разглядывая, кто это прибыл. Белый кричал с коня:
– Я здесь! Ко мне! Кто тут старший?
По примеру князя Ласота и другие принялись сильно кричать, сделался шум, и в эту минуту из боковой пристройки выскочил испуганный им, с мечом в руке, но без доспехов и шлема, Гаска, комендант замка. Это был мужественный человек, но заржавевший в спокойствии, медлительный уже, постаревший и туповатый.
Увидев небольшое число въезжающих в замок людей, которые распоряжались там и подзывали к себе, точно имели на это право, он не мог предположить, что это делается несправедливо… такое нападение казалось ему невозможным.
Белый подъехал к нему на коне.
– Вы тут старший? – крикнул он грозно.
– Я!
– Не узнаёте меня?
Гаска посмотрел на него.
– Откуда мне вас знать! – ответил он.
– Тогда другие меня узнают, – произнёс князь. – Я приехал с королевским приказом, чтобы отдали мне замок. Понимаешь? Я князь Гневковский. Король Людвик отдал мне мой удел, с Влоцлавком и другими крепостями. С этой минуты я занимаю замок.
Старый Гаска погладил усы. Что он мог на это ответить? Не догадался ли о коварстве и предательстве?
– Прикажи всему гарнизону построиться, чтобы мне немедля принесли клятву верности, – прибавил князь. – Я не могу терять время, потому что меня уже в Гневкове ждут.
Он обратился к Ласоте:
– Езжай в город к солтысу и войту, пусть сейчас же сюда мещание придут.
Наленч повернул коня и поскакал. Гаска стоял, не зная, что делать. Те люди из замка, которых не звали, от одного шума и гомона почти все сбежались. Некоторые из них узнали князя, которого раньше видели; другим тоже перемены были по вкусу, потому что в первое время новое царствование всегда пиром начинают и пивом обливают. Во дворе слышались радостные возгласы, обращённые к князю. Сопротивляться никто не думал. Поэтому Белый смело слез с коня, а Бусько, который езды тоже не любил, первым это увидев, скатился с седла со своей птицей.
– Ведите меня в избы… где они! – крикнул князь Гаске.
Тот, как стоял наполовину одетый, послушно тронулся с места и толкнул главную дверь, прокладывая дорогу. Белый дал знать своим, чтобы остались у ворот, а сам с Гаской вошёл внутрь.
Тем временем Ласота, побежав в город, также смело стал звать войта, магистрат, солтыса и поднял сильную тревогу, рассказывая, что князь занял замок и зовёт их к себе. Эта новость как молния упала на жителей Влоцлавка. Они ничего подобного не ожидали, но оттого что княжеское правление всегда бывает легче, чем правление старост, и имеет кое-какую прелесть, – войт и магистрат не испугались. Весь громыхнула по городу.
– В замок! В замок!
С прошлых времён нашлось немного дружественно расположенных князю людей, те потянули других. Все живые, надев епанчу, причесав волосы, достав праздничные колпаки, поспешили в замок, чтобы первыми приветствовать будущего господина. Среди рыбаков, которые, согласно преданию, считались там самыми старыми основателями поселения, было много богатых, другие зарабатывали деньги торговлей у Вислы и тоже были зажиточными. Эта грошовая старшина также не медлила.
Иметь своего собственного князя казалось им очень прекрасным. Город мог возвыситься и подняться. Рыбаки и купцы уже думали о том, каких бы потребовать у князя привилегий и свобод. С такими разными мыслями, но в целом как можно лучше настроенные, мещане, купцы, войт, магистрат, люди всякого звания пошли быстро в замок. Ласота тоже возвращался, выполнив поручение. Множество людей с радостными лицами шли приветствовать пана, а было их уже в воротах, на дворе, на тракте, в замке столько, что всякое сопротивление со стороны гарнизона прекратилось.
Гаска также ни о чём другом не думал, только об исполнении приказов князя.
Белый, прежде чем вышел в толпу, которая ждала его во дворе, позвал Гаску, который велел себе принести доспехи и шлем, чтобы немедленно собрать готовых людей для похода на Гневков.
Часть немногочисленного горнизона должна была остаться во Влоцлавке под командой Сциборка Побока, из отряда князя, старый Гаска с армией в пятьдесят вооружённых человек шёл на Гневков. И это распоряжение, смело выданное, не встретило ни малейшего сопротивления. Очевидно счастливая звезда светила возвращению Пяста в свой удел. Ему везло сверх всякого ожидания. Смелость его окупалась, поэтому имел право сохранить её и удвоить её ещё.
Кто бы видел его в это утро, сильного, смелого, повелительного, никогда бы не догадался, что вся эта энергия была соломенным огнём, который ярко горел, но не мог продолжаться долго.
Даже Ласота думал, что наконец спящий в нём человек ожил, и что теперь он тот, каким будет в будущем. Возможно, один бедный, уставший Бусько, который, с такой же, как и он сам, грустной, нахохлившейся птицей, сидел, осоловелый, в первой каморке и всем заглядывающим в неё повторял: «Давайте есть и пить», – один Бусько предчувствовал что-то плохое, и его возвышенный, весёлый голос не обманывал князя.
Масса мещан, купцов, рыбаков, разного народа уже занимало весь двор, когда князь, подумав, наконец вышел к ним в сени. Он сделал позу, лицо, гордость, взгляд, которые показывали владыку. Ему это было легко – он действительно имел некоторое очарование, которое, хоть не могло обмануть более внимательного взгляда, для толпы имело в себе что-то вызывающее уважение. Он родился паном и, хотя натура была лишена своей внутренней силы, сохранила внешний лоск.
С улыбкой на губах, пански, любезно, величественно Белый здоровался, обнажили перед ним головы. Войт первым поднял вверх колпак и воскликнул: «Живите!»
Весь гмин с невероятным запалом потворил за ним крик. Князь поклонился. Бусько, пользуясь таким хорошим рас-расположением, приоткрыл окно и ближестоящим с нетерпеливым движением крикнул вполголоса:
– Давайте пить и есть!
Ни у кого не было времени слушать его, потому что глаза всех были уставлены на князя, уши всех были обращены к нему. Немного ломаным польским языком, но всё равно понятным, князь обратился к старшинам, радуясь, что возвращается на своё наследство, к ним, поручая им хранить верность, обещая большие милости. Это ему ничего не стоило, а могло очень помочь. Поэтому он обещал Влоцлавку свободы, каких не имел ни один город, позволяющие собирать пошлину для него на реке, принудительный склад товаров, избавление от многих выплат…
Снова окрикнули князя. Пыл сильно вырос.
Только тогда начальники сообразили, как неприлично себя показали, выходя без подарка приветствовать князя. Было это против всяких извечных традиций, кои требовали, чтобы подчинённый ни к пану, ни к судье, ни к войту, ни к солтысу никогда не шёл с пустыми руками. Рыбаки тоже догадались, что их честь требовала по