в том и будешь скитаться по параллельным мирам. Горе распухшим от воды утопленникам и сгоревшим заживо.
В одиннадцатом веке красивый и наряженный покойник получал в объятия обгорелую жену. Ожог на месте лица. Сгоревшая заживо и красавец, похороненный со всеми почестями. Трупные пятна закрыты деловым костюмом. В том измерении все деловые и прекрасные. Шикарный деловой приём.
Мёртвые встают из могил, отряхивают с костюмов землю и, прогуливаясь между захоронений, берут бокалы с мартини с деревянных, грубо сколоченных столов. Пузатые и вытянутые хрустальные бокалы в изящных забальзамированных руках.
Наряженные дамы и кавалеры ведут светские беседы.
– А видели брошь на её шее? Да, у той, которую хоронили вчера. Её муж предприниматель. Умерла от остановки сердца. Застала мужа с любовницей.
– Да, так грустно.
Дама с пышной причёской кивает молодой особе в длинной строгой юбке и кофте. При жизни она носила только джинсы, юбки терпеть не могла, а после смерти её нарядили по всем правилам. За тонкой чертой всем суждено меняться. Последняя дань людям – позволить им одеть тебя, как им хочется.
– Мой муж до встречи со мной хранил чистоту, представляете?
– А я ему говорю: «Зачем ты пришёл?» А он сидит, что-то думает своё.
– А кто эта дама в синем костюме?
– Нет, я заметил это раньше, а он пришёл позже.
Гул потусторонних голосов. Мужской бас вытекает из женского сопрано, баритон растворяется в теноре. Женские голоса преобладают. Мужчины чаще молчат.
Скрюченный палец, обвитый жирными складками, выбирается из кармана. Цепляясь ногтём за ткань, подтягивается и, словно гусеница, ползёт по животу к моей груди, пробирается по шее к подбородку. Сквозь щетину пробирается к губам, раздвигает зубы и проскальзывает в рот. Расширяется, утолщаясь, и трансформируется в язык, водит по нёбу.
Ночь поглощает меня, сжав мои рёбра в своих лапах. Отгрызает куски мяса и ворочает жадными челюстями, перемалывая мои дни.
Вечность не прощает ошибок.
Глава 13
Так пусть же вороньё меня когтями рвёт
И печень жрёт, чтоб желчь не клокотала…
Шарль Кро
Память – всегда боль.
В восьмом классе мы искусственно вызывали клиническую смерть. До обморока давили руками на солнечное сплетение.
Один вставал к стене. Другой, накрыв ладонь левой руки ладонью правой, давил в область груди.
По телу разливалась неторопливая слабость, в голове мутнело, на глаза накатывала пелена, как при лёгком опьянении. Мы становились легче и, казалось, вот-вот взлетим. У смерти был приятный вкус.
Мы покидали реальность, и так не хотелось возвращаться обратно.
Но был ещё страх не проснуться. Поэтому старались потерять сознание раньше, чем способность соображать.
Тебя окутывают мягкие волны, тебе давят на грудь, веки становятся тяжелее медных монет, кислород покидает вены, вытекает из пальцев, струится по плитке на полу. Грязно-зелёные стены подъезда расширяются, гудят голоса друзей, ноги подкашиваются.
Умирать не хотелось. Хотелось ненадолго потерять контроль над собой. Ровно настолько, чтобы знать, что есть возможность вернуться в тело. И водку пили по той же причине.
А взрослые пьют, чтобы забыться.
Ты валишься на пол в следы от сотен ботинок. Друзья подхватывают тебя и волокут на свежий воздух.
Когда очнёшься, на тебя посмотрит ночь.
На лавке у подъезда, ты изучаешь звёздное небо. Веки по-прежнему тяжелее медных монет, но что-то изменилось. Что-то стало по-другому. И друзья стали ближе. Вот они – рядом. И где-то в сердце возникает любовь к любой детали вселенной: пошарканным доскам под тобой, манящим звёздам, листьям на ветках берёз и окнам панельных домов.
Твой друг наклонился над тобой и спрашивает:
– Как ты?
Встряхнув головой, ты перекатываешься на бок, свешиваешь ноги с лавочки и садишься. Голова опущена, предплечья на бёдрах.
– Всё нормально? – спрашивает меня Андрей Краскин.
– Как в танке после взрыва.
– Путём. Кто следующий?
Опыт умирания дают таблетки «Димедрол». Он гораздо хуже, чем искусственные обмороки.
У всех своя доза: кому-то хватает двух таблеток, кто-то съедает шесть.
Через двадцать минут ты превращаешься в большой отёк. Как будто отлежал всё одновременно. Непослушные руки и ноги, и голова, прибитая гвоздями к подушке. Передозировка вызывает галлюцинации, ни один орган не слушается, мозг тяжелеет, рискуя взорваться от давления.
Тогда лучше всего лечь спать.
Обшитые войлоком стулья, книги и шкаф окутывают тебя, трогают щупальцами, кружатся, набирая обороты. Одеяло давит на грудь. Ты мечтаешь о сне, но желудок мечтает вылезти наружу. Язык распух, как влажная губка. Комната вертится всё быстрей и быстрей. Хорошо хоть родителей нет в квартире. А то бы они сидели верхом на шкафу, грозя кулаками с высоты и зыркая на тебя из-под очков.
И так длится до тех пор, пока не уснёшь.
Мы покупали «Димедрол» упаковками по пятьдесят таблеток. Одному человеку хватало упаковки в среднем на полторы-две недели.
В девяносто третьем в обиход вошли наркотики. Колоться было модно, наркоманов уважали и боялись, как людей, которым доступно что-то, что в нормальном состоянии никогда не увидеть и не понять. Ходили слухи о сказочных видениях и нечеловеческих возможностях, полученных под действием наркотиков.
Первое время наркоманы смешивали «Димедрол» с «Пентальгином» и пускали смесь по вене. Вскоре перешли на ханку. Героин и кокаин был только в зарубежных фильмах. Все слышали о герыче с коксом, но никто их не пробовал.
Наш двор баловство с наркотиками миновало. Зато двор с Верхушки кололся вовсю, и мы боялись приближаться к нему.
Через полгода по наркоманам прокатилась чумная волна. Они умирали один за другим. Умер от передоза Лис, умер мой сосед из квартиры напротив. Это были старшаки, абсолютный авторитет. Наркотики потеряли свою привлекательность.
Но анашу по-прежнему курить было модно.
С появлением киосков (универсальных магазинов, в которых продавалось что угодно, начиная от мыла с колбасой на одной полке и до книг о Тарзане) и «комков» (комиссионных магазинов) купить алкоголь подростку стало легче.
Больше всего мы любили лимонную водку. Её можно пить прямо из горла, не закусывая. «Бренди», «Асланов», спирт «Royal» – прилавки ломились от изобилия. По телевизору бородатый Распутин подмигивал нам с этикетки бутылки. Страна ушла в длительный запой, и мы последовали за ней.
Пиво оставалось экзотикой, а пивного алкоголизма просто не существовало. Но начинали путь по дороге пьяниц мы все с вина.
В десятом классе восьмого октября, придя с уроков, я застал дома на кухне пьяного брата, его отца и бутылку «Агдама».
Мне обрадовались.
– О, Саша, заходи.
Дядя Коля наполнил мой бокал.
– У тебя племянница родилась. Ты теперь дядя.
Я пил невкусное вино и пытался представить себя дядей. У меня никак не получалось. Ну дядя. И что?
Отец брата отключился за столом, а мы с Пашкой отправились к брату в общежитие. По дороге мы купили четыре пол-литровые бутылки.
Вслед за нами появились мама с тётей Викой. Они обнаружили вино в холодильнике, попытались узнать у брата, откуда оно появилось и для чего. Пашка на любой вопрос или кивал головой в знак согласия, или мотал, когда был