Читать интересную книгу Все оттенки черного - Татьяна Степанова

У Генки Обухова пропадал яркий режиссерский талант. В тот памятный вечер Колосов в этом окончательно убедился: по Обухову плакал МХАТ и вся система Станиславского. Как и сцену нападения, сцену установления доверительного контакта со свидетелем Обухов срежиссировал лично от первой до последней реплики.

Когда Колосов вошел в кабинет, где Модина только что допрашивали в качестве потерпевшего по делу, ОТ НЕГО ЗА ВЕРСТУ НЕСЛО СПИРТНЫМ. Это было непременное условие «спектакля». Обухов сам щедро поделился с начальником отдела убийств личными запасами. От выпитой водки Никита ощутил странный прилив вдохновения: ведь сейчас предстояло так оголтело врать этому деляге, который…

Тревожный, полный страха и… сострадания взгляд впился в него, едва лишь он перешагнул порог кабинета: Модин суетливо привстал, закивал головой, явно не зная, что сказать своему «спасителю» — этому хорошо долбанувшему сыщику, который…

— Тот человек… парень, что напал… что стрелял в меня… умер? Вот Геннадий Геннадьевич сказал, что он… что вы…

Колосов мрачно и скорбно кивнул головой: «кранты, мол, красновцу, отмучился». Сел, сгорбившись, за соседний стол. Обухов поднялся, тяжко вздохнул, хлопнул сослуживца по плечу: ничего, мол, крепись. Что в нашей жизни не случается…

— Ну, хватит на сегодня, — он глянул на часы. — Станислав Сергеевич, и вам, бедолаге, сегодня досталось. А вы ничего, молодцом держались, хвалю. Я тогда на вас попер буром, не держите уж зла. Ладно? Врач сказал, вам в таком состоянии лучше самому за руль не садиться. Сейчас в дежурке узнаю насчет машины. Отвезем вас.

Он вышел, а точнее, выскользнул за дверь, оставив (как и было условлено) свидетеля и начальника отдела убийств наедине.

— Ужасно, ужасно все это, — Модин суетливо шарил по карманам. — Курить бросил — врачи запретили, знаете ли… А теперь сил нет как тянет.

Колосов молча протянул ему пачку сигарет и зажигалку.

— Вы мне жизнь спасли, молодой человек. — Модин вертел зажигалку, словно позабыл, как ею пользоваться.

—Никита.

— Вы мне жизнь спасли, Никита. Такое вот дело…

— Деньга сейчас ваши принесут. Пересчитаете при понятых. Расписку следователю напишете.

Модин закивал. А руки его все никак не могли найти себе места.

—А пистолетик ваш — ау, — Колосов пьяно усмехнулся. — Неприятности с пистолетиком-то могут возникнуть. Крупные.

— Он не был заряжен! А я… я тогда так испугался в машине, сам даже не помню, как за него схватился.

— А по виду вашему я б не сказал, что вы испугались, Станислав Сергеич.

— Правда? Ну, а я подумал: этот орет; «Выходите с машины!» Прикончат нас с вами, деньги, машину заберут, а потом…

— Рефлекс сработал, значит, — Колосов снова пьяно усмехнулся. — Инстинкт самосохранения, Как и у меня… — Он закрыл глаза рукой.

Модин придвинулся к нему ближе.

— Не надо, не надо об этом думать, Никита. Не нужно думать об этом вот так. Вы… вы мне жизнь спасли. Я в неоплатном долгу перед вами. Что я могу для вас сделать?

Колосов молчал. Модин кашлянул.

— Все, что с моей стороны». Я бы деньги предложил, но… — Он наткнулся на взгляд Колосова. — Ну вот. Я же знаю… Вы такой человек, что… — Модин затянулся сигаретой. — у меня, знаете, Никита, все из головы не идет. Вот сидел тут утром у вас, думал, хуже бандитов, а ведь по возрасту годятся мне а сыновья. Что они, сопляки, знают обо мне, моей жизни, чтобы сметь вот так унижать меня, только потому что я… что они… А потом вы собой рисковали, жизнь мне спасли, человека за меня уби… И я вот все думаю, ну отчего теперь со мной всегда так? Сначала все в штыки, полная, непонятная для меня неприязнь, а уж потом все по-человечески и… Ну вот у вас никогда не бывает так? Куда бы вы ни направились, ветер всегда поначалу вам в лицо. Но я хочу, чтобы вы поняли меня, Никита, чтобы вы знали: того, что вы для меня сделали, я не забуду никогда. Никогда, слышите?

— А я когда первый раз увидел вас, подумал — ну полное дерьмо «от Версаче». Галстук мне ваш тогда зверски не понравился.

— Галстук от «Ферре». — Модин расстегнул ворот испачканной пылью сорочки. — Жена мне их, как жениху, все покупает. А где вы меня видели-то?

— У дома Ачкасова. Мы после его самоубийства с прокурором к вдове ездили. Она и разговаривать с нами не стала. А вы туда на машине приехали. А потом похоронами командовали.

Модин кивнул. Лицо его потемнело.

— Друг он вам был близкий? — спросил Колосов.

— Был. С института дружили. Оба политех кончали. Мишку всегда в какие-то авантюры жизнь втравляла. Молодые были — ну! Море по колено. Как вы вот сейчас… Все казалось — жизнь впереди долгая, счастливая. — Модин смял окурок в пепельнице и тут же потянулся за новой.

— Наши в Старо-Павловске до сих пор голову ломают, с чего он вдруг в петлю-то полез. — Колосов упер подбородок в сцепленные пальцы. — Жизнь счастливая, говорите… Разве у друга вашего не было всего, о чем мечтать можно?

Модин смотрел в полированную поверхность стола.

— Я сегодня только понял, как мне его не хватает, — сказал он тихо. — Думал всё про него, когда мы с вами ехали… Это ведь как зараза: сначала все вопросы себе задаешь — почему? Почему? А потом… уже не задаешь.

— Ну и почему, по-вашему, он это сделал? С вами, как с другом, он не делился тем, что его угнетало?

— Не делился. Но я догадывался. Мы знакомы почти тридцать лет. Слова порой не нужны.

Колосов замер: вот оно. Сейчас только бы не сфальшивить, не спугнуть его!

— Кризис, что ли, на него так повлиял? С деньгами что-нибудь приключилось, да? — спросил он осторожно.

— Кризис! Скажете, Никита, тоже. В Мише самом давно был кризис. В нем и во всем, что его окружало там… Я чувствовал: с ним что-то творится. А потом что-то произошло. Страшное. Такое, что он понял — рухнуло все, ради чего он жил, работал, трудился.

— А ради чего он жил-то?

— Ради Васьки; Исключительно ради Васьки.

— Ради сына?

Модин кивнул.

— Боготворил его. Дышал им. Но если так сказать — это значит ничего не сказать про его отношение к мальчику.

— Поздновато он сына-то заимел.

— А в тридцать, Никита, об этом всерьез еще не думают. Есть вещи куда поважнее, да? — Модин скользнул взглядом по Колосову. — В сорок начинают думать. В сорок шесть уже не спят ночами, глядят тупо в потолок. Жизнь как песок сквозь пальцы…, Говорят, если в сорок семьи нет — и не будет. А у Миши были проблемы. Он очень страдал из-за этого. Простата — наша ахиллесова пята. Понимаете, о чем я?

— Он не лечился?

— Лечился! И где только и у кого только… Сколько денег перевел. А потом однажды, семь лет назад, позвонил мне пьяный от счастья: «Старик, я встретил замечательную женщину, я женюсь!»

— То есть? Не понял. Елену Львовну эту свою встретил? Железная леди она, как мне показалось. Стерва стервой.

— Ленка-то? — Модин потер лицоладонью. — Знаете, чем она его приворожила? Тем, что забеременела. Сказала: «Жду от тебя ребенка, у нас будет сын. Он от счастья чуть с ума не сошел: И с ходу женился.

— А где они познакомились, не знаете?

— В Кисловодске. В соседних санаториях жили. Она туда по путевке от министерства приехала.

— А в каком министерстве она работала?

— Высшего и среднего образования. А до этого в МАРХИ преподавала, она историк по образованию.

— Хорошо вы осведомлены. Сама вам сказала?

— Терпеть меня не могла и не может все семь лет. Я у них и дома-то редко бывал. Так, с Мишкой раз в месяц встретимся, посидим где-нибудь, в клуб ездили оздоровительный по весне… Я справки о ней сразу же навел, как они… Мы партнеры, друзья. И мне не все равно было, кто там с ним, понимаете?

Колосов кивнул:

— А вы ее, вдову-то, тоже не сильно жалуете, Станислав Сергеич.

— Жесткая она была, как подметка. Волевая. Да и Мишу она подавляла, да и не любила, по-моему, хотя… Я ж говорю — ей просто повезло. Забеременеть при тех обстоятельствах… Подарок судьбы, так сказать, и для него, и для нее… отчасти.

— Отчасти?

— Ну, я думаю, она его сразу раскусила, сразу поняла, чем его накрепко к себе можно привязать. По ее настоянию он начал активное лечение. В центр какой-то новомодный ездил — китайская или тибетская, черт их разберет, какая методика лечения. Потом к бабе одной все ездил.

— К сексопатологу, что ли?

— Да нет. Типа экстрасенса что-то. Миша как-то обмолвился: форменная ведьма, умная как бес.

Колосов встал, подошел к окну.

— Но я все равно не понимаю, что же такое у вашего друга так внезапно стряслось, — сказал он, чувствуя, что вот-вот выйдет из роли. — Ну, мечтал он о ребенке, лечился. Так ведь сын у него родился, наследник. Семь лет они всей семьей прожили дружно. Чего же ему еще в жизни не хватало? Зачем вешаться-то?

Он оглянулся. Модин пристально смотрел на него.

— Никита, вы и это дело ведете, да? — спросил он.

— Да, Точнее, вел. Сейчас там и дела-то уже никакого нет. Дела возбуждают по статье «доведение до самоубийства». А ни одной улики на это самое «доведение» мы так и не нашли там. А что это за центр такой китайский был, куда Ачкасов ездил? Адрес не знаете? И что это еще за «ведьма» такая — не в курсе?