— Ваше место уже заняли. А мы, оставшись здесь, должны позаботиться о местном гарнизоне.
— Мы готовы, сир.
— Этого недостаточно. Муштруйте своих людей, берегите припасы и привлекайте к работе женщин и детей. Даже самые немощные могут латать одежду, носить хлеб, собирать пули для мушкетов.
— Ваша светлость, — мягким, как шелк, голосом заговорил де Понтье, — есть ли вести от дона Гарсии де Толедо?
— Ничего, что могло бы стать основанием для надежды. Его превосходительство вице-король, как и прежде, желает нам всего наилучшего.
— Он мог бы пожелать выслать нам необходимые войска, если бы мы оказали ему большее почтение.
Потаенный гнев Лакруа вырвался наружу.
— Вы бы предпочли поцеловать его зад и отправить ему наши галеры?
— Брат Большого Креста, я не припомню, чтобы Иисус так же отнесся к своим ученикам в Гефсиманском саду.
— Кто же ваш учитель, де Понтье?
Ла Валетт поднял руку, и в зале воцарилась тишина.
— Пока наши братья сражаются и погибают всего в полумиле отсюда, мы не допустим разлада. Вы должны хранить верность ордену, а не самим себе. Направьте свои усилия в нужное русло.
Члены совета одобрительно постучали по своим скамьям. Великий магистр прав: сила в единстве, в сплоченной борьбе против врага и совместных трудах в грядущие недели. Вскоре начнут осыпаться стены Биргу и Сенглеа, священное сердце ордена испытает на себе всю мощь турецких пушек. Вражда неуместна и опасна.
Приор Гарза сложил руки в молитвенном жесте.
— Братья, наша святая обязанность защищать эти стены совпала с благоприятным временем. Близится одно из величайших таинств нашей церкви, праздник Тела Господня. Памятуя о Его жертве, мы должны трудиться во имя Его благословения и исполнить Его завет.
— Верно говорит наш брат приор, — согласился Ла Валетт, кивая. — Мы обязаны отпраздновать сие событие с радостью и благоговением в сердце. Мы станем просить Господа даровать нам победу и искупление грехов. Мы закалимся для грядущих испытаний. Ступайте, обойдите посты, проверьте, все ли в порядке.
В последнее время его светлость выглядит измученным и довольно ослабшим, размышлял изменник. Яд может сломить человека. Но имеются и прочие неотложные дела, отнимающие время и силы. Предатель был рад оставить позади душные прения совета, прогуляться по стенам Сент-Анджело и послушать оглушительный рев канонады, доносившийся с противоположной стороны Большой гавани. Словно бальзам на сердце!.. Наивные глупцы из Священного собрания вечно молят Бога о помощи, но им никогда не узреть истины. Какое ужасное огорчение! Пока они болтали, он действовал. Они просили об избавлении, он же затягивал петлю на их шее. Праздник Тела Господня. Если они жаждут таинств и чудес, он их предоставит. Вскоре они предпримут последнюю опрометчивую попытку доставить в Сент-Эльмо подкрепления, и он, как и прежде, оповестит турок. Нужна лишь сигнальная лампа. Когда форт падет, начнется продолжительная осада Биргу. Предатель оказался в наиболее выгодном месте, чтобы обеспечить победу. Столь легкую и столь необходимую…
Изменник достиг узкого лестничного марша, ведущего к пороховому складу. Часовой вытянулся по стойке «смирно», стараясь казаться бдительным. Одно доброе слово успокоило его. Предатель прошел внутрь. Он всего лишь обходит посты, проверяет, все ли в порядке.
Глава 8
— Стоять на месте! Держать позиции! — кричал Гарди, бросаясь в хаос падающих тел и рубящих клинков.
Меч и сжимавшая его рука были скользкими от крови, которая твердым слоем запеклась на лице и обшитой пластинами куртке. Кристиан не останавливался. Они бились уже не за Сент-Эльмо и даже не за свои жизни, потому как и форт, и сами они были обречены. Нечто более отчаянное заставляло их сражаться. Их обуяло исступление, безумный восторг, что возник в предвкушении желанного и скорого итога, возможности наконец обрести покой и почить в числе павших.
Последний бой: долгие утомительные июньские дни, которые последовали за атакой айяларов и отсчитывали время вспять перед финалом. Защитники форта бились врукопашную, жили впроголодь, в любой момент ожидая, что волна турок поглотит их и покатится дальше на Сенглеа и Биргу.
Передовой отряд османов отступил. Но придут другие — нащупывать слабые места, подтачивать оборону. Они расположились неподалеку. Отводя войска, они оставляли позади еще нескольких изрубленных христовых воинов и оглушенных, разорванных на куски солдат. Зрелище не для брезгливых и слабодушных.
Подле опрокинутой пушки собралась одна из нескольких небольших групп избитых, но выживших людей. Они лежали или, низко склонившись, сидели рядом со своим оружием, перевязывали раны и шепотом молились, изнемогая под полуденным солнцем. Останки в окружении останков. Вот один из рыцарей тщетно пытается выправить молотком покрытый вмятинами личник венецианского салада[21], но затем отбрасывает шлем в сторону. Вон там солдат пробует изодранными руками схватить иголку, чтобы зашить кожаный камзол. Гарди опустился на колени перед почерневшей бесформенной фигурой полковника Маса и поднес тыквенную бутыль с водой к тому месту, где когда-то был рот.
— Пей, друг мой. Ты должен пить.
— Зачем, Кристиан? Ты опасаешься, как бы я не умер от жажды? — Там, где уже не было лица, все еще сохранилось чувство юмора — смесь, порожденная близкой кончиной. — Не стоит возиться с куском угля.
— На меня тоже страшно смотреть, полковник.
— Однако, как я погляжу, ты добыл еще больше золота и носишь еще больше колец и безделушек. Ты навлечешь на себя гнев и ярость турок.
— Таково мое намерение, полковник. — Подняв руку, Гарди заставил драгоценный металл сверкать под слоем ссохшейся крови. — Они спешат ко мне, как пчелы на мед.
— Притягательность, неподобающая мужчине.
— Которая убивает врагов.
Полковник зашелся сухим лающим смехом, а его тело затряслось от боли. Он полежал немного, хватая ртом воздух и отрывисто дыша, глаза уставились вперед сквозь сгоревшие веки. Гарди откупорил небольшую медную фляжку.
— Опий, полковник. Еще один дар язычников. Несколько капель утолят боль.
Рука отвела сосуд в сторону.
— Я стою на пороге смерти, Кристиан. Я не пойду через райские врата одурманенным.
— Вы пойдете в рай вместе с нами.
— Большей чести для меня и быть не может. — Голос раненого затих, погрузившись в безмолвие, а затем вновь пробудился: — Мы сражались достойно, Кристиан.
— Мы сражались, как и было приказано.