чтобы она приготовила аппаратуру. Жена мне ассистирует, — сказал Кирилл Евгеньевич.
Они приближались к будке телефона-автомата.
— Наташа?.. Не беспокойся, я позавтракал в городе… Нет, не промок… — Кирилл Евгеньевич со