намерение… люди и деньги возвращаются назад, да и я с ними, потому что мне больше нечего тут делать.
Князь зарумянился и устыдился, и ничего не отвечал. Ласота вышел гневный. Он действительно собирался уезжать, когда назавтра прибежал Бусько, вызывая его к князю.
Белый подумал. Вернулось желание пойти в Польшу, на этот раз он имел уже сильнейшее решение побега из Буды. Он потребовал только два дня отсрочки. В течение их князь ещё два раза колебался, бросал начатые приготовления, и наконец вдруг под предлогом охоты выскользнул вместе с Буськом на указанное место – двинулись к Кракову.
Он был полон самого горячего пыла и самых прекрасных надежд. Ласота, хоть в душе улыбался этим мечтам, не смел его разочаровывать.
Они ехали малыми днями, немного опасаясь погони, сворачивая с трактов, а оттого что пора не очень благоприятствовала путешествию, прежде чем приблизились к Кракову, князь устал, потерял охоту. Товарищам пришлось его поддерживать, побуждать, уговаривать. На ночлеги они приезжали в отчаянии – когда случалось хорошо отдохнуть, мужество возвращалось. Так они плелись к Великопольше. Уже приближались к ней, когда возник спор, с чего следовало начинать и откуда.
Ласота и другие советовали князю начать со своего Гневкова, где у него были благосклонные люди, старые слуги. Однако князь, хоть легко терял охоту, теперь, когда приобрёл какую-то чрезвычайную смелость, не знал границ буйной фантазии. Хотел захватить с четырьмя людьми не больше не меньше, как Гнезно. Уверял, что у него были там преданные ему знакомые, что мещане ему помогут, а духовенство испугается, и одна из самых важных крепостей сдастся в его руки.
Было это таким невероятным и детским, что товарищи изумились, но Белый говорить с собой не давал, упирался, настаивал на своём, принуждал их к этому шагу. Особенно Белый рассчитывал на одного мещанина, Ханку. Отец этого Ханки, а были это люди зажиточные, происходил из Гневкова и семья, должно быть, сохранила сильную любовь к своему князю. По правде говоря, Ханко был так молод, когда князь покинул эту землю, что мог его даже не узнать, однако у него князь чувствовал бы себя в безопасности – и в худшем случае хотел получить там некоторую информацию.
В самый день Рождества Пресвятой Богородицы, который выпал на пятницу, вечером они незаметно проскользнули через городские ворота, а, спросив о Ханке, просили у него гостеприимства.
Было ещё не поздно. Богатый мещанин любезно принял людей, которые показались ему землевладельцами из окресокрестностей. Князь с хозяином вошли в комнату; оттого, что ему удалось попасть туда без препятствий, князь осмелел, был в хорошем настроении, весел. Со стародавним гостеприимством Ханко, молодой, рассудительный человек, человечный, – приказал тут же подать еду, сам принял своих гостей и пытался узнать, откуда прибыли.
Сначала он вовсе не понял, не догадался, что это князь, но спустя некоторое время Белый заметил, что он очень внимательно и с сильным удивлением начал всматриваться в него.
Его поразило и какое-то отдалённое сходство, и то, может, что гости не могли поведать, откуда приехали. Потому что по отдельности каждый говорил по-разному. Князь, не думая очень скрывать себя от Ханка, когда они остались наедине, что-то пробормотал о Гневкове.
Это упоминание укрепило Ханка в догадках.
Очень взволнованный, он подскочил к коленям князя.
– Я узнал вашу милость, – воскликнул он, – не скрывайте себя от вашего слуги. Вы князь из Гневкова. Но у нас говорили, что вы добровольно в монастыре заперлись.
Князь от радости, что его принимали с таким чувством, неосторожный и всё ещё под влиянием первого впечатления, действующий порывисто, ответил смеясь:
– Не буду отрицать. Да, хочу вернуть то, что у меня Казимир несправедливо вырвал. А кто знает? Может, ещё что-нибудь.
Это неосторожное признание сначала очень растроганного Ханку остудило. Он испугался. Затем князь, положив ему на плечо руку и полагая, что он уже полностью на его стороне, начал шептать:
– У вас есть команда? Как думают мещане? Что слышно среди духовенства? Если бы вы мне помогли, я бы начал с Гнезна.
Ханко испугался, долго отвечать не мог.
– Милостивый пане, – шепнул он, – архиепископских людей полтораста голов… а наше мещанство не рыцарского духа и боиться всякого волнения. Ради Бога, не подвергайте опасности себя и нас.
Говоря это, Ханко весь дрожал.
Князь поглядел на него чуть ли не с презрением, промолчал.
Тем временем мещанин, который и с князем портить отношения не хотел и имел частичку привязанности к нему, начал ему рассказывать о Гнезне, о превышающих силах – о множестве человек, которые могли против него подняться, и в то же время предлагая другой замысел.
– Я точно знаю, – сказал он, – что во Влоцлавке гарнизона как такового нет. Едва несколько человек, замок открыт, нет сомнения, что, если бы князь въехал, сдались бы ему.
С равной горячностью, с какой минутой назад хотел захватить Гнезно, Владислав ухватился за мысль захватить Влоцлавк. Ханко говорил правду, потому что в самом деле Влоцлавк стоял почти беззащитным и мог быть захвачен, но, желая выпроводить Белого из Гнезна, он тем горячей говорил, прибавив, что нужно было пользоваться временем, так как не сегодня-завтра могут прийти приказы, чтобы бдительно охраняли по причине бегства князя.
Ночь ещё не совсем опустилась, когда князь, сильно разгоревшись предложенной ему мыслью захватить Влоцлавек, позвал Ласоту и в ту же минуту приказал собираться в дорогу.
Между тем, Ханко, действительно взволнованный тем, что под его крышей бывший пан, пытался устроить ему как можно более прекрасный приём. Послал за самым старым мёдом, мясом заставил столы, был обрадован и взволнован. Это чувство подействовало и на князя. Он видел, что его так хорошо принимают, так радостно и сердечно приветствуют, что считал это наилучшим предсказанием и не сомневался, что Гневков примет его с распростёртыми объятиями, что все пойдут с ним, что днём соберёт несколько сотен вооружённых людей.
Загоревшись этим, Белый, невзиря на наступающую ночь, настаивал на очень спешном отъезде. Видя это его расположение, ни Ласота, ни его товарищи не хотели князя остудить… готовы были идти с ним, куда он их поведёт. Князь в эти минуты показывал в себе что-то такое рыцарское, такую силу имел и в других вливал, что все чувствовали себя, как и он, готовыми, хотя в незначительном числе, предринять безумные шаги.
В те времена не был беспримерен захват замков несколькими смелыми и ловкими людьми. Ласота был доволен наконец видеть Белого таким, каким хотели его здесь видеть.
Чуть только поужинав, князь приказал привести коня. Ханко предложил сопутствовать до ворот