вам.
Я наконец-то взглянул на нее. Значит, вот ты какая, До-Ре-Ми. Спереди ее норковая, или соболья, или из меха морской выдры – не спрашивайте, я был не в состоянии отличить кролика от енота – шуба была распахнута, открывая взору черное платье из шелка или полиэстера. Роста она была невысокого, но крошечной не выглядела. Личико тоже маленькое; если бы не густой макияж – наверное, впервые после смерти ее мужа, – на него, пожалуй, приятно было бы смотреть.
Я встал:
– Мистер Вулф сейчас придет, так что вы увидите нас обоих. Могу я взять вашу шубку?
– Я пришла к вам, – повторила она, выдавливая кривую улыбку. – Мне многое о вас известно из ваших книг и со слов Лили Роуэн.
– Тогда вы должны знать расписание мистера Вулфа. Он спускается в кабинет ровно в одиннадцать и будет, безусловно, рад с вами побеседовать. – Я сделал шаг к ней. – Позвольте вашу шубу.
Она помедлила, но потом повернулась ко мне спиной. Я принял шубу и положил на диван, а когда повернулся, Дора уже сидела в красном кожаном кресле. Наблюдая за мной, она произнесла:
– Вы выше, чем я представляла. И намного, намного суровее. А Лили считает вас милым.
Вот зачем врать-то? Лили вовсе не считает меня милым. Она что, пытается ко мне подольститься? Зачем ей это надо? Времени на ответ у меня не оказалось. Лифт со скрежетом остановился внизу, и пришлось спешно придавать лицу нужное выражение. Вулф не должен заподозрить, что я разгадал загадку; нечего тешить его самодовольную личность.
Он прошел к столу и развернул кресло так, чтобы сидеть лицом к посетительнице.
– Я пришла к Арчи Гудвину, – заявила она, громче и тверже, чем в прошлый раз.
– Это мой дом и мой кабинет, миссис Бассетт, – ответил Вулф ровно.
– Мы могли бы уединиться в другой комнате.
Я не имел ни малейшего понятия о том, каков его хитрый план. Быть может, он просто хотел посмотреть на нее и услышать ее голос; с него станется встать и уйти на кухню.
– Я работаю на мистера Вулфа, миссис Бассетт. – Если он услышит в этой фразе издевку, так даже лучше. – Поэтому я передам ему все, что узнаю от вас. Можете говорить смело.
Она повернулась ко мне. Глаза у нее были красивые, карие, чересчур большие для такого маленького личика. А когда наносила макияж, она не потрудилась наклеить накладные ресницы.
– Я хотела спросить у вас о своем муже. Из газет и телевизора я поняла, что полиция думает, будто его смерть, его убийство, как-то связана с гибелью того официанта. У которого потом дочь погибла… А он умер здесь. – Она перевела взгляд на Вулфа. – В вашем доме.
– Так и есть, – подтвердил он. – Что именно вы хотели узнать о своем муже?
– Ну… я… – Она откашлялась. – Прошло пять дней, почти неделя, а полиция до сих пор ничего не говорит. Я подумала, что, возможно, вы что-то расскажете. Они ведь решили, что вы что-то знаете, и арестовали вас за отказ сотрудничать. Может, вы расскажете… – Она неопределенно повела рукой. – Что вам известно.
– В таком случае вы приехали зря, мадам. Я просидел в тюрьме двое суток, но полиция от меня ничего не узнала. Скажу вам вот что: убийство вашего мужа и гибель официанта действительно связаны, это я знаю точно. Как и смерть той женщины. Разумеется, я мог бы нагородить гору лжи, но сомневаюсь, что это принесет пользу. Не исключено, что это вы способны мне кое-что поведать. Если вам будет проще, даю слово, что не стану ни о чем извещать полицию или кого-то еще. Я вам это обещаю, и мое слово нерушимо.
Она пристально посмотрела на Вулфа, раскрыла было рот, но потом плотно сжала губы и взглянула на меня:
– Мы можем уединиться в другой комнате?
Я встал. Порой решений принимать не нужно, даже подсознательно – они приходят сами.
– Конечно. У меня наверху. Шубу можно оставить здесь.
Лифтом я пользуюсь в лучшем случае раз в месяц, причем никогда в одиночку. Выпуская миссис Бассетт в прихожую, я пожалел, что на стене нет зеркала и я не вижу лица Вулфа. За последние пару дней я немало размышлял над его поведением, пускай теперь он помучается, размышляя над моим. Пока лифт полз вверх, пока мы шли по коридору, заходили в мою комнату и я закрывал дверь, мои мысли, вообще-то, должны были сосредоточиться на миссис Бассетт и на том, как мне с ней держаться, но ничего подобного. В воображении я все рисовал себе физиономию Вулфа.
Она выбрала манеру общения за меня. Стоило мне повернуться, как она меня обняла. Сначала положила руки мне на плечи, потом обвила шею, прижалась лицом к моей груди, и ее плечи задрожали. Гм… С женщиной в ее положении гадать, что это значит, попросту бесполезно. Может, она намекала, что мне следует сорвать с нее одежду, а может, всего-навсего ухватилась за ближайшую опору, чтобы не потерять равновесия. Но было откровенно глупо держать собственные руки по швам, поэтому я обнял ее в ответ и погладил по спине. Минуту спустя я осторожно похлопал ее по нижней части спины, как бы задавая вопрос. Крепче меня обнимать она не стала, и это был своего рода ответ.
Дрожь в плечах прекратилась, и я сказал:
– Это можно было устроить и внизу. Он бы поднялся и вышел. А я бы принес вам чего-нибудь из кухни. Здесь ничего нет, только вода.
Она оторвалась от моей груди и выговорила:
– Не хочу воды. Я хотела вот этого. Чтобы вы меня обняли.
– Не преувеличивайте. Вам требовалось, чтобы вас кто-то обнял, но не обязательно я. Но это было приятно. Присаживайтесь.
Она ослабила хватку. Я снова похлопал ее по спине, затем развел руки и взял ее пальцами за запястья. Она отодвинулась, выпрямилась, даже откинула челку со лба и поправила меховую штучку, лежавшую на ее волосах. В моей комнате было два кресла – большое возле лампы для чтения и поменьше, с прямой спинкой, у маленького столика. Я аккуратно направил ее к большому креслу, а малое придвинул поближе.
Она пришла сюда, теряясь в догадках, и с догадками же ей придется уйти. Конечно, я хотел бы узнать от нее многое, а объятия и дрожащие плечи доказывали, что мне не составит труда ее разговорить, однако, поступи я так, она поймет, сколь многое мне известно, а этого допускать нельзя. Еще рано.
– Прошу простить, миссис Бассетт, – сказал я, усаживаясь, – что могу предложить вам только дружеские объятия. Если вы