— Вик, ну прости. Виноват. Я же тебе сказал, что ты здорова, а когда точно выяснил, что твой бывший заплатил за фальсификацию заключения, у тебя был нестабильный эмоциональный фон и, как следствие, обострилась угроза.
Зернов подходит сзади и обнимает меня, прижимаясь грудью к спине. Тепло и приятно, но я правда обижена на него, поэтому расслабиться и разнежиться себе не позволяю.
— Ви-и-ик, — тянет приглушённым глубоким голосом, от которого я обычно таю. Знает это и пользуется, гад. — Правда, я виноват. Прости.
Только я вздыхаю, чтобы что-то ответить и уже перестать дуться, как он разворачивает меня и нападает на мои губы. Сразу напористо и с желанием. Скользит большими пальцами мягких ладоней по скулам, одним цепляет губы, а потом ныряет в волосы и запрокидывает мою голову назад. Хочется застонать, что я, в общем-то и делаю, потому что сдержаться невозможно.
— Опять дразнишь, — шепчу, не открывая глаз, когда он лёгкими поцелуями прихватывает то мою верхнюю губу, то нижнюю.
— Почему же, — мурлычет довольным котом, — разогреваю.
— Это жестоко, учитывая, что надо ждать.
— Так не надо.
Распахиваю резко глаза и смотрю на него с сомнениями.
— У тебя всё хорошо. Кровоток давно восстановился, беременность протекает нормально. Нет причин для полового покоя.
А ведь действительно, в последние два посещения, такого мне Дарина Фёдоровна не предписывала в консультативных листах. Витамины, прогулки, полноценный сон — как и раньше, но никакого полового покоя. Я не спрашивала, конечно, всё ждала середины второго триместра. Захар же не дурак, вредить собственному ребёнку не станет.
— Нет так нет причины, — улыбаюсь и с жаром отвечаю на следующий поцелуй.
Я получаю невероятное удовольствие. Какое-то особенное. То ли мужчина столь желанный, то ли во время беременности тумблер ощущений выкручен на полную, но меня воспаряет так высоко, что я теряю связь с реальностью. Каждая ласка даёт столь мощный отклик, что в теле будто рождаются искры. Вспыхивают одна за одной, наполняя меня светом и радостью от близости с любимым мужчиной.
Да, именно так — любимым. Осознание давно клубилось, а это будто вода после волнения стала идеально чистой и кристально прозрачной, и через неё теперь очень хорошо всё видно. Я люблю Захара. Всем своим некогда настрадавшимся сердцем и всей соскучившейся по счастью душой. Люблю и жажду быть с ним так близко, так плотно, чтобы даже песчинка не могла протиснуться между нами.
В его глазах я вижу столько же обожания. Мне не страшно сказать о чувствах. Поэтому, когда пик высшего наслаждения рассеивается, я утыкаюсь носом в его чуть влажную от пота шею, вдыхаю сильный, вкусный мужской запах и шепчу:
— Я тебя люблю.
Замираю, не дыша. Ему не обязательно отвечать, мне достаточно слышать, как уже было сбавлявшее обороты сердце снова забилось быстрее.
Зернов сгребает на шее мои волосы, тоже немного влажные, тянет носом глубоко, прижимаясь к затылку и запрокидывая мою голову себе на плечо, а потом целует. Остро, мокро, страстно.
— Я хотел первый сказать, — шепчет в губы. — Но ты как всегда опередила. Я тоже люблю тебя. Люблю, Вика. И тебя, и дочь, которую ты под сердцем носишь. Обеих люблю больше жизни.
Что ещё нужно от жизни женщине? Когда твоему сердцу вторит ещё одно маленькое внутри, а сильные мужские руки так бережно и по-хозяйски прижимают к широкой груди. Когда взаимно. Когда надёжно. Когда вот так честно и по-настоящему.
Тогда и еда вкуснее, и сон слаще, и жизнь ярче. И хочется мечтать.
* * *
Второй триместр действительно более спокойный и гладкий. Токсикоз ушёл бесследно, живот ещё небольшой и сильно не ограничивает. Мне уже не хочется постоянно спать, а подушка не кажется магнитом для моей чугунной головы. Сил прибавилось, настроение стало ровнее, работоспособность почти вернулась на прежний уровень. Конечно, я больше столько стараюсь не работать. Нужно полноценно отдыхать, гулять, питаться, о чём мне постоянно напоминает мой доктор. И я сейчас не о Дарине Фёдоровне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Илья со мной на работе только здоровается и то через зубы, а мне и такое приветствие выдавить сложно. Обычно киваю, чтобы коллеги меньше судачили и вопросов задавали, и на этом всё. Мне ни к чему с ним воевать. Как я уже сказала: приоритеты не те. Не лезет ко мне, и хорошо, я не лезу к нему. Работе это не мешает, мы ведь особо не пересекаемся.
Захара я тоже не стала расспрашивать, как он с ним разобрался тогда. Решила побыть девочкой и дать возможность мальчикам разобраться самим. Предполагаю, что без помощи Котовского тут не обошлось, но выяснять подробности просто не имею желания.
Вместо интриг и разборок я лучше сконцентрируюсь на малыше и наших с Зерновым отношениях.
Комиссия в облздраве рассмотрела вопрос Захара, но как любые бюрократы, выводы сделала удобные для себя. К сожалению, начмеду роддома была спущена настоятельная рекомендация снять Зернова с должности заведующего родильным отделением. И как Ульяна Денисовна не билась за него, как не пыталась отстоять, ничего у неё не вышло. Обидным стал ещё тот факт, что руководить родильным назначили даже не Дарину Фёдоровну, а Жестякова, а её отправили в патологию. Захар, конечно, расстроился, даже разозлился, но взял себя в руки и вышел из отпуска на место рядового врача отделения.
Как подбодрить его и успокоить я не знаю, поэтому просто нахожусь рядом, чтобы поддержать. Зернов мог бы, конечно, уйти на полный день в «Импульс-мед», вести практику только там. Его бы с руками и ногами забрали, заведующая клиникой звала, но он не из тех, кто, столкнувшись с трудностями, так просто отступает. Захар любит свою работу. Новые люди приходят в этот мир, и его призвание помогать им сделать первый вдох.
Мама за меня очень порадовалась, когда узнала, что мы с Захаром теперь пара. Правда сперва я выслушала претензию и обиду, потому что узнала она об этом не от дочери, а от… тёти Гали. Та без всякой задней мысли позвонила маме поболтать. Теперь они частенько общаются, заезжают в гости друг к другу и только Бог знает, что обсуждают.
На новый год снег не выпал. Жаль, очень хотелось. Захар обещал, что на следующий год мы обязательно съездим в годы, но в этом ему первого января на дежурство, а одну он меня в глубоком положении не отпустит. Да я одна бы никуда и не дёрнулась. Никто не говорит о лыжах, просто хочется побыть в зимней сказке.
Новогоднюю ночь мы проводим вдвоём. Стукнулись бокалами под бой курантов, съедаем по бутерброду с икрой и умащиваемся на диване смотреть кино под мерцание разноцветных гирлянд на окне. На улице начинают взрываться фейерверки, раздаются крики радости, визг, хохот. А нам так хорошо и спокойно. Так тихо и радостно.
А ещё я почувствала её — нашу малышку. Будто кто-то легонько дёрнул беззвучную струну. Думаю показалось, но потом это повторяется, и снова. Я вскакиваю, замираю, прислушиваюсь. Захар сначала пугается, но потом понимает, обнимает меня, положив ладони на живот, и мы долго-долго стоим у окна, наблюдая за новогодним весельем снаружи.
27
Так приятно, наконец, снять зимнюю куртку и надеть что-то легче. Хотя в полной мере говорить о лёгкости в этот период мне не приходится. Второй триместр пролетел, начался третий. Поначалу отличий я и не видела, но уже к двадцать восьмой неделе стала замечать, что передвигаться, делать обычные бытовые дела да и просто обслуживать себя стало труднее. Малышка уже была размером с небольшую тыкву и, если верить приложению, весила около килограмма.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
К тридцатой неделе, когда пришло время оформлять декретный отпуск, я начала замечать, что сначала к вечеру, а потом и к середине дня мои ноги стали отекать. Обувь казалась плотноватой, пришлось покупать на пару размеров больше.
Дарина Фёдоровна назначила мне компрессионные гольфы, надевать которые оказалось тем ещё квестом. С утра я встаю, принимаю душ, потом лежу минут пятнадцать с ногами на стене, и только потом натягиваю гольфы. Тоже с ногами кверху.