— Правша, — комментирую я.
— Есть носки?
— Ща.
— Тока чистые.
— Ого, ну вы и задачи ставите, товарищ командир. Мы когда последний раз стирались?
— Я — давно, а ты — в субботу. Не жмись. Дай оте понтовые, с «Каптерки». Высокие.
— Итальянские?
— А фиг его знает, чьи они. Давай быстрей, не задобвуй.
Я шуршу пакетиками, копаясь в носках, Вася подбирает с пола УЗРГМ и уныло его рассматривает. Дождь окончательно стихает, и мы слышим гомон людей, вылезших из палатки. Удивительное дело, как мало нужно для счастья — просто чтобы дождь прекратился. Хотя бы временно. Пока Вася меняет носки, открываю фейсбук.
— Ого, мля.
— Шо там?
— Прессуха семь-два выложила наш видос с горящей бэхой и написала… щас… о, вот. «Військовослужбовці сімдесят другої бригади підбили БМП ворога… бла бла бла…». Ну и так далее.
— Ээээ… Не понял.
— Отож. При всей любви к «семьдесятдвойке»… Мы — сорок первый.
— Окремий. Мотопіхотний.
— Отож. Ладно… ща пойдем к блиндажам, позырим, потом подумаем над этим. По большому счету — неважно, хотя… ну блин. Так, ты куда гранаты складывал? Мартин. Мартииин!
— А?
— Ты тока там в комментах не напхай никому, воин фейсбучный.
— Ээээ… поздно.
— Вже возмутился?
— А то.
— Опять гнать на нас будут.
— Пока меня нема — нехай меня хоть бьют. Так, напомню, говорил один великий, не побоюсь этого слова, героический лейтенант. Ну тебе не пофиг? Шо они меня, из армии выгонят?
— Мозги иметь будут.
— Нас иметь — шо небо красить. Или краску не завезли, или лестница короткая, — говорю я великую армейскую мудрость. Я вообще ее часто говорю.
— Так мне ж мозги иметь будут. А не «нам».
— Ты командир, тебе по штату положено. А я — хто? Я сержант, недолік, абізяна мобілізірована, шо с меня взять?
Мы жили в странное время, сами не осознавая этого. Мы жили в той реальности, когда создавался, формировался, укоренялся в мозгах и расползался из армии по всей стране огромный пласт украинской армейской субкультуры. Совковые традиции, перемешанные с измененным сознанием мобилизованных, политые суржиком, сдобренные пылью и приправленные послемайданной реальностью. Запеченные во вспышках ГРАДов, доведенные до кипения в бесконечной минометке и густо посыпанные стрелкотней. Это Збройні Сили, детка, взболтать, но не смешивать, и — смачного. Сможем ли мы потом по-прежнему общаться со старым окружающим миром? «Ну конечно», — думал тогда я.
Потом оказалось — нет.
Возле третьего блиндажа стоит группка комков грязи, в которых с трудом угадываются некоторые военнослужащие второй роты сорок первого батальона. Комки грязи кричат друг на друга, и больше всех — на Мастера. Мастер вяло отбивается. Рядом с Мастером курит Леша Скиртач в чистеньком пикселе, за его спиной Президент, в красивой, но холодной флиске, громко ржет.
— Рота, ставай! — гаркаю я.
Фигуры дергаются, но остаются на месте. Ну да, ну да, наших этим не проймешь.
— Шо случилось, граждане военнообязанные? Чего орем? — весело интересуется Вася.
— Та це жопа, — говорит высокий комок рыжей глины, в котором угадывается Лом. — То його як людину просили півчаса, борщ доварить… Нє, каже, ілі щас, ілі нікогда!
— Та вы задолбали со свои борщом, — заводится Мастер. — Как людей прошу — убери его на пять минут, колонем камень и все. Нет, мля, надо обязательно…
— Воу-воу, ваенные, палегше, — поднимает руку Вася. — Давайте по очереди…
И естественно — после этого говорят сразу все.
Лом варил борщ, и, как всегда, в ужасающем количестве. Нет, ооо, не так просто, сначала мы послушаем, как он искал дрова, сушил их, разводил костер… чистил картошку, крошил зажарку. У меня уже живот начинает подводить от такого подробного рассказа. Потом Лом принялся куховарить, а в десяти метрах от него Мастер, копая блиндаж, обкопал огромный камень. Забутовал полкило тротила, воткнул УЗРГМ и по-честному пошел к Лому предупреждать.
Лом стал насмерть. Сначала доварю — потом подрывай. Мастер настаивал, Лом не сдавался. В поддержку Ломтику вылезли Ляшко и Хьюстон, облили презрением стиль Мастера копать блиндаж. Мастер расстроился, призвал чуму на оба наши дома, пошел, мявкнул в рацию условное «своячок» и подорвал глыбу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
На Лома, Ляшко и половину Хьюстона низвергся водопад грязи. Потом на Мастера низвергся водопад матов. Потом вылез Президент и начал ржать, и так ржал уже пять минут. Котел с десятью литрами борща, чистенький, прикрытый от взрыва удачно росшим деревом, пыхтел на гаснущем костре. Камень раскололся, и это было самой прекрасной новостью. Теперь можно было повыбрасывать куски гранита из будущего блиндажа, еще день-два на «вкопаться на два штыка», подровнять — и можно перекрываться.
— Капец, — говорит Вася. — Мастер!
— Я их предупредил, — бурчит Толик.
— Капец… Ладно, все живые — и хорошо. Итого — четыре блиндажа почти готово. Все, через два дня сворачиваем палатку. Бо комбат если увидит, будет точно капец.
— Кхм, — говорит Леша Скиртач.
— Жги, — поворачивается Вася. — Добей меня танцем. Один дебил камни взрывает. Еще три бегают вокруг, бо борщик варится. Санчо кашляет так, шо в Докуче сирену каждый раз включают. Мартин херами пресс-службу «семьдесятдвойки» обкладывает. Давай, наваливай.
— Ничо я не обкладываю, — обижаюсь я. — А чего они наш видос выложили?
— Тебя Родина сюда послала видосы снимать? Лайки спать мешают?
— Не бурчи.
— Кхм! — громче говорит Леха.
— Леша! Ты вот вырядился, як в Волноваху. Когда наряд? Замерзнешь в кацавейке.
— Не наряд, — почти печально говорит Леша. — Дембель. Все, пацаны.
И мы молчим. Леша — последний, наверное, человек из четвертой волны в батальоне, уезжает на дембель. Он уезжает, а мы остаемся. Странное это чувство… нет, не зависти… наверное, даже радости. Кто-то из наших уедет домой. Мы останемся, и завтра будет то же самое. И послезавтра. И послепослезавтра. И, наверное, всегда.
— Когда поезд? — интересуется Вася. — Комбат плюсанул? Вечерним, сегодня? Шмот собрал?
— Оооо, поїздочка нарисовується, — улыбается Ляшко сквозь вязкую глину. — То я з вами, ладно? Заїдемо у магаз? То й на трасі нормально, нє обязатєльно в АТБ.
— Не, — говорит Леша и поправляет очки. — Другая схема нарисовывается. Комбат за мной заедет.
— Когда?
— Сказал — скоро. — Леша пожимает плечами.
— Мля, — говорим мы с Васей хором.
— От блін і заїхали в магаз, — огорчается Ляшко.
Мастер хмыкает и отходит. Президенту становится скучно, и он отходит к центральному посту «Чарли», там сидит кто-то из «брони» и уныло смотрит на рацию.
Мы с Васей переглядываемся. Едет комбат. Это как будто ты гулял с друзьями дома, а потом вдруг вспомнил, что мама возвращается из командировки именно сегодня.
— Херррасе повага, — я сильно толкаю Леху в бок, и он чуть не падает в грязь. — Целый комбат за тобой приедет. Сурьезна ти людина, товарищ военпсихолог.
— Та не гони, при чем тут я. Ты вже совсем загулялся, — трет бочину Леша. — Комбат заедет, бо мы «бэху» раздолбали.
— А. Ну да. Точно. Долбаные блиндажи, совсем из головы вылетело… Броня! Броняяя! — я кричу на «Чарли». — Комбат до нас їде, смотрі нє протупі! І каску вдінь!
— Потом вдіну! — отвечает Рома и машет рукой. — Нє боїсь, нє пропущу!
Ну естественно — он пропустил.
Немного позже
Комбат набирает Васю с трассы, за десять минут до приезда и за пять — до того, как включается сепарская «зушка». Хлопки-хлопки, перерыв, опять хлопки. Вася, постояв возле блиндажа и послушав шуршание пуль, идет поговорить с Санчо, который кашляет страшнее и громче любой «зушки», а потом зачем-то лезет в капонир к генератору.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я стою на краю капонира и шуршу листиками «штатки»: Лешу Скиртача нужно убирать из нарядов, это значит — все снова перекраивать. От же ж блин… Тока расставили, блин, тока сошлась ведомость.