Крестьяне считают меня счастливчиком: у меня есть все необходимое, работа легкая, потому им и кажется, что я живу, как в раю. Вот насколько несхожи, противоречат друг другу, взаимно исключают друг друга эти несправедливости. Вы меня понимаете?
— Понимаю, но…
— Но не согласны со мной?
— Да, не согласен.
Я сказал ему, что и сегодня, по-моему, существует солидарность, солидарность побежденных классов, и к ним невольно тянутся одиночки, люди, не принадлежащие к побежденным классам, но обиженные, справедливо или несправедливо — это другое дело. Учитель покачал головой.
— Может, вам со своей колокольни и виднее. Но у меня есть собственный опыт и, исходя из него, я не могу с вами согласиться.
— А разве не примазывались к вам и к вашей обиде всякие люди?
— Примазывались, не отрицаю. Но какое мне до них дело? Я один, обида касается лишь меня, это моя личная обида, и до нее никому нет дела. Меня изгнали из своей среды те, кого я любил. А остальные для меня не существуют, это сброд, который живет интригами, собирает сплетни и слухи, потирает руки от радости, если где-нибудь получается не так, как надо. Сброд, черт бы их взял, бессовестный сброд!
— Ондрик!..
Жена слушала мужа, не сводя с него глаз. Я видел, что она гордится им. Ее лицо просветлело, она впитывала в себя каждое слово мужа, словно воздух. И в ее предупреждении прозвучала гордость и ревнивая любовь.
— Сброд! — в ярости выкрикивал учитель. — Мерзавцы, сброд! Таких только по морде бить надо, беспощадно бить весь этот паршивый сброд!
Он вскочил, не в силах усидеть, мне показалось даже, что в гневе он стал выше ростом. Резко жестикулируя, он словно что-то втаптывал в землю.
— Ондрик, — успокаивая, окликнула его жена.
Постепенно он утих, сел и отхлебнул чаю.
— Извините, — начал он, чуть помолчав, — как подумаю об этом сброде, как вспомню, что эти люди лезут во все щели, что нет у них ничего святого, кроме собственных выгод, прямо злость берет. Я предан нашему строю, понимаете? Я раз и навсегда поверил в него, да, да, раз и навсегда. Я, знаете ли, принадлежу к тому поколению, которое теперь кое-кто осмеивает, — я строил «Путь молодежи»[7], я старый член ЧСМ[8], был на руководящей работе и прочее, и прочее. И я не стыжусь своего тогдашнего энтузиазма, ни капельки не стыжусь. Для меня все это свято, понимаете? И я прихожу в бешенство, если кто-нибудь неосторожно коснется этого святого для меня дела!
Кулаки его сжались, тонкие губы на загорелом лице сомкнулись в узкую полоску.
— Тяжело вам, — сказал я.
— Не скрою, не легко. Но скажите, кого или чего я должен держаться? За что зацепиться? С юных лет меня учили жить в коллективе, я всегда жил среди людей, они были необходимы мне как воздух. И вдруг я очутился один, словно на необитаемом острове.
— У вас есть жена, — сказал я.
— Да, у меня есть жена, и на нее грех жаловаться. Аничка хорошая жена. Но она может мне только посочувствовать. А разве мне нужно сочувствие? Я человек взрослый, сочувствие меня только обижает. Я знаю, вы скажете, что у меня есть работа. Но и тут дело обстоит не так просто. Когда-то, в самом начале, я любил свое учительское дело. А сейчас, честно говоря, не люблю. Почему? Не то характер у меня изменился, не то я слишком привык к другой работе, но есть еще кое-что, самое, как мне думается, главное. Приходилось ли вам делать что-нибудь в наказание? Говорят, труд исправляет преступников. Возможно, для людей, которые осознали свою вину, это и в самом деле единственное лекарство. Но то, что полезно для больного, вредно для здорового. Труд как наказание для меня настоящая беда. Порой я забываю с детьми обо всем. Детишки здесь бедные, но одаренные, вы не поверите, до чего они одаренные, ведь так всегда бывает: самые способные оказываются среди бедных детей. Но стоит мне забыться, только меня порадует их успех, как — хлоп! — что-нибудь обязательно напомнит: ты наказан, наказан, чему же ты радуешься? Может, ты рад, что тебя наказали и отправили в ссылку? И радость меркнет. Ну, а какая работа без радости, которую приносит успех? Напрасная, ненужная, убивающая человека работа.
Он опустил голову и задумчиво, видимо, не замечая, что делает, стал счищать присохшую грязь с высоких сапог. Мы замолчали, молчала и жена учителя, и ее личико выражало жалость и сочувствие. Небо после грозы прояснилось, полная луна опять повисла между верхушками осин. В огне потрескивало и шипело сырое полено.
— Как же все это получилось? — спросил я после долгого молчания.
Учитель поднял голову и снова задумчиво уставился на меня. Мне стало неловко.
— Извольте, я расскажу, — наконец решился он. — Раз уж начал, расскажу все. Только не думайте, что это какая-нибудь оригинальная история: по-моему, особой, пользы из нее для себя вы не извлечете, как сюжет для рассказа она не годится.
Он улыбнулся, и его загорелое лицо вдруг стало юным и очень привлекательным. Так бывает, когда сквозь разорвавшиеся тучи проглянет солнышко.
— Рассказ будет довольно длинный, не знаю, хватит ли у вас терпения выслушать. Чтобы вы правильно поняли меня, нужно рассказывать с самого начала. Если люди не в силах понять друг друга, никакие слова им не помогут. Теперь, при нынешнем общественном строе, у нас, по-моему, наступает такое время, когда во всяком деле важнее всего видеть его значение, а не внешнюю, казовую сторону. Понимаете? Конечно, это и всегда было важно, но сейчас особенно. Потому что теперь, когда голые кости обросли мясом и жирком и можно урвать кусочек послаще, появилось немало жуликов и прочих паразитов. Поэтому очень важно проверять внутреннюю ценность человека, судить о нем не по словам, которыми он прикрывается, как волшебник дымом. А как это сделать? В этом-то и заключается главная трудность. Здесь помогает лишь опыт, но для понимания человека требуется вдобавок еще и талант. Решая судьбу других, человек без опыта и таланта может даже против своей воли натворить немало бед. Искусство руководить — великое искусство, и заключается оно именно в уменье понимать человека. Не думайте, что я всегда был такой умный и всегда знал это. Только теперь, когда у меня есть досуг для размышлений, я научился делать выводы. Видите, наказание все же принесло мне пользу. Но не будем отвлекаться, я обещал рассказать с самого начала. И так, начало всей этой истории положил мой дядя. Может, вы о нем слышали? Нет? Нашу забавную