Повсюду: на звезде и на Луне.
Я сам на Невском в юношески годы
Бывал и сень бульваров посещал.
И, не чуждаясь никакой погоды,
Внимал закону шпаги и плаща.
Кутузов, возвышаясь благородно,
На Францию указывает путь.
И жест его просторно и свободно
Даёт России вспомнить и вздохнуть.
О, Невский, Невский, как ты многолюден:
Троллейбусы, автобусы, такси!
Твой день воистину велеречив и труден.
Невольно скажешь: Господи, спаси!
Корабль Петра, Ты метишь карту лотом,
И, паруса над бухтой распустив,
Паришь над Финским, Невским и вельботом.
Настроив слух на питерский мотив!
Мотив тот, ветром издавна хранимый,
Звучит над чашей мира и зари.
О, Город мой, просторный и любимый,
Не зря зачислен ты в богатыри!
Ты величав и вечно споришь с Богом,
В своём величье сам велик, как Бог.
Ты самой неожиданной дорогой
Стремишься к Богу сквозь кольцо дорог!
Благослови Его, Создатель вечный!
Стреми свой взор сквозь веси – времена,
Непобедимый, гордый, человечный,
Нацеливший в бессмертье стремена!
114
И воздушность строки, и слог, и стиль, и глубина мысли, богатство поэтического
лексикона, удивительная ассоциативность и проникновенность, сердечность, сочетающаяся с
ясностью и простотой изложения, – всё это у меня лично не оставляет сомнения в авторстве этого
произведения. Конечно, – ЭТО ПУШКИН.
Кроме того, рисунок, вышедший из-под моей руки, начертанный тонкими штрихами,
изображающий Александра Пушкина, летящего на космическом корабле над Санкт-Петербургом,
подтверждал присутствие Пушкина в любимом городе. Над кораблём был изображён фамильный
герб дворянского рода Пушкиных.
ЛЕТНИЙ САД
О, Летний Сад, чертог благоуханья,
Приют прелестных нимф и волшебства,
Ко мне плывут твои воспоминанья
На ниве таинства и естества.
Ты входишь в сердце властно и пространно,
В меня вперяя свой зелёный взор.
И, как в былом, опять мечтою странной
Наполнен дух, и вздох, и разговор.
Со мною други – вечное признанье
Талантов, верности, страданий и обид.
Благословляя Богово призванье,
Мне Летний Сад о многом говорит.
Здесь я бывал. Здесь невскою прохладой
Дышал поутру в мирной тишине.
И нынче мы с друзьями встретить рады
Тебя, о Муза, что являлась мне.
Зови, неси над каменной громадой,
Петра творенье рифмой охвати.
Мне так милы и памятны рулады
Твоих поэм и эта ножка пти****.
Со мной Есенин – внук золотоглавый
Да старший брат Свирели Саша Блок.
И мы легко перелистаем главы
Твоей страны, зелёный уголок.
Ты жив досель. Тебя не тронут годы.
Ты нежно веришь в таинство могил.
Бессмертен дух желанья и свободы.
И нынче он Поэта посетил.
Ты пережил страдания блокады.
Томит тебя безвременье потерь.
И помнят боги, люди и дриады,
Как у ворот стоял фашистский зверь
Мой Летний Сад, я уношусь в былое,
И вновь к бумаге тянется перо.
А там, где мы сидим сегодня трое,
Да будет новым, что давно старо!
115
Возносит память к дольнему причалу
Печалей, взоров, нежности, харит.
И я стремлюсь к известному началу,
Где сердце мне о встрече говорит.
О, встреча, ты вещала мне о многом:
О юности, о вере, о судьбе,
О вечной дани быту и дорогам,
О поклоненье музам и тебе,
Тебе, Мадонна, свет мой негасимый
Неповторимый, тайный и родной.
Во мне любовь к тебе неистребима
Зимой и в осень, летом и весной.
Богат я. Те богатства не считаю.
Они во мне алмазами горят.
Всё потому, что часто навещаю
Свой Летний Сад, любимый Летний Сад!
А. С. ПУШКИН, 1996 год,
через Свирель
Я никогда не присваиваю себе стихи, которые идут СВЕРХУ. Они и мои и не мои. «Мы
все вас медитируем, слетаясь»,– говорит Александр Сергеевич. Эта мысль перекликается с
высказыванием Марины Цветаевой о том, что каждый поэт – МЕДИУМ.
Кроме того, пушкинское авторство подтверждается его многочисленными подписями в
моих космических дневниках.
Примечание: *Назон – древний римский Поэт, отличающийся вольнодумством, за что и
сослан был на берег Чёрного моря, где ныне Молдавия. в Молдавию;
**Сведенборг Эммануэль – шведский учёный-мистик (17-18 в.в.); ***Наль и Дамаянти –
герои восточного эпоса, влюблённые, которые были разделены в течение долгих лет
загадочными обстоятельствами. ****Пти - (фран). маленький
ПОВТОРЕНИЕ УЧЕНИЯ
Итак, шёл 1990 год. У меня уже возникло 15 тетрадей-дневников, которые содержали
разговоры с Космосом. С Космосом не безликим, а с конкретными любимыми мною людьми:
моими родителями, с Поэтами, с некоторыми политическими деятелями, с учёными, с
философами.
В эти годы, начиная с 1989 года, я вновь взялась за перечитывание произведений А. С.
Пушкина, А. А. Блока, А. А. Ахматовой, М. И. Цветаевой, С. А. Есенина, И. А. Бунина и других
наших классиков.
Одновременно интересовалась произведениями Елены Петровны Блаватской, Елены
Ивановны и Николая Константиновича Рерихов.
Старалась изучить историю правления любимого мною Петра Великого, полюбила его
ещё больше, поняла, что исторические судьбы Императора и первого Поэта России – Пушкина
крепко связаны невидимыми нитями событий, явлений, фактов.
Все эти люди стали, по существу, моими близкими, родными, необходимыми для моего
дальнейшего духовного роста, для осмысления всего, что меня окружает, для осознания миссии
Человека на Земле и познания его дальнейшей – посмертной жизни, в очевидности которой я уже
не сомневалась.
В моих 15-и тетрадях – дневниках уже были небесные стихи Пушкина, поэмы-диалоги с
Есениным, многочисленные разговоры с родителями.
Они постоянно ведут меня по Космической стезе, устроив у себя дома, на планете Душ,
литературную гостиную.
116
Сюда, по обоюдной со мной договорённости, приглашают знакомых нам Поэтов для
прослушивания стихов, для обсуждения проблем творчества, для разъяснения устройства
Мироздания, что в начале наших встреч было особенно трудным для моего восприятия, как для
человека, воспитанного в атеистическом духе.
Терпеливо и настойчиво родные продолжают меня воспитывать, помогая осознать себя не
только гражданином Земли и России, но ГРАЖДАНИНОМ ВСЕЛЕННОЙ.
ГЛАВА ПЯТАЯ
НОВЫЕ ЧУДЕСА
И вот однажды на рассвете, это было 29 сентября 1990 года, я, просыпаясь, каким-то
внутренним зрением чётко увидела образ Петра Первого.
Его фигура вырисовывалась в овале. Изображение было чёрно-белым. Я отчётливо
увидела его волевое лицо, напряжённый взгляд тёмных глаз, которые были устремлены на меня.
В правой руке Пётр Великий держал зажжённую свечу, настойчиво протягивая её мне.