Читать интересную книгу Прорыв - Григорий Свирский

От метро до Президиума Верховного Совета, через подземный переход, максимум три минуты ходьбы. Наума аж заколотило: -- Зайдем в дверь Президиума или повяжут на дороге?

Движутся настороженные, "на нерве", широким шагом, с трудом преодолевая желание ускорить его, а то и припустить бегом. Видят боковым зрением: "хвосты" торопятся со всех сторон, но вроде... не за ними идут. Непонятно! Но -- дай Бог! Зашли в приоткрытую кем-то заскочившим до них дверь Президиума Верховного Совета в десять часов пятнадцать секунд. Только один изо всех опоздал, устроили ему позже головомойку.

Вскоре выяснилось, почему появились "хвосты". И Наум, и Геула, и Володя Буковский, которого она держала в курсе "еврейских планов", предупредили иностранных "корров", чтоб те в десять ноль-ноль крутились у здания Президиума Верховного Совета СССР. "Корры", увешанные фотоаппаратурой или магнитофончиками, стали подходить и подъезжать и, естественно, привели свои "хвосты". "Корры" не ведали, зачем они спешат к Президиуму, а "хвосты" понятия не имели, куда мчат "корры" в такую рань. Однако изобилие "хвостов" заставило почти всех ускорить шаг. В дверь Президиума влетали с круглыми глазами, точно от овчарок спасались. Заскочить бы, а уж обратно как Бог даст!..

Меир Гельфонд, едва вошли, достал из бокового кармана пиджака незапечатанный конверт с письмом. Шепнул Яше: -- Ты подашь? Яша только головой мотнул, мол, подавай! Пока не вырвали из рук!..

Точно в десять часов двадцать секунд Меир Гельфонд подал письмо. За его спиной жарко дышал Яша... Пока шли, Меир, что там говорить, боялся. Вся жизнь рушится. А новая... начнется ли новая?.. Ощущение страха исчезло -- он точно помнит это -- в то мгновение, когда он, пройдя в конец зала к окошку, подал документ и мордастый чиновник в окошке пробежал глазами их письмо-заявление. Не дочитав" он скользнул взглядом по подписям, увидел -"коллективка", и не по частному делу, и на круглой щекастой физиономии появились откровенные злоба и страх. У того страх появился -- у Меира пропал. Наум-гранатометчик чертов, каким был невозмутимым, таким и остался. Во всяком случае внешне. А с Яшей Меир переглянулся: увидел, у Яши тоже, видать, отлегло только сейчас.

Они боятся нас! Они боятся нас! Это чувство охватило и уже не отступало весь день, колыхнувший чашу весов...

В канцелярии стояли армяне, подавшие заявление на выезд в Америку, две немки. И тем, и другим отказали. Лица у немок были белыми до синевы. Армяне стояли с опущенными плечами, как побитые. Господи, как они глядели на Меира, на Яшу, на Наума, громко здоровавшихся с друзьями. Эти, шумные, похоже, ничего не боялись. Оказывается, возможно и такое. Немки задержались в дверях, не веря своим глазам. Какой-то оазис бесстрашия, энтузиазма, дружеской общности, веселья... Смеются!..

А как не смеяться, когда добежали! Смех был, естественно, нервный, но тем более громкий, заразительный. Инженер Фима Файнблюм, бородатый "ястреб", рассказывал, как они договорились встретиться с друзьями на Комсомольской площади, у вокзалов, и там сразу две шляпы взяли их на прицел. Сопровождали до самых дверей Президиума. Похоже, "шляпы" не успели позвонить начальству, а может, начальство, на еврейское счастье, вышло в туалет или Андропов вызвал. Некому было пресечь... "Мы летели, как ветер!" -- ликовал он.

Чтоб не толкаться, не мешать никому, отошли к стенам, отдыхая, переводя дух. Наум пересчитал -- 24 человека.

-- Кого нет? -- воскликнуло несколько голосов. -- Сергея Гурова нет! Сергуни! -- отозвался кто-то.

-- Придет через два часа, если нас к этому времени не заметут, -сказал тучный эстрадный певец, и все засмеялись понимающе.

-- У него лекции до трех. В четыре он будет здесь! -- пояснил Яша.

-- Знаем мы эти лекции! -- захохотал какой-то пухлолицый парень с ухоженной старомодной "приват-- доцентской" бородкой. -- "...себе Наумович", наверное, с другой стороны Манежа смотрит в морской бинокль -- берут или не берут?

-- А ты кто такой? -- налетел на него Наум, забыв, что это он сам обозвал сводного брата -- "...себе Наумович". -- Привели, так сиди и не булькай!

Все еще толпившимся в дверях немкам и армянам было сказано: "Пра-ай-дите!" И они немедленно исчезли. Остальным, конечно, тоже было предложено "па-акинуть помещение". Подали прошение и все!

В ответ хлынуло такое разноголосье, что чиновник машинально попятился за свой заборчик с калиткой. Оттуда появился вскоре начальник канцелярии, нечто пустоглазое, упитанно-безликое, в жестко отутюженном, как у танцора, костюме. Начальнику было заявлено Меиром Гельфондом, что они не желают говорить ни с одним чиновником.

-- Требуем председателя Президиума Верховного Совета СССР Подгорного или кого-либо из членов Президиума Верховного Совета СССР! -- повелительным тоном произнес Меир Гельфонд, держа в руке за тесемки армейскую ушанку. Наум шагнул вперед и добавил:

-- Встреча будет коллективной. Со всеми 24-мя участниками!

Начальник канцелярии попросил, преодолевая испуг и ярость, разойтись по домам! В ответ все разошлись к стульям, стоявшим у стены, и уселись, давая понять, что разговор на эту тему бессмысленен.

Тогда чиновники как бы перестали обращать на евреев внимание. Но во взглядах их горела злоба, которую они и не скрывали. За внутренней дверью гебисты поставили магнитофон; он работал, не переставая, записывая каждую реплику, кашель, чихание. "Интересно, на сколько часов рассчитана бобина?" -- сказал самому себе Наум и поднялся, чтоб исследовать гебистский магнитофон; сразу несколько рук схватили полы его мятого пиджака, усадили.

Когда Яша вышел в туалет (туалет был за дверью приемной), один из гебистов двинулся сзади, прошипев:

-- Я бы вас всех задушил! Яша обернулся к нему круто: -- Что? Что?

-- Нет, я ничего не сказал!! -- вскричал гебист.

Темнозеленые, плотные портьеры затеняли приемную. С улицы, скорее всего, не видно ничего. Там шуршали машины. Позднее узнали, что к задним дверям подогнали несколько милицейских фургонов. Тюремщики ждали команды. Команды не было. Сидели смиренно часов пять...

-- Неужели нас отпустят? -- прошептала на ухо Науму женщина с золотыми серьгами, по форме напоминающими театральные люстры. -- Такого еще не было! Смотрите, как ярятся. Как псы на цепи... И не берут. Почему, а? Наум усмехнулся:

-- Зимой, помните, наши свирепые судьи кол заточили и -- сами на него сели. Теперь, вот, сидят. Хочется им рявкнуть, а кол уже в глотку вошел. Не рявкается... Понимаете? Не рявкается! Та покачала своими люстрами. Не поняла, что после "самолетного" приговора кое-что в мире изменилось. Парадная приемная Москвы была, что уж там говорить! не очень уютна. Стало душновато. Острее ощущался запах грязноватого пола, разгоряченных тел. Вокзальный запах, застоявшийся здесь годами, десятилетиями. Конечно, если бы у слез был запах, этот запах перебил бы все. Если бы у слез был запах!..

Посередине высился громадный стол цвета морилки, пожалуй, даже потемнее. Казенный стол, непраздничный. Чернильницы вделаны в него намертво, не передвинешь. Как в тюремной канцелярии", -- подумал Меир Гельфонд.

В четвертом часу эстрадный певец воскликнул, что он проголодался. Все восприняли этот возглас сочувственно: поесть было бы неплохо. Оказалось, стулья, стоявшие вдоль стен, не привинчены. Их тут же перетащили к столу и, откинув казенные ручки, принялись доставать из пакетов и авосек домашнюю еду. Чем-чем, а бутербродами запаслись. Наум не удержался, сказал: -Взгляните на чиновников! Как гиены глядят. Святая святых, а тут, извините, жрут! Эх, будь это три месяца назад, спустили бы они на нас конвойных овчарок. Это уж как пить дать!

Никто не сделал сидевшим у стола и жующим даже замечания. Позднее узнали, что в соседнем кабинете находился председатель Верховного Совета РСФСР Яснов, бывший мэр Москвы, человек властный, грубый, но... далеко не глупый. Он, по сути, и начал переговоры. Начальник канцелярии был лишь мальчишкой-- гонцом. Наум назвал его армейским словцом "карнач" (начальник караула).

Яснов то и дело разговаривал по кремлевской вертушке; т а м решались сейчас судьбы двадцати четырех "еврейских десантников", как их называли позже. Потому затихли чиновники. Не ведали б о я р с к о й в о л и.

Вначале Наум говорил, чтоб никто .не отделялся, даже в туалет не выходил. Закрутят руки, бросят в машину -- пикнуть не успеешь! Но сходил в уборную Яша -- вернулся, сбегал еще кто-- то -- вернулся. Теперь уж не боялся никто и ничего. У Юлии Винер,* высокой интеллигентной женщины, работавшей в кино, начались боли в суставах. Наум сказал ей спокойно: -Юля, можешь поехать домой, взять свои таблетки и вернуться обратно.

Юля, в сопровождении боевитого и плечистого "ястреба" по имени Лева, отправилась домой, взяла лекарства и вернулась.

Двери приемной Президиума Верховного Совета были блокированы. В приемную не пропускали никого. Юля Винер и Лева прошли туда и обратно. У входных дверей даже вопроса не задали. Запомнили! Ровно в четыре часа влетел Сергуня. Он сказал "шляпам" у входа: -- Я из этой группы.