такие мгновения проявляется нечто особенное, голос звучит так, словно она вот-вот запоет, но сама Лили этого не замечает. Она пригласила меня проходить в логово, а пару минут спустя присоединилась ко мне с бутылкой шампанского и двумя бокалами.
– Поставила в холодильник, когда ты позвонил, – пояснила она. – Надеюсь, успело охладиться. Ну, насколько все плохо было?
– Да так, терпимо. Я сидел на койке, закрывал глаза и воображал, что сижу перед камином в твоей Поляне, а ты жаришь стейк на кухне. – Я выдернул пробку. – Мими бокал не полагается?
– Она ушла в кино. А насколько все плохо сейчас?
– Хотел бы я знать. По-моему, мы выкарабкаемся, но шансы оценивать не буду. – Я разлил шампанское по бокалам.
В логове была дверь на террасу; я приоткрыл ее и выставил бутылку наружу.
– За всех, начиная с нас, – проговорила Лили, мы чокнулись и выпили.
– К слову, о шансах. Будь цветочные лавки открыты, я пришел бы с тысячью алых роз. Помнишь, я давал тысячу против одного, мол, До-Ре-Ми никогда не пожалеет, что рассказала тебе о Бенджамине Айгоу? Что ж, это было глупо с моей стороны, поэтому я задолжал тебе извинение.
– А почему она должна пожалеть?
– Как-нибудь объясню, надеюсь, что скоро. На самом деле я напросился в гости по трем причинам. Во-первых, мне нравится смотреть на тебя. Во-вторых, надо было извиниться. В-третьих, я подумал, что ты согласишься ответить на парочку вопросов о До-Ре-Ми.
– Она терпеть не может это прозвище.
– Ладно, пусть будет Дора Бассетт.
– Что за вопросы? Она пострадает, если я на них отвечу?
– Возможно. Смотри, ее муж был убит. Потом убили твоего любимого официанта. Затем его дочь. Не исключено, что я пойму, кто все это сделал, если ты точно перескажешь мне, что говорила Дора Бассетт, когда спрашивала обо мне. Вот это я и хотел спросить. Что она тогда сказала?
– Я же тебе пересказывала, разве нет?
– С твоих слов, ее интересовало, виделась ли ты со мной после смерти ее мужа. А во второй раз – выяснил ли я, кто подложил бомбу в пальто Пьеру.
– Ну да, так и было.
– Точные фразы ты не запомнила?
– Сам знаешь, что нет. Это ты у нас как магнитофон.
– А Ниро Вулфа она упоминала?
– Может быть, но я не уверена.
– А еще кого-нибудь? Сола Пензера? Фреда Даркина? Орри Кэтера?
– Нет. Она спрашивала про тебя. Слушай, Эскамильо, мне это не нравится. Думаю, ты догадываешься почему. Я тебе уже говорила. Я не в восторге оттого, что ты частный сыщик, но ты меня не привлекаешь ни как брокер, ни как профессор из колледжа, ни как дальнобойщик или киноактер. Ты мне нравишься просто как Арчи Гудвин, и тебе это хорошо известно.
Она допила шампанское. Я отставил свой бокал, наклонился, снял с ее ноги домашнюю туфельку – синий шелк или что-то вроде того, расшитый золотыми нитками, – плеснул туда пару унций шампанского, поднес ко рту и выпил.
– А ты мне нравишься вот как. В следующий раз оставлю лицензию дома, если у меня ее не отнимут. Пока временно приостановили.
Глава 14
Укладываясь в постель во вторник вечером, я сознавал, что утром мне предстоит что-то сделать; оставалось понять, что именно. Но я знал наверняка: когда Вулф спустится из оранжереи или к ланчу, меня в доме не будет. Открыв глаза утром в среду, я мгновенно сообразил, где мне следует быть в одиннадцать часов и чем конкретно заняться. Очень удобно иметь в голове собственного председателя совета директоров, который принимает решения, пока ты дрыхнешь. В одиннадцать я буду в спальне покойной Люсиль Дюко и стану искать улики. Там должно быть что-то, иначе расследование грозит затянуться на недели, а то и на месяцы.
Я бы охотно удрал сразу после завтрака, но было бы неразумно тревожить Белый Передник, теперь известную как Мари Гарру, прежде чем она покормит старенького папашу Дюко и подкатит его кресло к окну в гостиной, а сама примется за исполнение своих прочих повседневных обязанностей. Потому, допивая вторую чашку кофе, я сказал Фрицу, что уйду в десять тридцать по личному делу, и попросил передать Вулфу, который уже поднялся в оранжерею, что к ланчу меня ждать не надо. Фриц уточнил, нужно ли отвечать на звонки, и я ответил утвердительно. В конце концов, свободу слова никто не отменял.
Кабинет на несколько дней оказался заброшенным и нуждался в уборке. Кресла, на которых никто не сидел, покрылись слоем пыли. Накопилась целая груда бесполезной корреспонденции. Вода в вазе на столе Вулфа откровенно пованивала. Ну и прочее в том же духе. Короче, в половине одиннадцатого уйти не удалось. В десять сорок я забрал из коробки для наличности десять банкнот по двадцатке, записал в расходной книге «АГ. 200. 06.11» и закрыл дверцу сейфа. А когда оглядывался, пытаясь понять, не забыл ли чего, в дверь позвонили.
Ну да, в «Газетт» было несколько ее фотографий, а одну опубликовала «Таймс», однако я уверен, что узнал бы эту женщину, даже если бы никогда не видел. Со стороны миссис Харви Бассетт было настолько логично и естественно навестить нас, что, когда какая-то женщина взошла на наше крыльцо, это по определению должна была быть она. Забавно, вчера вечером я преодолел пешком пару миль, чтобы расспросить о ней Лили Роуэн, и нате вам – она явилась к нам собственной персоной.
Я открыл ей дверь и поздоровался, а она сказала:
– Я Дора Бассетт. Вы Арчи Гудвин, я знаю.
С этими словами она вошла в дом и уверенно двинулась по прихожей.
Как ни крути, мне бы радоваться, что она пожаловала, но я не радовался. Уже почти двенадцать часов я твердо знал, что встреча с ней сделалась необходимостью, однако предпочел бы сам выбрать место и время этой встречи. Раз Вулф поднялся в оранжерею, спустится он только в обычное время, а на часах всего десять сорок восемь. Если блюсти правила, надо либо сходить за ним самому, либо позвонить в оранжерею с кухонного телефона, но уже больше недели правила никто не соблюдает. Поэтому, войдя в кабинет, я даже не посмотрел на Дору, стоявшую посреди помещения, а устремился к своему столу, сел и подтянул к себе телефонный аппарат.
Вулф ответил быстрее обычного:
– Да?
– К нам пришла миссис Харви Бассетт. Я ее не звал. Возможно, вы вызывали?
– Нет. – Он помолчал. – Я сейчас спущусь.
Когда я повесил трубку, Дора проговорила:
– Я пришла вовсе не к Ниро Вулфу. Я пришла к